— Это впечатляет, не так ли? — он закидывает пару мешков мульча на плечо.
— Это впечатляло, но теперь уже нет.
— Мама с папой волнуются за тебя.
— Что в этом нового?
— Они думают, что ты все испортишь, не рассказывая ей.
— Я собираюсь рассказать ей. Всем остальным нужно просто не лезть не в свое дело.
— Когда?
Я выгружаю камни на ландшафтную бумагу.
— Когда мы вернемся от ее родителей в следующие выходные.
— Класс. Тогда ее родители будут знать в лицо парня, который разбил сердце их маленькой девочке.
— Я не собираюсь разбивать ей сердце! — вот как он давит на нужные кнопки.
— Эй, мужик, не расстраивайся. Я понимаю…
— Ты, бл*дь, не понимаешь! Никто не понимает! Тебя там не было, ты не видел того, что я!
Ченс смотрит вокруг, не слышит ли кто меня. Он ничего не говорит… до конца дня.
***
Вивьен
— Оли? — шепчу я, садясь на него верхом. — Ты пропустишь восход в такой важный для тебя день, детка.
Он закрывает лицо рукой. Я представляю, что он надеется, что через пятьдесят лет мы делаем то же самое, и что я все еще буду помнить этот день. Прокладывая дорожку из поцелуев по его телу и по его выпуклым мышцам пресса, я убираю руки с его лица. Он зажмуривает глаза, как непослушный маленький мальчик.
— Отлично, — я слажу с него. — Я буду на террасе, если ты передумаешь.
— Подожди!
Я улыбаюсь, и мне не нужно разворачиваться, чтобы увидеть, что он открыл глаза.
— Тебе нравится?
— Возвращайся назад.
Я разворачиваюсь, чтобы он смог увидеть мой красный кружевной «тедди»[52] спереди, нижняя часть которого представляет собой трусики-танга.
— Встретимся на террасе.
— Вивьен!
Я усмехаюсь всю дорогу до террасы. Как только я открываю дверь, его руки уже на моей голой попе, ласкают ее.
— Присаживайся, именинник.
Он садится на шезлонг и усмехается, будто я вот-вот воплощу все его желания в жизнь… и я так и делаю. Небо все еще темное, но небольшая линия света пробивается над горизонтом.
— У тебя когда-нибудь был секс, пока ты наблюдал за восходом, Оли?
Он качает головой, а его глаза неотрывно следуют за мной. Я раздвигаю его ноги, становлюсь на колени на шезлонг между ними.
— Хорошо. Я думаю, тебе сегодня исполняется тридцать лет, правильно?
Он кивает, а его рот широко открывается, когда я освобождаю его от трусов.
— Ну, тебе повезло, что у меня нет сильного рвотного рефлекса, поэтому ты просто сиди и наблюдай за восходом, пока я буду делать тебе тридцатиминутный юбилейный минет.
Его дыхание сбивается, когда я беру его в рот.
— Н-не знаю… продержусь ли… тридцать минут.
Смотрю на него вверх, пока мой язык медленно поглаживает его головку.
— Конечно же, ты не продержишься, малыш. — Я беру его в рот так быстро, как только могу, затем сосу и кружу языком вокруг, выпуская его. — Но это хорошо, я проглочу и начну все с начала.
***
Тридцать минут, один быстрый и два медленных оргазма спустя, Оли одевается, пока я готовлю завтрак.
— Вот, малыш, — я ставлю его тарелку, когда он садится за стол.
— Ммм, пахнет хорошо.
— Пюре, индейка и пшеничный тост. Кофе?
— Пожалуйста, — он поворачивается, когда я иду на кухню, и все еще смотрит на меня, когда я возвращаюсь с двумя чашками кофе.
— Что? — я поднимаю бровь.
— Ты собираешься в этом идти на работу?
Я смотрю вниз на мой красный «тедди».
— Да.
Его глаза чуть ли не вылезают из орбит.
— Мэгги говорит, что бизнес немного сбавил обороты за последнее время, поэтому я подумала, что могла бы стоять перед дверью, как талисман и зазывать новых клиентов.
Его тост выпадает из руки обратно в тарелку.
— Шучу, Оли, — я смеюсь и качаю головой. — Расслабься, я просто шучу.
Он выдавливает из себя улыбку и продолжает есть.
— Ты был каким-то тихим, даже отвлеченным во время восхода. Я ожидала обратного, я имею в виду… тебе же понравилось?
Он ухмыляется, глядя в тарелку.
— Да, это было приятно и неожиданно.
Мой аппетит пропадает. Я вижу, что что-то беспокоит его. На самом деле нет ничего более унизительного, чем вырядиться в нижнее белье и сосать парню член в течение получаса, чтобы получить в итоге холодный прием и тебе сказали, что это было «приятно». Хороший фильм или ужин с друзьями — это «приятно», длительный минет, в честь дня рождения, заслуживает другого прилагательного.
Я встаю и несу свою тарелку на кухню.
— Рада, что тебе было приятно. Я иду наверх собираться на работу.
— Вивьен?
Я останавливаюсь посередине лестницы.
— Хм?
— Что-то не так?
«Я не знаю, ты мне скажи!»
— Нет. Я спущусь через несколько минут, — я разворачиваюсь и дуюсь на него по пути к гардеробной.
— Приятно. Я съела три порции твоей спермы на завтрак, а все, что ты можешь сказать, так это то, что было «приятно»! — бурчу я себе под нос, освобождаясь от этого тупого дорогущего куска чего-то непонятного, от которого все чешется.
Я никогда не хотела смешивать Оливера с категорией «типичный мужчина» до сегодняшнего дня, в его день рождения. Я даже не могу надрать ему зад за то, что он был таким равнодушным. Может, завтра. Мне интересно, каков период ожидания перед тем, как накричать на кого-то за то, что он вел себя, как идиот, в свой день рождения.
— Пойдем, — я нацепляю фальшивую улыбку, когда беру свою сумочку.
— Спасибо за завтрак. Он был невероятным! — он проскальзывает ногами в свои ботинки у входной двери.
Картофель и индейка были невероятными, а тридцатиминутный минет — приятным? Я обдумаю еще раз свои планы на него позже. Может, мы закажем еду домой, и я смогу вязать, пока он будет отмывать пол в кухне снова. Это, вероятно, тоже приятно. Мы спускаемся по ступенькам и направляемся к Гарвардской площади.
— Я думала о том, чтобы пойти сегодня куда-нибудь, но сейчас решила, что, может, ты бы предпочел остаться дома и заказать еду домой?
Он обнимает меня рукой.
— Звучит идеально.
Конечно же, звучит идеально. Тридцать лет, должно быть, как пятьдесят по-новому. Мне следовало купить ему тапочки и кардиган на день рождения. Возможно, у меня раздутое эго, которое насмехается надо мной. Возможно, я ему уже наскучила. Может, Алекс права. Оливер хочет сделать наши отношения более пикантными, что кажется нелепым, так как они находятся все еще на стадии медового месяца. Могу предположить, что мне стоит взять несколько вещичек и испробовать их на нем сегодня вечером. У него, вероятно, было столько минетов, что я и представить себе не могу, поэтому утром была лишь растянутая версия слишком знакомой ему рутины.
