Хенрик. Более или менее.
Нурденсон. А вы имеете на это право?
Хенрик. Никаких подробных правил ведения занятий не существует. Есть только общая фраза — «конфирмант должен быть подобающим образом подготовлен к своему первому причастию».
Нурденсон. Так-так, значит, сейчас вы подготавливаете моих дочерей? Вам ведь, пастор, вероятно, известно, что это происходит против ясно выраженной мной воли? Нет, нет, черт возьми, поймите меня правильно! Никаких стычек по этому поводу у нас не было. Решение принимали Сюзанна, Хелена и их мать. Я только сказал, что я против этой истерической возни с кровью Христа. Но моя малышка Сюзанна настаивала на своем, а моя кроткая Хелена не захотела отставать, и девочки уговорили свою мать, которая — как бы это выразиться — несколько мечтательная натура, и вопрос был закрыт. Что может старый косматый язычник противопоставить атаке трех молодых женщин? Ни черта, пастор!
Хенрик. Сюзанна и Хелена делают большие успехи.
Нурденсон. Черт побери, каким образом можно делать успехи, не уча уроков, — у меня в голове не укладывается.
Хенрик. Кое-кто из учеников делает открытия, которые им пригодятся в повседневной жизни. Мы беседуем.
Нурденсон. Беседуете?
Хенрик. О жизни. О том, что можно делать и чего нельзя. О совести. О смерти и духовной жизни…
Нурденсон. … духовной жизни?
Хенрик. … о той жизни, которая ничего общего не имеет с телесной.
Нурденсон. Вот как! И такая есть?
Хенрик. Есть.
Нурденсон. Моя жена начала вместе с дочерьми читать вечернюю молитву. Это должно знаменовать собой то, что вы, пастор, называете «духовной жизнью»?
Хенрик. Думаю, да.
Нурденсон. Когда девочки ложатся спать, моя жена идет в их комнату, закрывает дверь, и все трое, опустившись на колени, читают вечернюю молитву, которой вы их научили.
Хенрик. Они не мои слова повторяют. Августина.
Нурденсон. Мне плевать, чьи это слова. Меня бесит, что я в стороне.
Хенрик. Вы ведь тоже можете принять участие в молитве.
Нурденсон. И как же это, черт меня возьми, будет выглядеть? Инженер Нурденсон на коленях со своими бабами?
Хенрик. Можно сказать: пусть я и не верю во все это, но я хочу быть вместе с вами. Я хочу делать то, что делаете вы, потому что я вас люблю.
Нурденсон. Уверяю, дамам мое присутствие будет сильно мешать.
Хенрик. Попробовать-то можно.
Нурденсон. Нельзя.
Хенрик. Ну, в таком случае…
Нурденсон. … в таком случае это безнадежно?
Хенрик. Мне кажется, и Сюзанна, и Хелена понимают сложность проблемы. Как и их мать.
Нурденсон. Как и их мать. Вы, пастор, говорили с моей женой обо мне.
Хенрик. Ваша жена, господин Нурденсон, приехала в пасторскую усадьбу и попросила разрешения исповедаться.
Нурденсон. Вот как. Элин была у вас, пастор? Не могла удовольствоваться настоятелем, этим старым козлом? До которого ничего не стоит дойти пешком?
Хенрик. Человек, которому нужен духовник, имеет права выбирать его по собственному желанию, никоим образом не сообразуясь с географическими обстоятельствами.
Нурденсон. С интересами своих близких она тоже не должна сообразовываться?
Хенрик. Простите, инженер, но я не совсем понимаю…
Нурденсон. Забудьте. Стало быть, вы говорили обо мне. И что же? Если позволено будет спросить.
Хенрик. Спрашивайте сколько угодно, господин Нурденсон, но отвечать я не имею права. Священники и врачи, как известно, связаны тем, что называется обетом молчания.
Нурденсон. Извините, пастор. Я забыл об этом самом обете молчания. (Смеется.) Смешно.
Хенрик. Что же тут смешного?
Нурденсон. Мне тоже есть кое о чем рассказать. Но я лучше помолчу. Не собираюсь чернить свою супругу.
Хенрик. Думаю, не нарушу обета, если скажу, что фру Нурденсон говорила о своем муже с большой нежностью.
Нурденсон. Она говорила с вами обо мне «с большой нежностью». Так-так. С нежностью. Черт.
Хенрик. Мне очень жаль, что я упомянул об этом разговоре.
Нурденсон. Ну что вы. Не волнуйтесь, пастор. Язык сболтнул. Это человеку свойственно.
