Пшеница, рожь, овес - все вытоптано по обочинам дорог, где следом, наступая на пятки беженцам, идет страдание и горе. Тот, кто успел собраться заранее, едет на телегах и бричках. Они запасли и еду. А вот те, кто уходил поспешно - из-под вражеского обстрела, несут в карманах и сумочках лишь куски хлеба, и этих людей за один день иссушило горе.
Матери бережно несут, прижимая к груди, спящих детей - единственное оставшееся у них сокровище. В запавших от муки глазах еще не угасла надежда: обязательно должно случиться что-то такое, что остановит немцев, и тогда все беженцы вернутся к своим мирным очагам и опять займутся своей хлопотливой, незаметной работой. От постоянно висящей пыли и беспощадно палящего солнца лица людей покрылись густым, темным, как мазут, загаром, а белизна зубов и белков глаз подчеркивает его еще резче.
Люди идут молчаливо. О чем говорить? Все понятно и так… Они идут, а в сердце каждого горит ненависть к тем, кто нарушил их мирную жизнь. Каждый оценивает положение по-своему, но всех объединяет единое большое горе - война.
3
По пыльным, будто дымящимся дорогам отступает на восток полк Канашова. А вокруг все словно затаилось, чутко прислушиваясь к гулкому топоту красноармейских сапог, к тягучему, однотонному скрипу телег и гудению моторов. Листья покрыты толстым слоем пыли. Их не в силах пошевелить даже порыв ветра - они и тогда остаются безжизненными, словно на металлических венках. Раскаленную солнцем землю прорезали глубокие трещины-морщины, и кажется, земля жадно просит пить. Тягостно на душе от усталости, неизвестности и густого, пересыщенного пылью и духотой воздуха. Все замерло в ожидании чего-то недоброго. Ничто не радует. Все постыло.
Молчание в то время было, пожалуй, самой характерной чертой всех, кто отступал в составе войск или уходил как беженцы на восток. Порой казалось: идешь среди глухонемых. И Миронов, желая проверить себя, действительно ли он способен говорить, едва слышно повторял с детства знакомые слова: «земля», «солнце», «дорога», «Родина», «товарищ», или изредка подавал команды: «подтянуться», «ускорить шаг». Никто из бойцов, идущих в строю, казалось, не воспринимал эти приказания сознательно, а выполнял механически, то ускоряя, то замедляя шаг, то грузно опускаясь во время привала на раскаленную солнцем землю, стараясь при этом не встречаться взглядом ни с командиром, ни с товарищами.
- Муторно. что-то на душе, - признался Андрей и махнул рукой, будто хотел сказать Ежу: «Не тревожь ты меня, дай мне побыть с самим собой наедине».
Необычно молчаливый в тот день Еж с готовностью отозвался:
- Никто ни черта толком не знает, а слухи ползут да ползут… Вечером, когда в Зябличках привал делали, я слышал, Смоленск немцы забрали и Гитлер пригрозил, будто разбомбит Москву дотла.
Андрей, понуро шагавший, остро глянул на Ефима:
- Не так-то просто Смоленск забрать. А про Москву немец хвастает… Думает страху на народ нагнать.
Ефим покосился на Андрея.
- Сам знаешь, худые вести не лежат на месте. Да я что, я только тебе сказал, чудак ты…
Впереди взвода шел лейтенант Миронов. И у него были сейчас невеселые мысли, хотя внешне он выглядел спокойным. Отступление угнетало не только физически, но и морально. Было совершенно непонятно, почему мы, имея такую сильную армию, отступаем. Вот уже третьи сутки, как идет полк по проселочным дорогам на восток.
И когда он проходит через села, на них неприветливо смотрят местные жители. «Опять уходите, бросаете нас», - говорят их взгляды, в которых светится укор. И объясняют отступление по-своему: значит, немец сильнее.
По мнению Миронова, лучше вести бой даже на невыгодных рубежах, чем отходить без боя: отступление разлагающе действует на солдат - дисциплину теперь нередко приходилось сохранять не столько убеждением, сколько принуждением.
Боец Бублик растер ноги и без разрешения покинул строй. В селе Гутово два новых бойца из минского пополнения - Дженалиев и Чмыхало - забыли на привале свои противогазы, а вернее всего - умышленно бросили их. Боец Чайко заболел расстройством желудка, напившись без разрешения воды из лесного озера. Бывало много и более мелких проступков. Они совершались ежедневно, ежечасно, и предотвратить их было невозможно.
А сколько разных вопросов возникало у подчиненных! Всех интересовало, как идет война, где действуют наши войска, что делается на границе. А откуда он, лейтенант Миронов, знает обо всем этом, если нет ни радио, ни газет? А тут еще после ночной бомбежки комбат Аржанцев принял решение - во избежание излишних потерь совершать марш каждой ротой самостоятельно, и они совсем оторвались от своих войск.
