И опять перед мысленным взором Глеба поплыли видения…
В тронном зале Зимнего дворца в Петербурге перед императором Николаем Первым, как лист перед травою, стоит генерал Ермолов. И государь император благосклонно спрашивает:
— Скажи, мой храбрый генерал, какую награду ты желаешь получить за свои подвиги? Проси что хочешь! Мне для такого героического воина, как ты, ничего не жалко!
— Не надо мне ни медалей, ни орденов, ни маршальских званий, — отвечает покрытый шрамами ветеран многих сражений, — лучше произведите меня, государь, в немцы!
— Нет, Ермолов, не достоин ты пока еще этой великой чести, — отвечает государь император пропахшему порохом седому военачальнику. — Могу произвести тебя хоть в гордого внука славян — малоросса или белоруса, хоть в ныне дикого, а впоследствии цивилизованного тунгуса, и даже в друга степей калмыка. Но в немца — никак! Как говорится, не по чину просишь, не по Сеньке головной убор примеряешь, не по себе березку желаешь заломати. Отправляйся обратно на Кавказ, послужи еще отечеству, может, тогда…
И тут откуда ни возьмись, внезапно, однако очень своевременно, как «люпус ин фабуле» (или как рояль в кустах), появляется новый персонаж, причем из другой исторической эпохи. Это штатный участник всех телевизионных ток-шоу, горячий проповедник толерантности. О ней, любимой, он и повел речь, предварительно нелицеприятно отозвавшись о злополучном генерале:
— Правильно тебе отказали, Ермолов! За какие такие заслуги удостаивать тебя столь великой чести?! В немцы производят только Российских Известных и Выдающихся государственных деятелей. И обязательно толерантных. Это непременное условие! Ведь толерантность — это душевная привязанность и сердечная доброта к нашим дальним согражданам. Своих, ближних, полюбить каждый дурак сумеет, хотя, честно признаться, и любить-то их особенно не за что… А вот ты попробуй полюбить всем сердцам тех, кто приехал к нам из-за тридевяти земель или в тридевятых землях постоянно проживает. Доверься им всей душой и сердцем, чтобы самые дальние стали для тебя ближе и родней любых самых близких! На такие гуманные душевные порывы оказались способны только Известный и Выдающийся государственные деятели России конца двадцатого века, слух о которых прошел во всей Руси великой, и какими только словами не назвал их всяк сущий в ней язык! А от тебя, Ермолов, и от тебе подобных — всяких там Суворовых-Рымникских, Румянцевых-Задунайских, Потемкиных-Таврических, не говоря уже о Петрах Первых и Екатеринах Вторых и их последователях Рокоссовских, Малиновских, Жуковых и прочих, несть им ни числа, ни краю (не упоминаем о неоднозначном усатом товарище), — что мы слышим от вас? «Самодержавие, православие, народность» да «Пролетарии всех стран — Союз нерушимый», а о толерантности — ни полслова! Эти нетолерантные типы, и ты в их числе, понатаскали тут в Россию разного барахла: никому не нужные незамерзающие порты на Балтике, да еще и с самой Балтией в придачу, солнечную Тавриду с военно-морской базой Черноморского флота — Севастополем… Зачем нам этот флот? Сдать его на металлолом, и точка! Туда же и Севастополь вместе с Тавридой, нефти там все равно нет! А этим все мало! Тащат и тащат: то восточные острова, то западные территории… Уполовинили даже «сумрачного германского гения». Правда, в этом случае отделенную половину поделили со своими гордыми славянскими внучатыми племянниками Ляхом и Чехом, отрезали им по жирному ломтю упомянутого «гения». Но вот к власти в России, к счастью для нее, пришли сначала Известный, а затем и Выдающийся государственные деятели. Они для начала вернули «сумрачному германскому гению» совершенно бесплатно его отлаженную половину, при этом сдав с потрохами всех, кто там, и не только там, но и сям, числились в друзьях и союзниках последователей Задунайских и Таврических. И им и, главное, всем другим-прочим — наука! Чтоб впредь знали, с кем ни в коем случае нельзя связываться! Кстати, Лях и Чех оказались не такими добряками и полученные в подарок куски «сумрачного германского гения» отдавать не захотели, то есть банально их прикарманили, да вдобавок еще щедрых дарителей обозвали оккупантами. Но это так, к слову. А «сумрачный германский гений», обалдевший от вдруг привалившей к нему нежданной удачи, стал клясться в вечной любви и дружбе и даже предлагал российским государственным деятелям взять от него расписку, что он дальше вот этой черты ни ногой! Но Известный и Выдающийся государственные деятели хором воскликнули:
— Какие расписки?! Ведь это мы только нашим отечественным, можно сказать, близким шаромыжникам не верим ни на грош!