Хенрик. Надеюсь, фру Нурденсон не пострадает…
Нурденсон (улыбается). Что? Будьте совершенно спокойны, пастор. Из всех осложнений, которые возникали у нас с женой за все эти годы, это одно из самых незначительных.
Хенрик. Слава Богу.
Нурденсон. Значит, вам, пастор, теперь известна наша тайна.
Хенрик. Я ничего не знаю ни о каких тайнах.
Нурденсон. Но вы же знаете, разумеется, что моя жена меня бросала? Два раза, чтобы быть точным.
Хенрик. Нет, этого я не знал.
Нурденсон. Вот как. (Пауза.) Кстати, чем закончилось собрание в воскресенье?
Хенрик. Предполагаю, что вы, господин Нурденсон, имели там своих информаторов. По крайней мере одного конторщика я там видел.
Нурденсон. Как великодушно было с вашей стороны приютить рабочих лесопильни.
Хенрик. Ничуть не великодушно, просто логично.
Нурденсон. Настоятель что-нибудь сказал?
Хенрик. Да, безусловно.
Нурденсон. Можно полюбопытствовать?
Хенрик. Настоятель Граншё был настроен очень решительно. Он сказал, что если я еще раз предоставлю помещение церкви для социалистических или революционных сходок, он будет вынужден подать на меня рапорт в Соборный капитул. И что он не намерен смотреть сквозь пальцы, как Божий дом превращают в прибежище анархистов и убийц.
Нурденсон (довольный). Старый козел так и сказал?
Хенрик. Как ни печально, но собрание оказалось бессмысленным. Арвида Фредина все равно уволили.
Нурденсон. Уволили, верно.
Хенрик. Я бы должен был выступить, но промолчал.
Нурденсон. А не лучше ли держать язык за зубами? Иногда?
Хенрик. Когда доходит до дела, я бываю трусоват.
Нурденсон. Не расстраивайтесь, пастор. В следующий раз вы будете стоять на баррикадах.
Хенрик. Я никогда не буду стоять на баррикадах.
Нурденсон. А может, ваша милая женушка не слишком одобрительно отнеслась к вашему поспешному решению предоставить им часовню?
Хенрик. Приблизительно так.
Нурденсон (довольно). Вот видите, вот видите.
Хенрик. Что вижу?
Нурденсон. Этого я не скажу. А как бы вы, пастор, отнеслись к идее своего рода сотрудничества?
Хенрик. Сотрудничества с кем?
Нурденсон. Со мной. В следующий раз, когда начнутся беспорядки, вы взойдете на трибуну или влезете на деревянный ящик или на станок и обратитесь к массам.
Хенрик. С чем же?
Нурденсон. Вы могли бы, например, сказать им, что самое главное сейчас — постараться не перебить друг друга.
Хенрик. С рабочими на заводе обращаются хуже некуда, их постоянно унижают. И я должен посоветовать им, чтобы они позволяли с собой так обращаться?
Нурденсон. Все не так просто.
Хенрик. Вот как! А как же на самом деле?
Нурденсон. По-моему, нам с вами, пастор, ни к чему продолжать этот разговор.
Хенрик. У меня есть время.
Нурденсон. Мне кажется, он был не особенно плодотворным.
Хенрик. Я, в основном, испытывал страх.
Нурденсон. Неужели?
Хенрик. Некоторые люди меня пугают.
Нурденсон. Я вам не нравлюсь.
Хенрик. Скорее, пугаете.
Нурденсон. А вам, пастор, никогда не приходило в голову, что я тоже, возможно, испытываю страх? Только другого рода?
Хенрик. Нет.
Нурденсон. Со временем, быть может, придет.
Инженер Нурденсон встает и молча пожимает руку Хенрику. Тот провожает его до выхода и придерживает дверь. Дождь со снегом тяжелой массой обрушивается на холм. Дорога серая и скользкая. Хенрик стоит, провожая глазами черную фигуру, удаляющуюся к воротам. И внезапно понимает, что только что говорил с человеком, который намерен его убить.
IV
В пасторской усадьбе весенняя уборка: выставляют зимние рамы, выбивают ковры, драят полы, протирают книги, чистят керосиновые лампы, вешают летние шторы. Солнце и ласковый ветер, синие тени под деревьями, вот-вот распустятся березы. Грохочет водопад, вода в реке под холмом поднялась. Спешат куда-то белые облака. Як, растянувшись на солнце у подножья лестницы, следит и сторожит. Поблизости стоит детская коляска, в ней спит Даг. Анна, в большом переднике, с растрепавшимися волосами, выбивает диванные подушки, Миа и Мейан вытряхивают одеяла — пыль стоит столбом. Соседка с дочкой моют полы и лестницу. Пастор предпочел не путаться под ногами.
