Унылая дама (наряженная Ночью). Дайте мне ваш билетик.
Передонов. Что ты! Билетик тебе? Рылом не вышла!
Ночь сердито ворчит и отходит.
Гости.
— Медведица, медведица идет… Умора…
— Поднести бы ей водочки…
Учительница Скобочкина наряжена медведицей. На плечах — медвежья шкура. На голове сверх полумаски положена медвежья голова, как шлем. Сложение дюжее, голос зычный. Ходит тяжело и рявкает на весь зал.
Скобочкина (Передонову). Я тебя съем, доносчик.
Передонов. Караул… (Бежит, натыкается на Гудаевского.)
Гудаевский. Белолицый брат, доносчик, бойся моего томагавка. (Бежит в зал.)
Хохот. Скобочкину окружают купчики. Ведут к буфету.
Гости.
— Мадам медведица, дозвольте угостить вас водочкою.
— Марья Потаповна, госпожа Топтыгина, опрокиньте шкалик.
— Берет… берет…
— Поглядите-ка, медведица водку дует…
— А ведь ей, пожалуй, приз дадут.
— Ну где там. Есть и получше маски…
— Вон она рюмку за рюмкой дует. Охмелеет.
— Да уж не без того…
— Какие ей билетики дадут, она и те растеряет.
— Это вы правильно. Пьяная баба уж известно.
— Бабу подпоить нетрудно.
— Не стоит ей и билетиков давать, — все равно проворонит.
— Глядите, глядите, какой молодец.
— Ну и дюжий парень… А руки-то… Вот так мускулы… Этот облапит — не обрадуешься.
Проходит актер Бенгальский, одетый древним германцем. За ним толпятся дамы.
Дамы.
— Какой богатырь… Душка… Восхищение…
— Ах, взглянуть бы на личико…
— Ах, какая прелесть… А вы знаете, кто это?
— Кто — актер Бенгальский.
— Я сразу узнала, только не хотела говорить.
— Обожаемый… Несравненный…
— Вы ему, конечно, отдадите билетик?
— Конечно, ему.
— Я ему уже отдала свой билетик.
Гости.
— Да уж лучше актеру давать.
— Я тоже думаю, лучше актеру или актрисе давать. А то если кто из наших получит приз, так хвастовством замучат.
— Истинная правда. Уж у нас такой город…
Гудаевский. Гайавата… Бледнолицые братья, давайте мне ваши билеты, если хотите курить со мной трубку мира.
Гости.
— А вы знаете, как Каштанова наряжена?
— Да разве она здесь?
— Здесь.
— А говорили, у нее сын болен.
— Ну, актриса посмотрит на сына… Нет, это я верно знаю, что она здесь… Сам сейчас с нею разговаривал.
— Да что вы… Кокетничает напропалую.
— А как наряжена-то.
— Да вон, глядите, гейша…
— Как она мила… Очаровательна…
— Господа, господа, собирать билетики гейше.
— Гайавата… Колос лучше гейши…
— Господа, кому дороги интересы искусства, сыпьте билетики гейше.
— Интересы искусства приплел…
— А вы не толкайтесь…
— А это что за голышка…
— Вот так-так…
— Ну и выголилась…
— Гайавата… Головата…
— Аванпостищи-то у нее какие…
— А спина-то, спина…
— А спина-то, спина, до самого пояса голая…
— Да никак на ней и рубашки нет…
— Ну, какая там рубашка…
— Эк, вы, батенька, чего хватились…
— Кому дороги интересы искусства…
Дамы.
— Что за безобразие…
— Какая неприличность…
— Возмутительно…
— Но чего же смотрят старшины…
— Надо протестовать…
— Мы протестуемся…
— У меня здесь дочь барышня…
Пьяный купчик. А вы бы, сударыня, вашей дочке барышне не велели смотреть, а мы желаем. Потому что интересы искусства. Что у вас дочка барышня, это нам нисколько даже не трогательно и наплевать.
Пожилая дама. Нахал… Я с вами говорю…
Пьяный купчик. Между прочим, маменька, такие слова никак невозможно произносить в публичном месте, — мирошка у нас — человек строгий и не дозволяет.
Пожилая дама. Я не желаю с вами разговаривать.
Пьяный купчик. При взаимном желании. Адью-с… Вашей дочке барышне наилучшие пожелания. И не сердитесь, маменька, потому как я человек пьяный и еще выпить желающий.
