Лизка развернулась и ошарашено уставилась на парочку. Сашка помогает своей мадаме надеть плащ и, нежно поддерживая ее локоть, открывает перед ней дверь – милая, в сущности, сценка, если не принимать во внимание личность ее главного участника.
Не успев толком разобраться в своих чувствах, замечаю, что подружка моя прямо кипит о возмущения и уже готовится кинуться защищать мою честь. Еле успеваю поймать ее руку и крепко сжать, иначе остановить ее было бы уже не возможно:
– Перестань, – говорю, – пусть идут.
– Как ты можешь их отпускать? Надо этой курве волосы повыдергивать, чтоб не повадно было чужих мужей уводить!
– Перестань, – повторяю. Говорю с трудом, но приходиться – только скандала мне не хватало. – Поздно! У них, по-видимому, все уже давно и серьезно.
– И ты так спокойно об этом говоришь? Он же тебя обманывает – ты, что не понимаешь?
– Пускай. Я подумаю об этом потом. Потом, понимаешь? А сейчас поехали ко мне.
Лизка молча кивнула, и побежала оплачивать счет. Для меня же сейчас даже одно единственное неправильное движение может обернуться провалом в какую-нибудь гипотетическую пропасть. Машину ведет тоже она, не смотря на то, что у нее и прав-то никогда не было.
Слава богу, этим вечером ни одному гаишнику не пришло в голову нас останавливать, не знаю что бы я делала в противном случае. Ее величество Черная меланхолия стояла за моей спиной с обухом наперевес. Не то, чтобы мне было сильно плохо – нет. Сказать, что я подозревала нечто подобное давно – тоже нет. Я не чувствовала ни обиды, ни злости – скорее опустошение и легкую грусть. И, тем не менее, я была на грани (сказалось напряжение рабочего дня и жизни в целом).
Наверное, сегодняшняя встреча стала просто последней каплей – каплей холодной воды на голову средневекового сумасшедшего (их так лечить когда-то пытались, но вскоре этот метод признали пыткой и придумали электрошок – более гуманный способ вылечить душу!).
Спасибо Лизке – она не дала мне окончательно расклеиться: купила по дороге бутылку коньяка, фруктов и отпаивала меня целый вечер. Я даже не знаю, когда она ушла, потому что заснула я прямо на кухонном диване в позе зародыша, ощутив на щеках, перед тем как окончательно уйти в Мир Снов, дыхание моего желанного гостя – теплого мятно-яблочного ветра с привкусом морского песка и слез.
4
Грета слушала мой сбивчивый рассказ о событиях последнего дня и поила меня холодным чаем со вкусом каких-то неизвестных мне ягод. Она сказала, что они называются «чахенти». И еще она угостила меня своим волшебным печеньем. Когда оно попадает в рот, оно тает – представляете? – оставляя в подарок яблочно-ванильный привкус! Я уже пробовала его раньше, в первый день нашего знакомства.
Увидев, что выражение моего лица с восхищенно-восторженного сменилось более человеческим, Грета спрашивает:
– Ты давно живешь в нашем городе, только постоянно куда-то пропадаешь… Иногда я прохожу мимо твоего сада и вижу, что цветы давно не поливались, трава выросла на несколько десятков сантиметров, а дверь немного приоткрыта, но не похоже, чтобы в доме кто-то жил. Ты много путешествуешь?
– Нет, я совсем не путешествую… – Решаю рассказать Грете все как есть, не могу же я, в самом деле, врать во сне своему же сновидению. – Просто вы мне снитесь, – сказала и почему-то смутилась, а для того, чтобы скрыть смущение, улыбнулась.
– Значит, мы тебе снимся, – повторяет Грета и тоже расплывается в искренней, немного ироничной улыбке, – Интересно. Скажи, мы выглядим как настоящие люди?
– Да, – удивляюсь. – Только утром я все-равно просыпаюсь и вы исчезаете.
– Так ТЫ просыпаешься или МЫ исчезаем, уточни, пожалуйста! – Грета смотрит на меня как на нерадивого ученика, который не может дать правильного ответа на простой вопрос.
– Я просыпаюсь, – отвечаю, но никак не соображу, к чему ведет этот разговор.
– Ты просыпаешься, но ведь мы никуда не исчезаем, понимаешь? За себя, во всяком случае, я это могу точно сказать. Я живу вместе с Грегом в этом доме много лет. У нас взрослые сыновья, которые сейчас в другом городе, но скоро приедут нас навестить. Не было ни одного дня, чтобы я куда-нибудь исчезала или не помнила бы, где я находилась накануне.
Ее ласковые слова пробудили во мне какое-то странное давно забытое ощущение, но я никак не могла вспомнить какое именно.
– То есть вы хотите сказать, что все это по-настоящему? И эти ягоды, название которых мне ни о чем не говорит, потому что нет там, где я живу таких ягод; и это светло-сиреневое небо с двумя солнцами; и облако в виде котенка над моим домом – это самая настоящая реальность?
