…После заключения перемирия, когда в дело вступили дипломаты и вынудили Данию отложиться от союза с Россией, победа Нельсона при Копенгагене была подтверждена де-юре.
ВОЛНЫ БАЛТИЙСКОГО МОРЯ
Нерешительный и вялый Паркер после сражения проявил завидную деловитость. Он быстро подсчитал потери и тут же назначил на освободившиеся офицерские должности своих выдвиженцев. Все предложения и просьбы Нельсона он оставил без внимания.
О своих подчиненных Нельсон не забывал никогда. Он умел отличать, поощрять и помогать достойным. Ради блага своих офицеров и матросов он мог скандалить и рисковать собственной репутацией, зато его подчиненные знали, что их права будут защищены, интересы соблюдены, а отличившиеся отмечены. Об этом не слишком часто встречающемся у больших начальников качестве знал весь британский флот, и именно за это Нельсона не просто чтили как героя и победителя, а искренне любили, как любят дети своего строгого, но справедливого и заботливого родителя.
Помимо отказа в повышении по должности людей Нельсона Паркер осуществил еще одну акцию, которая вызвала обиду и злость у всего личного состава сражавшейся эскадры — от командующего до последнего юнги. Все захваченные суда и плавбатареи (кроме одного корабля, отправленного для наглядного доказательства победы в Англию) Паркер велел сжечь. Таким образом, он одним махом лишил тысячи матросов и офицеров их законной доли за захваченные призы. Уничтожать трофеи не было никакой необходимости; каждый из кораблей после соответствующего ремонта мог еще немало лет прослужить в английском флоте. И по этому поводу Нельсон разразился гневным письмом, на сей раз прямо первому лорду графу Сент-Винсенту.
Король и парламент, однако, ограничились словесной благодарностью героям Копенгагена. Одни говорили, что так произошло потому, что победа была неполной, другие винили во всем зависть и происки вице-адмирала Паркера. Были и такие, кто утверждал, что всему виной неприязнь короля к лорду Нельсону из-за его скандальной связи с леди Гамильтон.
— Ну а мы-то при чем? — удивлялись моряки. — Мы честно дрались и хотели бы получить за это хоть немного, но честно заслуженного!
— Ничего! — сказали им — Война еще не окончена, и у вас еще будет возможность отличиться!
* * *
Спустя несколько дней после сражения у Копенгагена в море вышел линейный флот Швеции. Навстречу ему Паркер немедленно послал эскадру во главе с Нельсоном, но шведы, узнав подробности о разгроме датского флота, сочли за лучшее повернуть в свои порты. Описав круг по Западной Балтике, Нельсон вновь вернулся к Копенгагену.
Почтовые пакетботы все время сновали между английским Балтийским флотом и метрополией, а потому почта доставлялась на корабли регулярно. Разумеется, что едва известия о новой победе Нельсона дошли до Англии, как на него обрушился поток писем. Писали как те, чьим письмам Нельсон был несказанно рад, так и те, от кого он вообще не желал бы ничего получать.
Одним из первых пришло письмо от сэра Гамильтона, уведомлявшего счастливого любовника собственной жены, что «Эмма была сама не своя от счастья и так спешила сообщить… великую новость, что не могла вымолвить ни слова, а только плакала от радости». Прислала письмо и отвергнутая Фанни: «Я не могу молчать, когда по всему королевству царит всеобщая радость, я должна сказать, как я счастлива и благодарна Богу за то, что он сохранил тебе жизнь. Все поздравляют, просят передать тебе всяческие похвалы и благодарности, говорят, что эта победа превзошла даже Абукир. Каковы мои чувства, тебе подскажет твое доброе сердце. Прошу тебя — нет, умоляю — поверь мне, что никогда ни одна женщина не испытывала большей привязанности к своему мужу, чем я. Насколько я понимаю, я всегда делала то, что ты хотел — не иначе. Я очень жалею, если чего-то не сделала. Получив письмо от твоего отца, написанное в грустном, мрачном тоне, я в ответ предложила, что приеду к нему и, может быть, смогу хоть как-то отвлечь его от тяжелых дум. С ответной почтой он сообщил, что хочет видеть меня немедленно, но мне пришлось задержаться на несколько дней в городе из-за дома. Буду делать все, что от меня зависит, чтобы облегчить недуги, отравляющие ему жизнь. Что же еще я могу сделать? Хочу убедить тебя, что я в самом деле тебя люблю».
Это письмо отчаяния и робкой надежды Нельсон оставил без ответа. Для него Фанни уже не существовала. У него теперь был иной ангел, которому он молился: Эмма Гамильтон. Нельсон писал в те дни своему ангелу, намекая на их отношения год назад: «Ах, это были счастливые времена, дни полной беспечности и ночи удовольствий!»
