— Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая.
Под музыку сводного оркестра на Красную площадь вступила пехота, одетая в полушубки и валенки, в новенькие серые ушанки. Прошли в белых халатах батальоны лыжников. В теплых ватниках, меховушках-телогрейках.
«Все как надо, по-зимнему», — подумал Сталин.
Процокала конница. Показались зачехленные «катюши».
Взметая снег, прогрохотали тридцатьчетверки.
От тяжелой поступи стальных машин дрожала площадь. Прямо с парада войска уходили в бой.
Ночью в Кремле Сталин слушал по радио иностранные сообщения. Эхо московского парада разнеслось по всему земному шару. Голоса дикторов усиливались: «В осажденной Москве парад!» «Величие этого акта не имеет равных в истории!» И только в Берлине зловещее молчание…
В поздний час, как обычно прохаживаясь по кабинету, Сталин обдумывал планы будущих операций. Ставка накапливала резервы в московской зоне обороны. Верховный Главнокомандующий, изучая с членами Государственного Комитета Обороны рубежи развертывания резервных дивизий, заметил:
— Они нужны нам для прыжка вперед. Пусть Генштаб подумает о контрнаступлении.
В строжайшей секретности подтягивались резервы. И в ходе жестоких оборонительных боев с учетом обстановки и предложений военных советов фронтов рождались первые контуры грандиозных ответных ударов.
Сталин и Василевский склонялись над оперативной картой.
— Где бить? — негромким, как всегда, голосом спросил Верховный и развел руками. — Бить еще рано… У противника нет кризисного состояния. Его надо ждать.
Василевский предложил:
— Немцы всегда вбивают в нашу оборону танковые клинья. Надо подготовить для них клещи и зажать. Атаку вести неожиданно с разных сторон: с севера, с востока и юга.
— Гитлеровцы охватывают наш Западный фронт. Они хотят сомкнуть кольцо окружения к востоку от Москвы. Не так ли? А что, если мы этот двусторонний охват превратим в ловушку?.. В два оперативных мешка?
— С подходом свежих сил такой план реален. И мы его осуществим, но только с большой осторожностью. — Василевский задержал взгляд на флажках с нумерацией немецких дивизий и добавил: — Фашистские захватчики даже не должны подозревать, что оба их клина попадают в подготовленную для них западню.
Ранним утром пятнадцатого ноября ВЧ принесло в кабинет начальника Оперативного управления Генштаба тревогу. Выслушав чрезвычайное сообщение, Василевский сейчас же связался со Ставкой и доложил о новой возникшей опасности:
— Противник наступает яростно. В бой брошены массы пехоты и боевой техники. С каждой атакой обстановка накаляется. Уже можно сделать вывод: в секторе Московского моря фон Бок стремится потеснить наши войска и обеспечить свой левый фланг.
Весь день телефонные звонки и телеграммы приносили неутешительные вести. Танки, окрашенные в белый цвет, с десантами автоматчиков на броне вклинивались в нашу оборону.
Защитники Москвы бросались в контратаки. На фронте шли необыкновенно яростные, похожие на вспышки молний встречные бои…
…В полночь пятого декабря по приказу Ставки Верховного Главнокомандования армии правого крыла Западного и Калининского фронтов заняли исходные позиции, войска генералов Жукова и Конева приготовились к наступлению. В Подмосковье стоял жгучий двадцатиградусный мороз. Глубокие сугробы покрыли мерзлую землю. В серебряных лесах вспыхивали ракеты, и каждая снежинка искрилась и сверкала то красным, то желтым огнем. Но часто вспыхивал угнетающий, мертвенно-зеленоватый дрожащий свет. В каскаде разноцветных огней атакующие роты перешли по льду Волгу и захватили передовые немецкие траншеи. Бои за Волгой ожесточились.
Через день пришло в движение левое крыло Западного фронта. Задолго до скупой зимней зари сибирские ударные отряды Тридцатой армии бесшумно и незаметно в белых маскировочных халатах подобрались к немецким окопам и без криков «ура», без артиллерийской подготовки бросились в атаку. «Белые призраки» появились внезапно и ошеломили гитлеровских гренадеров. Сибиряки пробили в немецкой обороне пятикилометровую брешь.
Впервые за всю войну, склоняясь над картой, повеселел и улыбнулся Василевский. Он заметил, как сразу оживились операторы. С какой радостью штабные офицеры направляли теперь красные стрелы на запад. Как молодо, звонко звучали голоса:
— Наши войска заняли Рогачев.