– Конечно, – Грета ласково улыбается и берет меня за руку, – Деточка, ты, что же решила, что это все может быть НЕ настоящим?
– Не знаю, – шепчу, ибо все больше теряюсь от нашего диалога. – А почему вы называете меня деточкой?
Обращение Греты меня немного задело, ведь у нас разница в возрасте всего – ничего, лет десять примерно. Какая же я ей деточка?..
– А как мне тебя называть? – переспрашивает она с каким-то восхищенным любопытством на лице.
– Анна. Или Аня.
– Хорошо. И сколько тебе лет, Аня? – спрашивает Грета и смотрит на меня так хитро, ну, примерно, как лиса на зайца.
– Тридцать восемь.
– Как мило. А знаешь, сколько мне лет?
– У-у, – отрицательно мотаю головой.
Я настолько ошеломлена полученной информацией, что просто не могу говорить нормально, только мычать и вертеть верхней частью туловища.
– Сто девяносто четыре. Так что ты для меня именно деточка! – победоносно заканчивает Грета свой допрос и замолкает, давая мне время придти в себя.
А я, вместо того, чтобы внять ее немой просьбе и привести мысли в порядок, просто от удивления, взяла и… проснулась!
Мышцы ног задеревенели от долгого лежания на жестком кухонном диване в неудобной позе, посему первые десять минут меня ничто не занимает больше, чем попытка их размять.
Оглядевшись, замечаю, что кто-то убрал всю посуду в раковину и накрыл меня пледом, который теперь валяется на полу – слишком уж резко я вскочила на ноги.
Интересно, кто из них: Сашка приходил или Лизка постаралась? И вообще, сейчас вечер или раннее утро? И что это было, скажите на милость? Люди, ау, что происходит? Я что сошла с ума? Раньше мне эта мысль как-то не особо приходила в голову. Но теперь самое время задуматься о собственной вменяемости. Меня можно сказать муж почти бросил, а я не могу поверить в то, что мои сны – самая что ни на есть реальность, просто не моя. Или не реальность?..
Ладно, проехали. Разберемся.
Выясняется, что все это время меня ждет – не дождется чашка холодного кофе. Кто-то позаботился обо мне – наверняка Лизка, Сашка бы до этого вряд ли додумался. Делаю небольшой глоток и глубоко задумываюсь.
Вопросов – раз в сто больше чем имеющихся в моем распоряжении ответов. Стараюсь сосредоточиться, но понимаю, что полный бардак в голове на фоне ночи, проведенной в неудобной позе после тяжелого эмоционального стресса в «Эдеме» – не разобрать за чашкой кофе, да еще мобильный звонит не переставая…
Не хотелось мне брать трубку, но пришлось:
– Алло, – обращаюсь к невидимому собеседнику, в который раз, не удосужившись посмотреть на экран и выяснить кто звонит.
– Солнцева, что вы себе позволяете? Что вы молчите, я вас спрашиваю! – голос у Николая Степановича сегодня – ну, точно как у, поминаемого мной всуе не далее как вчера, Бармалея – хриплый и очень-очень злой.
– Вы на часы смотрели?
– Еще нет, Николай Степанович, простите ради бога, но у меня неприятности… – Бесполезно, конечно, но попробовать-то можно?..
– Меня не интересует ваша частная жизнь, вы слышите меня? Я просто хочу видеть вас каждый день на работе в одно и то же время, а не звонить вам домой и за уши вытаскивать вас из постели! Это ваша прямая обязанность приходить на работу в девять часов, вам понятно?
– Да, Николай Степанович, простите меня еще раз. Я скоро буду.
– Солнцева, мне надоела ваша безответственность! У вас есть ровно полчаса, чтобы появиться в кабинете, в противном случае мне придется вас уволить! И не дай вам бог еще раз выкинуть такой номер, ясно?
Ясно-ясно, куда уж яснее!
С отвращением бросаю трубку на стол. Все бы были такими безответственными как я, честное слово! Тогда бы и текучки кадров в нашей фирме не было. А рисовать эскизы по ночам, когда глаза уже слипаются и голова как тыква; десять лет стиснув зубы заниматься всякой ерундой и уговаривать себя подождать еще немного. Еще месяц-два-три, а потом увольняйся – кто ж тебе не дает? – и начинай, наконец, рисовать для себя. Вставать каждый раз на два часа раньше – наверняка, шеф будет звонить в семь утра, дабы я появилась на работе не в девять, а в восемь! С ним это случалось примерно раз в два-три дня, но подвоха приходилось ждать всегда. Жить как на пороховой бочке и каждый раз, идя в кабинет главного, надеяться, что шеф не запустит в меня настольным вентилятором, как в свое время в Оксанку! Хорошо, что не попал, но ведь мог бы! И это сейчас называется безответственность, ага!