Плетя интриги против Нельсона, вице-адмирал Паркер несколько переусердствовал, и Адмиралтейство приняло сторону обиженного. Чтобы хоть как-то оградить себя от критики, Паркер именно Нельсону поручил ведение всех дальнейших переговоров с датчанами. Это была своеобразная награда за одержанную победу.
Переговоры, однако, затягивались. Что касается Нельсона, то он всеми силами старался убедить принца, что Дания в общем-то не является врагом Англии, а в силу обстоятельств стала заложницей своей непродуманной внешней политики. Главным же врагом Англии на сегодняшний день является Россия. Принц отмалчивался. Видя, что разговоры ни к чему не ведут, Нельсон вскоре начал требовать капитуляции, всеми силами стараясь показать, что единственная цель Англии в затеянном ею балтийском предприятии — наказание своевольной и вероломной России.
Британский историк Поуп замечает по этому поводу: «Нельсон знал… всю стратегическую проблему. Он только что одержал в сражении накануне тактическую победу, но стратегическая проблема оставалась — это была Россия».
Пока Паркер с Нельсоном пребывали в раздумьях, русские моряки тем временем преподнесли англичанам пренеприятный сюрприз. Ревельская эскадра, ломая лед, покинула Ревель и прибыла в Кронштадт. Теперь, собранный в один кулак и опирающийся на огневую поддержку кронштадтских фортов, весь мощный Балтийский флот России был готов дать сражение любому противнику. Во главе флота был поставлен вице-адмирал Макаров, не раз до этого бывавший с кораблями в Англии и как никто другой знающий сильные и слабые стороны своего нынешнего противника. Атаковать Балтийский флот России у Кронштадта теперь было равносильно самоубийству! Атака Ревеля уже не имела для англичан никакого смысла. И то и другое Нельсон прекрасно понимал.
— Не для того я всю жизнь создавал себе репутацию, чтобы одним махом погубить ее в этой балтийской дыре! — жаловался Нельсон в те дни. — К тому же, возможно, дипломаты еще сумеют договориться и все решится миром!
Прошло совсем немного времени, и ситуация на самом деле разрешилась, и каким образом!
Как стало известно позднее, английский посол лорд Витворт субсидировал заговорщиков — братьев графов Зубовых, графа Палена и генерала Беннигсена, совершивших в ночь на 12 марта 1801 года государственный переворот, в ходе которого был убит император Павел I. На российский престол взошел его старший сын Александр I. Спустя несколько дней после убийства отца Александр I заявил о своих симпатиях к Англии. Русский флот, несмотря на это, по-прежнему активно готовился к бою с англичанами. Адмирал Макаров докладывал в Петербург о полной готовности и просил разрешения на выход в открытое море, чтобы показать англичанам «где раки зимуют». Александр I такого разрешения не дал.
— Мы решим вопрос с англичанами не кровью, а чернилами! — говорил он в те дни.
Что касается Нельсона, то в этой изменившейся обстановке он неожиданно для всех сменил былую осторожность на демонстративную воинственность.
— Дайте мне хоть три корабля, и я сегодня же атакую Ревель! — говорил он осторожному Паркеру, но тот только отмахивался.
Хорошо знавшие Нельсона капитаны раскусили не слишком хитрый прием своего младшего флагмана. Теперь, когда военное столкновение двух держав становилось уже невозможным, Нельсон мог демонстрировать перед Лондоном свою готовность к бою, ничем особым при этом не рискуя. Английская эскадра держалась на входе в Финский залив, заходить туда, впрочем, не рискуя. Все понимали, что войны уже не будет.
Известие о победе флота при Копенгагене вызвало в Лондоне ликование. Никто не ждал, что так быстро и просто удастся развалить российско-датско-шведский союз и лишить Францию столь сильных союзников. За новую победу Нельсону был пожалован титул виконта Хилборо. Орденом Бани был награжден заместитель Нельсона контр-адмирал Грейвс. Что касается заслуг вице-адмирала Паркера, то и их Адмиралтейство оценило по достоинству: за Копенгаген Паркер не получил ничего.
Тем временем английский флот продолжал находиться в акватории Балтийского моря, оказывая политическое давление на прибалтийские государства. Накануне дня рождения леди Гамильтон Нельсон самым серьезным образом объявил на всех вверенных ему кораблях и судах, что отныне день 26 апреля будет считаться днем святой Эммы. В этот день он отменил все корабельные работы и велел выдать матросам по лишней кружке грога. Капитанов же пригласил к себе на праздничный обед. После обеда на «Элефанте» состоялась церемония причисления Эммы Гамильтон к лику святых, которую осуществил в присутствии Нельсона и всех капитанов корабельный священник. Нельсон скучает от бездеятельности и уже в открытую мечтает о скорейшем возвращении в Англию. Но Адмиралтейство все еще не доверяет дипломатам и боится грозного российского флота, а потому отзывать британские корабли с Балтики не собирается.
