- Товарищ лейтенант, немецкие танки в соседнем селе… Пять километров отсюда…
Миронов выбежал из хаты и приказал строиться. Надо торопиться.
- Глядите, хлопцы, барин какой, на лисорном фаетоне, - услышал вдруг Миронов за спиной голос Ежа. - Да это же наш отделенный, провалиться на месте!
Миронов обернулся, когда линейка уже подъезжала к взводу. На ней сидел за кучера сержант Правдюк. С ним двое раненых бойцов. У одного рука висела на тесемке, у другого была перевязана голова.
- Здравия желаю, хлопцы! - Морщась от боли, Правдюк с трудом слез с линейки. Прихрамывая, он подошел к взводу. - Усе в порядке, товарищ лейтенант, даже ходить можу, - быстро доложил он. - А я думал, шо николы вже в жизни вас ни устречу.
Бойцы не сводили с него удивленных глаз.
Правдюк, видно, истосковался по службе. Об этом говорила его глаза - прежде беспокойные, придирчивые, а теперь смущенные и радостные.
- Трудно вам будет, - сказал Миронов.
- Товарищ лейтенант! - молящим голосом перебил Правдюк. - Разрешите мини со взводом…
Все затихли, ожидая решения лейтенанта.
- Оставайтесь!
Глава девятая
1
Во время отхода из-под Минска на новый рубеж в полк пришел приказ Русачева: «Немедленно передать в автобат дивизии все сверхштатные автомашины». Приказ комдива рушил все замыслы Канашова.
Уже после первых боев Канашов стал внимательно присматриваться к тактике немцев, стараясь понять ее сильные и слабые стороны. Он анализировал даже каждую мелкую стычку, жадно наблюдал за действиями вражеской авиации и особенно танков. Он чувствовал бесспорную силу этой тактики, тщательную разработку операций, слаженность действий различных родов войск и гибкое управление ими. Тогда же он понял некоторые слабости немцев: их привязанность к дорогам, неумение вести ближний бой вообще и рукопашный особенно, чрезмерную самоуверенность, переходящую подчас в беспечность.
Все это натолкнуло его на мысль создать подвижную группу и бросать ее на те участки, где противник не ждет нашего удара. Можно использовать эту группу и в качестве огневого заслона при отходах полка.
Для этого он стал собирать и чинить брошенные грузовые автомашины, подбирать опытных шоферов и механиков. Он мечтал раздобыть хотя бы пару танков «Т-70», которые хотя и уступали по боевым свойствам немецким, но все же делали бы такую группу более мощной в огневом отношении.
Но комдив не захотел разобраться, зачем ему машины.
- Не трофеи же я собираюсь на этих машинах возить, товарищ полковник, - ответил Канашов.
А когда рассказал о своем замысле - создать подвижную группу, Русачев рассмеялся:
- Ты, может, быть, хотел бы весь полк посадить на машины? Хороша идея! Это, брат, пустая фантазия, а ты выполняй приказ.
- Поэтому и не поспеваем, товарищ полковник, что немцы на танках, а мы пехом. Мы получаем приказ занимать оборону, а они уже обошли нас - и вперед. Это, конечно, не наша вина, а всеобщая беда. Но будь в каждом полку по такому подвижному отряду, мы легче бы отрывались от противника и потерь было бы меньше…
- Ну, ты, я вижу, сел на своего конька… И настырный же ты мужик, Канашов. Говорю тебе: запрещаю!… Какие там отряды, когда и без того в автобате машин раз-два - и обчелся. Сам же будешь на горло наступать: дай тебе патронов, снарядов. А на чем возить?
Канашов сдал несколько машин. Русачев послал к нему командира проверить. И тот обнаружил машины. Разгневанный комдив решил поехать сам.
В тот же день в дивизию прибыл новый комиссар и начальник политотдела Поморцев вместо тяжело раненного комиссара Коврыгина. Новый комиссар был небольшого роста, плотный, быстрый, ловкий. Говорил он с внезапными перерывами, слегка заикаясь, - результат контузии на финском фронте. У него были мягкие светло-карие смеющиеся глаза, широкие кустистые брови и узкий с горбинкой нос.
Русачев настороженно отнесся к новому комиссару. «С Коврыгиным мы нашли общий язык. А каков этот будет?»
Знакомясь с Поморцевым, Русачев держался важно, чаще обычного хмурил брови и говорил густым баском. Новый комиссар представился:
- Поморцев Константин Васильевич…
Русачев назвал только фамилию. Однако сразу же после этого краткого знакомства, в котором еще чувствовалась официальная натянутость, ибо Русачев старался создать у комиссара мнение о своей неприступности и строгости, Поморцев неожиданно разрушил все искусственные перегородки их отношений.