— Помню, — ностальгически вздохнул Известный госдеятель, — когда я был еще юношей с кудрявой головой и учился в МГУ, один знакомый стрекулист попросил у меня взаймы половину стипендии: «Я тебе этот долг обязательно верну, веришь?» Скорее поверю какому-нибудь африканскому зверю! «Ишь, нашел дурака!» — подумал я, но вслух ответил политкорректно: «Жди меня завтра у метро «Университет», я тебе даже всю стипендию принесу». Так он меня там, наверное, до сих пор ждет…
— А ко мне, — поделился воспоминаниями и Выдающийся госдеятель, — как-то тоже подкатился после получки один знакомый каменщик с нашей стройки: «Давай, — говорит, — гульнем на твои, а то у меня всю зарплату жена уже отобрала. Ты мне поднеси по маленькой, а я за это стану тебе добрым другом на вечные времена».
— И вы согласились… поднести? — с надеждой поинтересовался Известный.
— Согласился?! Я?! — изумленно переспросил госдеятель. — Да, я ему действительно поднес, и не по маленькой, а по большой — в лобешник! После моего подношения этот халявщик на всю жизнь зарекся шаромыжничать!
— Вот как, — опечалился «сумрачный». — Но вообще-то мы готовы подписать не только расписку, но и всеобъемлющий договор, предоставить любые гарантии, простить вам все долги и даже выделить вам новый беспроцентный заем без отдачи. А сумма безвозвратного займа — на ваше усмотрение. Только одна просьба: уж совсем без штанов нас, битте-дритте, не оставляйте!
— Не нужно нам никаких официальных договоров и гарантий! — опять хором закричали российские госдеятели. — Мы вам верим на слово! Ведь вы же иностранцы, более того — немцы! И давать нам безвозвратный халявный заем не надо! Напротив, насчет долгов у нас твердые принципы: всем, кто нам должен, мы прощаем, а свои долги отдаем до копеечки! Вот какие мы богачи! Не счесть алмазов в госхрановских пещерах!
За эти их прекрасные деяния и добрые сердца Известный российский госдеятель был произведен в немцы, более того, в «лучшие» немцы, а Выдающемуся российскому госдеятелю в знак особого благоволения даже разрешили подирижировать немецким оркестром! И с такими необыкновенными государственными деятелями, каких не то что Россия, а весь белый свет никогда не видывал, ты, Ермолов, вздумал тягаться?! Куда тебе! Подумай лучше о своем поведении!
Пристыженный генерал в глубокой задумчивости опустил повинную голову, а поборник толерантности продолжил свой рассказ:
— И тут политическая звезда Известного госдеятеля, вдруг вспыхнув на ослепительный миг, сорвалась и упала, а светило Выдающегося госдеятеля, напротив, поднялось по небосводу еще выше. А вокруг главного Светила засверкали, заблестели, замерцали, зароились, как светлячки вокруг забытой на дачной веранде банки с вареньем, звездочки поменьше. Это советники и помощники устроили праздничный хоровод в честь явления народу небывало сверкающей политической звезды. При этом советники наперебой давали Выдающемуся государственному деятелю (сокращенно ВГД) такие мудрые советы, что ВГД в порыве благодарности даже признался публично, что таких умников в России отродясь не бывало. У вдохновленного мудрыми советами ВГД раззудилось плечо, размахалась рука, и он вослед и по примеру Известного государственного деятеля (сокращенно ИГД) взялся за очищение страны от ненужных старых вещей. Наши умные современники быстро повыкидывали все барахло, которое за сотни лет натаскали в Россию их глупые предки — Таврические, Рымникские, Задунайские и прочие, вплоть до неупоминаемого неоднозначного товарища с усами. И умники выбросили все — от хладных Прибалтийских дюн до злосчастной, хоть и солнечной, Тавриды.
— Теперь, когда все ненужное барахло выбросили, сделаем евроремонт и заживем как люди! — сказал Выдающийся госдеятель. — Но прежде всего позаботимся о народе в лице его лучших представителей. Пусть та цветущая на все стороны женщина с телевидения, которая все время говорила, что Карфаген должен был быть разрушен, потому что при нем она ходила в некрасивых отечественных сапогах и им сносу не было, наконец-то свободно, безо всяких очередей и блата купит себе красивые импортные, которые развалятся аккурат к середине первого же сезона. А красноречивой домохозяйке, которая вследствие легкости мыслей необыкновенной потравила тухлой колбасой все свое семейство (бедные дети и муж потом блевали целую неделю), я поручу командовать всеми-всеми киосками Российской Федерации, образно говоря, назначу министром паленой водки. Соответствующий опыт у нее имеется, и дело, уверен, пойдет хорошо и в нужном направлении. А теперь нам нужно выяснить и уяснить самый главный вопрос: я кто?