Несмотря на тяжелые минуты отступления и изнурительный марш, одно подбадривало Миронова - среди людей его взвода не было дезертирства. В душе он даже гордился этим. На марше Миронов всегда шел впереди взвода, а сзади следовал один из командиров отделения, как он называл, «ответственный замыкающий».
Привал сделали неподалеку от небольшой, затерявшейся в лесах деревушки. У Миронова в этом пункте кончалась карта, и дальше предстояло идти по маршруту, вехами которого служили в основном населенные пункты и высоты. Для разведки маршрута он выслал вперед Полагуту.
Андрей направился на северо-восток. Шел и смотрел на черную тучу. Она, как огромный камень-валун, провисая, давила на горизонт, и он сочился узкой полосой кровоточащего заката.
Вскоре на опушке леса показалась небольшая деревушка. Село встретило его тишиной, будто все вымерло. Понял Андрей: эвакуировались жители. Не мудрено: линия фронта приближалась неумолимо быстро.
На окраине, у одинокого пустого дома с разломанной оградой, бродил буланый теленок с белой звездой на лбу. На шее у него висела петля из бечевки.
Андрей подошел к теленку, погладил его по впалым бокам, сказал жалостливо:
- От матки отбился, поди. Голодный, бедняга, все из-за кутерьмы этой. Пропадает вот так…
Теленок доверчиво потянулся мордой к Андрею, робко лизнул руку шершавым, горячим языком, как бы попросил помочь в беде. Андрей посмотрел на него с сочувствием, вздохнул, поправил противогаз, лопату и пошел широким, размашистым шагом прочь. «Скотина вот, а жаль ее. Всем достается от этой войны, - подумал Андрей, - никому жизни нет…»
Теленок как будто понял, что от него уходит последняя надежда на помощь, жадно потянул ноздрями воздух, замычал обиженно, жалобно. Андрей обернулся на этот хватающий за душу крик, возвратился к теленку и, взяв за петлю, вывел на дорогу. Теленок шел покорно, будто понимал, что к нему пришли на выручку.
- Что я буду делать с тобой? - отойдя от деревни, вслух рассуждал Полагута. - Куда тебя девать?… Отдам колхозникам в каком-нибудь селе…
Он направился навстречу взводу, ведя за собой теленка. Еж первым заметил Андрея.
- Гляди, ребята, какую коровку наш отделенный ведет…
Бойцы и Миронов обернулись. Удивленный лейтенант спросил:
- А телка куда?
- Как куда, товарищ лейтенант? С нами пойдет… Он от коровы, видать, отбился, что ж ему погибать? Отдадим колхозникам.
Миронов ничего не ответил, поглядел недоумевающе на Полагуту, на присмиревшего телка, жующего тесемку от вещмешка Полагуты, и махнул рукой: ладно, мол, что с вами делать?…
- Отдавать-то его зачем? - возразил Еж. - Что мы, хуже других? В общий котел - и порядок…
- Раскрывай рот шире, вынимай ложку, - насмешливо прищурился Андрей. - На чужой каравай рта не разевай… Слыхал такую присказку?
- Это верно каже отделенный, - подтвердил Подопрыгора. - Та телок, видать, з породистых, так на що ж его губить? В колхозе вин не пропаде зазря. Там ему мисто найдуть.
- Кто там з ним зараз возжаться буде? - возразил Новохатько. - Тут не до скотины… Люди головы теряют, стилько добра побросали… На що вин здавсь кому?…
Мнение бойцов резко разделилось. В спор вынужден был вмешаться Миронов.
- Теленка надо отдать колхозникам, - сказал он твердо, давая понять, что разговор окончен.
- Да, зачем нам телок? - пошел на попятную Еж.- Насчет общего котла я так, пошутил только…
Поздним вечером, когда остановились на привал в деревне Дергачи, телка пристроили к стаду, которое эвакуировалось за Дон.
Тем же вечером во взводе случилось происшествие - пропал боец Мурашевич. Раздосадованный Миронов оставил взвод на ночлег в деревне Сосенка, надеясь разыскать дезертира.
В полдень в хату, где сидел угрюмый и злой Миронов, которому теперь стало ясно, что разыскать дезертира не удастся и что надо торопиться догонять роту, ворвался, тяжело дыша, Подопрыгора,
- Товарищ лейтенант, немецкие танки в соседнем селе… Пять километров отсюда…
Миронов выбежал из хаты и приказал строиться. Надо торопиться.
- Глядите, хлопцы, барин какой, на лисорном фаетоне, - услышал вдруг Миронов за спиной голос Ежа. - Да это же наш отделенный, провалиться на месте!