- Прошу извинения, товарищ полковник, но мне так хочется есть, что аж кишки трещат, - заулыбался он, похлопывая себя по подтянутому животу. - Пойдемте позавтракаем вместе. В штабе фронта, пока там мотался, получая назначение, забыл взять талоны, а в дорогу собирался - не захотел возиться с пайком. Думал, тут рукой подать, час езды, а под бомбежками проехали все четыре. - И Поморцев так просто, по-товарищески взял Русачева под локоть, что с комдива моментально слетел весь остаток важности.
«Нет, это, видно, неплохой мужик», - подумал он.
После короткого завтрака Русачев, уверенный, что Поморцев сразу же направится к политотдельцам, хотел с ним проститься, но новый комиссар полушутливо сказал:
- Видно, не понравился я вам, Василий Александрович? С дивизией не хотите меня знакомить.
- Нет, я скоро вернусь из полка. Тут у меня есть одно дело неприятное, - поморщился он. - Вы пока в политотделе побудьте. А я вернусь и со штабом вас познакомлю.
- Вы меня не поняли, Василий Александрович… Разрешите с вами в полк. Лучше и не найдешь случая для знакомства. А там, глядишь, выйдет случай, и в другие полки заглянем. Ну, а с политотдельцами я быстро ознакомлюсь, да и штаб рядом.
Русачев удивился такой странности нового комиссара, но виду не подал:
- Как угодно… Со мной так со мной… - И они вместе направились к Канашову.
По пути Русачев раздумывал, как ему лучше держать себя, чтобы новый комиссар почувствовал в нем твердого хозяина дивизии. И Русачев настраивал себя на резкий разговор с командиром полка. Он решил, что сразу же хорошенько проберет Канашова и заставит выполнить приказ.
В тот день, не добившись успеха, немцы с утра прекратили атаки перед фронтом дивизии и попытались прорваться южнее, где с рассветом усилилась артиллерийская канонада. А дивизию Русачева в этот день непрерывно бомбили.
В полку комдива постигла неудача: оказалось, что Канашов и Поморцев хотя и не были знакомы, но слышали друг о друге - оба воевали в Финляндии в разных дивизиях одной армии, на одном направлении.
- Мы приехали к вам, товарищ подполковник, - сказал подчеркнуто официально Русачев, - выяснить, почему вы не выполняете приказ о сдаче автомашин?
С лица Канашова сошла улыбка.
- А я думаю, пусть этот спорный вопрос рассмотрит командующий… - начал он.
Но разговор был прерван очередным налетом пикирующих бомбардировщиков. Пережидая налет в тесном и душном блиндаже, Поморцев сказал Канашову:
- Все же в Финляндии, помните, не так люто обрушивалась на нас авиация. - И, подумав, добавил: - Зато морозы…
Где- то недалеко разорвалась бомба. Взрывной волной разбросало накатник блиндажа, наполнив его угарно-кислым дымом и запахом тухлых яиц. На головы сидящих в блиндаже обрушились земля, песок и щепки.
Кто- то вскрикнул.
- Что случилось? - встревоженно спросил Канашов и закашлялся.
- Руку придавило, - ответил Русачев.
Канашов и Поморцев поспешили ему на помощь. С трудом подняли бревно. Комдив морщился от боли, сгибая и разгибая левую руку.
- Может, кость повредило? - спросил Канашов. - Мы сейчас врача вызовем. - И тут же ловко выбрался из полуразрушенного блиндажа.
Поморцев стоял рядом, отряхивая одежду.
- Могло бы все это кончиться хуже, - сказал он. На полу блиндажа валялось снаряжение, бумаги - среди них комиссар увидал чье-то фото. Он поднял. Фотокарточка была разрезана осколком и испачкана землей.
- Твоя? - протянул он фотографию молодой красивой женщины комдиву.
Русачев взглянул с досадой и, посчитав это за насмешку, ничего не ответил.
«Ишь ты каков, простачков ищет…»
- На мою жизнь две женщины судьба отпустила - жену и дочь, - бросил он, массажируя ушибленную руку.
Поморцев с улыбкой рассматривал фото. Волосы женщины были уложены пышной короной. Большие задумчивые глаза. От пухлых губ складочки надменной полуулыбки. Красивая, гордая шея, смелое декольте обнажает высокую грудь. На обороте надпись мужским каллиграфическим почерком с наклоном; «Знай, нашу любовь твоя разбила дочь. Никто не в силах нам теперь помочь… Но если сердце ты имеешь, не раз о мне ты пожалеешь… Валерия». А поперек надпись красным карандашом: «Мадам-артистка, ко всем чертям катись-ка. Наташа».
Поморцев задумался. Случайное фото рассказало ему о семейной драме трех неизвестных людей. Где они? Эта, с холодной красотой, видно, мачеха? Где дочь, сделавшая дерзкую надпись-вызов? Кто этот третий? И кого же он все-таки любит больше? Жену или дочь?