— Взяли город Яхрому.
— Вступили в Солнечногорск.
По ночным московским улицам машина Василевского спешила в Ставку. Город, погруженный в темень, был безлюден и тих, лишь свет синих фар падал на заснеженную мостовую.
«Москва проснется счастливой». От этой мысли Александру Михайловичу теплей становилось в дороге. «Москва спасена! В ее успешной обороне блестит щит Киева и сверкает меч Смоленска, неприступным редутом высится оружейная Тула. Миф о непобедимости немецкой армии развеян. Воспрянут духом все оккупированные области, страны, и порабощенные народы поднимутся на борьбу с фашистской тиранией. Нас ждет Европа. Велика наша освободительная миссия. — Темной громадой выплыли из мрака Боровицкие ворота. — Через три часа — «Буря!» — снова поднимутся в атаку наши войска».
19
За три дня до начала русского контрнаступления министр пропаганды доктор Геббельс приказал редакциям газет оставить в очередном номере пустые места для помещения экстренного сообщения о взятии Москвы. По Берлину поползли слухи о капитуляции красной столицы. Многие воинственно настроенные немцы не выключали радиоприемники. Но германское информбюро молчало.
Начальник немецкого генштаба генерал-полковник Гальдер сделал очередную запись в своем дневнике:
«Сопротивление противника достигло своей кульминационной точки. В его распоряжении нет больше никаких новых сил».
Браухич не покидал генерального штаба. Он уже несколько недель ломал голову над одним и тем же вечным вопросом: есть у красных резервы или нет? Уроки под Ростовом и Тихвином наталкивали все на одну и ту же неприятную мысль: «Есть! Тогда скоротечный поход на Восток — мыльный пузырь, крах блицкрига. Надо готовиться к затяжной войне и объявить тотальную мобилизацию, как советовал Рундштедт. Поражение под Ростовом подорвало блистательную карьеру старейшего фельдмаршала и навлекло на него гнев фюрера. А что ждет верхушку вермахта, если русские разобьют вас под Москвой?» — На этом он обрывал свои мысли и не хотел строить никаких предположений.
После длительных телефонных переговоров с фон Боком показывался просвет в тучах.
Командующий группой армий «Центр» уверял:
— Господин фельдмаршал, положение на Восточном фронте сложилось точно такое же, как когда-то на реке Марна. Последний батальон, который можно бросить в бой, решит исход битвы.
И вдруг совершенно надломленный, дрожащий голос фон Бока:
— Господин фельдмаршал, русские атакуют в районе Калинина и западнее. Близится час, когда силы наших войск иссякнут.
Браухич вел беспрерывные телефонные переговоры с Леебом и Клейстом. Ему надоела взаимная грызня в лагере фельдмаршалов и генералов. Каждый из них настаивал признать его направление главным, решающим судьбу всего Восточного фронта. Браухичу опротивела изворотливость фон Бока, его совершенно дьявольское умение склонить фюрера на свою сторону, поживиться за счет других фронтовых объединений, урвать для своей группы как можно больше маршевых батальонов, техники и боеприпасов. Такое наблюдалось впервые. Что-то подтачивало германскую армию.
«Боевое товарищество брошено в мусорную яму. Сыгранного оркестра нет. Каждый барабан в отдельности дрожит под ударами за свою шкуру», — приходил к неутешительному сравнению командующий сухопутными войсками.
На севере ценой отступления на целых двадцать километров едва удалось заштопать прорыв. На юге пришлось ввести в бой весь армейский резерв. Фюрер запретил отход на линию Таганрог — река Миус — река Бахмутка. Но войска попятились, они уже оглядывались на этот запретный рубеж.
«Москва, Москва… — повторял про себя Браухич. — Что же случилось? Где русские взяли такие силы?» — И снова бесконечные телефонные переговоры.
На проводе Гудериан:
— Господин фельдмаршал, Вторая танковая армия выдохлась.
К разговору подключился фон Бок:
— Группа армий ни на одном участке фронта не в состоянии сдержать крупное наступление войск Жукова и Конева.
— Вот к чему привело ваше легкомыслие! — Браухич бросил трубку. Он почувствовал, что теряет самообладание, и принялся пальцами разминать виски. — Что же делать? Как поступить? — И вопросительно взглянул на Гальдера.
— Наше спасение я вижу в планомерном отводе войск. Будем прикрываться сильными арьергардами, занимать выгодные оборонительные рубежи. И пусть русские истекут кровью.
