Татьяна была от меня в восторге, а я просто перед нею таял. Мне было очень трудно от неё уходить и пока я был у неё, я ей не разрешал одеваться, любуясь на её прелести. Она же очень стеснялась Деда Мороза… и всё время хотела одеться. Она тоже откровенно любуясь мной, зацеловывала меня до пьяна. Она любовалась моими бровями, а на ресницы мне укладывала по шесть спичек, зализывала языком мои ни разу не бритые усики… Однажды она спросила у меня, откуда я, несовершеннолетний, знаю все чувствительные точки у женщины и умею их ласкать и я тоже ей рассказал о своей нечаянной любви: Через дорогу от нашего училища было другое такое же училище Связи и там были поголовно одни девчата. Нам разрешали ходить к ним на танцы, а им разрешали ходить к нам на спортивные соревнования, потому что они хорошо визжали. Я познакомился с одной девчонкой и дело дошло до близости, хотя условия у нас были только на природе. Кое- чему она меня научила, хотя сама была моя ровесница. А вот её научил в детдоме физрук…, который был к ней неравнодушен, но женатый.
-И как же вы расстались? – спросила ревниво Татьяна.
-Сначала нам руководители училища Связи запретили ходить в гости, потому что один наш урод додумался обокрасть их столовую. Его поймали судили, посадили, но девочкам с нами общаться запретили. Мы с нею встречались, но очень редко, потому что с нею связаться было не просто, а потом она сдала экзамены и их распределили. Она уехала, когда я был на практике уже здесь на Тракторном заводе.
Татьяна пожаловалась, что ей в тюрьме душу отводить можно было только воспоминаниями и пальчиком…
Стыдливо краснея, рассказывала она,
- А, вот некоторые сокамерницы отводили душу с «золотой ручкой», а точнее с «золотой культёй», как звали одну заключённую, у которой была культя по запястье. Желающие сбрасывались денежными суммами для контролёра, который приведёт её в камеру на ночь, и для неё отдельно собирали деньги за работу, чтобы культёй удовлетворить желающих. Иногда были бои и за «культю» и против неё, так как эти сеансы отрицательно действовали на психику воздерживающихся от сексуальных посягательств сокамерниц. Дело в том, что не все могли в сексуальном экстазе воздерживаться от сексуальных возгласов и вздохов, на что в общей камере реагировали все по-разному: от хамских комплиментов до сексуальных страданий.
Татьяна сказала, что она тоже воевала против посещений «культи» и её хотели сторонницы «культи» изнасиловать с её помощью, после чего можно остаться калекой или вообще «в ящик сыграть», а она физически победила, потому что её поддержала одна лесбиянка из чувства ревности, так как её сексуальная пара завидовала на «культю». Вот тогда только она и закурила в тюрьме и до сих пор не может остановиться!
Всё у нас с Татьяной было хорошо! Мы открыли в заточке Пост «Комсомольского прожектора»! Из двух девчонок – комсомолок и Татьяны, так сказать, кандидатки. Она это стала воспринимать совершенно всерьёз, без иронии. В виду того, что меня назначили Начальником штаба «Комсомольского прожектора завода», крутился я «как белка в колесе» бегая со своими «прожектористами» и в рабочее время с ведома начальства и в личное(у меня был свободный пропуск) и пропуск на мой красивый фотоаппарат «Киев-4» с фотоэкспонометром. А фотографом я был с девятилетнего возраста и у меня не плохо получалось рисовать карикатуры с сопровождением хлёсткими четверостишьями на прогульщиков, пьяниц и нерадивых начальников, на что я был уполномочен Парткомом завода, а не только Завкомом комсомола. Мой «свободный» пропуск давал мне возможность ходить на разгрузки вагонов на территории завода, где платили гораздо выше, чем за пределами завода. Иногда я приходил с разгрузки прямо к Татьяне, потому что к ней было гораздо ближе, чем до общежития. Она удивлялась, что после вагона я был не менее активным в любви, а даже более. Может быть это объяснялось нерастраченным адреналином, который продолжал выделяться после окончания разгрузки, а скорее всего чувством, которое, наверное, называется любовь. Она, лаская меня, называла: «Мой котёнок!», но мне это не нравилось. Когда я говорил, что отращиваю усы казачьи, то она меня поправляла и говорила: «Кошачьи!» и говорила в шутку, что из меня получится хороший котяра!
Большим удивлением было для Татьяны моё сообщение о том, что я ещё участвую в репетициях Народного театра нашего Тракторного завода и что у меня там две роли и скоро будет мой дебют на сцене. Она смотрела на меня с искренним удивлением, задавая неоднократно вопрос:
-Да кто-же ты? Электрик, фотограф, художник, поэт, артист, грузчик, комсомольский вожак, воспитатель «зэков», а ещё будущий лётчик ?
-Ещё добавь, что я неплохой кашевар и неплохой любовник!
-Не умрёшь ты от скромности! Но ты прав!
Татьяна допытывалась, как я попал в Народный театр и я ей рассказал:
«НАРОДНЫЙ АРТИСТ»
Оказалась у нас в группе «прожектористов» девушка одна - Лариса, которая участвовала в Народном Драматическом Театре Тракторного завода при нашем ДК. Ну, и сагитировала меня туда зайти, и представила меня режиссёру: Якову Захаровичу Миркину. Он побеседовал со мной, предложил мне что-нибудь исполнить по памяти и я, не долго думая, рассказал то, что помнил с раннего детства с четырёх-пяти лет с пластинки, которую мы крутили не только на патефоне, но и на радиоле. Радиолу мы имели в хуторе единственные, потому что в нашем хуторе, дворов на триста, электричества тогда ещё не было. Радиола была на батареях (сухих элементах), которые стояли под столом и занимали места столько же, сколько и радиола… Так вот с этой самой радиолы у меня кое-что в детской памяти отпечаталось. Это был юмористический, сатирический рассказ неизвестного мне автора начала 50-х годов – «Гипнотизёр»:
«Гипнотизёр –Фердинанд Д, Жокюлью, человек с длинным лошадиным лицом, на котором многие пороки и наклонность к запою оставили свои печальные следы, гастролировал в городе «Энн» уже вторую неделю. Вся эта задержка объяснялась тем, что в этом городке ему жилось довольно уютно и неприхотливая публика охотно посещала его представления, которые он устраивал в городском саду. Вот на одном таком представлении и встретились директор конторы треста «Домашняя птица» товарищ Велепетуев и заведующий по индюкам товарищ Дражжинский. Места их «случайно» оказались рядом. Усевшись поудобнее они приготовились созерцать представление. Для начала гипнотизёр проткнул свой язык тремя шляпными дамскими булавками образца 19… затёртого года и обошёл ряды демонстрируя бескровность. Затем гипнотизёр прошёл на сцену, а из первого ряда поднялась на сцену бледная девица, с которой гипнотизёр всегда сиживал после представлений в пивной «Дружба». Девица деловито осмотрела его язык, а гипнотизёр объявил, что это для контроля медицины. Затем девица ушла на место, а гипнотизёр вышел на авансцену и громогласно объявил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