Пожилая дама. Что здесь за публика! Это бедлам какой-то…
Гости.
— Лорнет растопырила…
— Столичная барыня…
— Здешняя публика ей не по носу…
— Ехала бы в Париж. Там бы тебе показали виды.
— Именно, брат, почище наших.
— А между прочим, исправнику дамочки пожаловались.
— Исправник идет…
— Голышку одевать…
Миньчуков. Сударыня, прикрыться надо.
Грушина. А что ж такое? У меня ничего неприличного не видно.
Миньчуков. Сударыня, дамы обижаются…
Грушина. Наплевать мне на ваших дам…
Миньчуков. Нет уж, сударыня, вы хоть носовым платочком грудку да спинку потрудитесь прикрыть.
Грушина. А если я платок засморкала.
Миньчуков. Уж как вам угодно, сударыня, а только, если не прикроетесь, удалить придется.
Грушина. Очень даже нехорошо с вашей стороны так притеснять бедную вдову… Где я стану закрываться?
Миньчуков. Пожалуйте в дамскую уборную…
Грушина. Черт знает что такое… Объявили костюмированный бал, а костюмироваться нельзя, как хочешь.
Тишков. Я билетик мой отдам прелестнейшей из дам.
Саша (приседая). Хи-хи… Благодарю…
Тишков. Все от вас, сударыня, в ажитации, а сами вы какой будете нации?
Саша. Японка.
Тишков. Имею честь говорить с японкой, барышней тонкой. Позвольте угостить шампанским.
Саша. Не пью.
Тишков. Не пьете, значит, не живете в заботе, с чем имею честь поздравить.
Володин пляшет вприсядку.
Старшина. Не извольте безобразничать. Так нельзя-с.
Володин. Ну, если нельзя, то я и не буду.
Мещанин. А я желаю разделывать… (Пляшет трепака с ожесточением.)
Старшина. Послушайте, нельзя-с… Потрудитесь прекратить. Вам ли я говорю, милостивый государь?
Гости.
— Ну, этого не легко унять.
— Старшина-то аж покраснел, сердяга…
— Покраснеешь с таким субъектом.
— Лакеев кликнул.
— Давно бы так.
— Выводят.
— И поделом…
Мещанин. По какому праву? За свой полтинник?
Его выводят. Володин провожает, кривляясь, осклабясь, приплясывая.
Гости.
— Новая маска… Ужасно оригинальная…
— Ну эта, кажется, получше всех будет…
— Ай да маска…
Шум, хохот, одобрительные восклицания. Все теснятся взглянуть на новую маску. Среди толпы проходит тощий, длинный, в заплатанном, засаленном халате, с веником под мышкой, с шайкой в руке. На нем картонная маска — глупое лицо с узенькой бородкою, с бачками, а на голове — фуражка.
Маска. Мне сказали, что здесь маскарад, а здесь и не моются.
Володин. Приз, поди, получит.
Грушина показывает Володину пару персиков, шепчет.
Грушина. Сама промыслила.
Володин. В буфете?
Грушина. Да.
Володин. Ну… Пойду и я, коли так…
Грушина. Ну, вот я и закрылась… А кавалеров все-таки у меня больше, чем у этих дамочек.
Гости.
— Веселая дама Дианка…
— Из буфета, да и опять туда же…
— А что ей и делать?
Людмила (подходя к Передонову). Барин мой милый, дай я тебе погадаю.
Передонов. Пошла к черту. Испугала… из-под земли выскочила…
Людмила. Барин хороший, золотой мой барин, дай мне ручку левую. По лицу — вижу богатый будешь, большой начальник будешь.
Передонов. Ну, смотри, да только хорошо гадай. Мне место нужно. Княгиня обещала, да все не дает, не могу дождаться.
Людмила. Княгиня в тебя влюбилась. Она все для тебя сделает, — только враги против тебя интригуют.
Передонов. А где княгиня? Правда, что она в наш город приехала?
Людмила. Правда, правда, яхонтовый мой барин. Ай, барин мой бриллиантовый… врагов у тебя много.
Передонов. Это я и сам знаю. Недаром нож с собой взял — в кармане держу.
Людмила. Донесут на тебя, плакать будешь, умрешь под забором.
Передонов. Ах ты тварь… (Выдергивает руку.)
Людмила проворно скрывается в толпе. Недотыкомка, которая все время неясным облаком маячила около Передонова, теперь является в своем настоящем виде, визжит, катается, издевается над Передоновым.
