учиться в московской школе, жить с вами, только пусть вернет Молли. Она не сможет в приюте. Ее там никто не будет любить. Как я без нее? Она же моя собака! Моя!
– Юлька, успокойся, я сейчас же позвоню папе. Он все решит. Не волнуйся. Но тебе придется уехать. Если мама сдала Молли в приют, где гарантия, что она не сделает это снова? – жестко сказал Антон. Он был потрясен, раздавлен. Думал, был уверен, что поймет маму, бабушку, что бы они ни сделали, найдет им оправдание, никогда не станет винить. Но как можно объяснить такое? Как мама могла избавиться от Молли? Как она с Юлькой после такого собиралась общаться? Юлька ее никогда не простит. Антон знал – сестра не забывала несправедливость, нанесенные незаслуженные обиды, подлые поступки.
– Да, а меня сдаст в интернат или в детский дом. Она уже грозилась. Если я опять буду плохо себя вести, – призналась Юлька и заплакала так, как плачут от горя и чувства несправедливости маленькие дети. Горько и безутешно. Так, что пробирает в самое сердце и добирается до нутра. Антон задохнулся и почувствовал, как в висках стучат молотки. Нет, Юльке что-то причудилось, она не так все услышала. Мама не могла грозить дочери сдать ее в детдом или куда-то еще. Не имела права произносить такое.
– Ты что там, дом подожгла? – Антон едва держался, чтобы сохранять спокойствие, и хотел хоть немного рассмешить сестру, которая рыдала, уже заходясь в истерике. Юлька, в отличие от него, вообще никогда не плакала. Даже в детстве. Терпела. Врезалась макушкой в книжную полку. У Антона, который это видел, звездочки перед глазами начинали мелькать, а сестра только терла место ушиба, но терпела. Или подпрыгивала в прихожей и больно обдирала кожу на ноге, зацепившись за тумбочку. Но опять сдерживалась, хотя ей точно было больно. Даже когда Антон прикладывал на ее ободранную ногу ватку, смоченную перекисью водорода, Юлька только морщилась. В школе медсестра говорила, что у Юльки или адское терпение, или очень высокий болевой порог. Другая бы девочка от перелома руки давно в обморок упала, а Юльке хоть бы что, до конца урока физры дотерпела. И залепила мячом в голову мальчика, который и был виновен в переломе. Тот в отключке от Юлькиного удара, хотя никакого перелома и в помине нет, а она стоит и ухмыляется.
– Не дом, сарай, – хмыкнула сквозь слезы сестра, – но я не специально, он сам загорелся. А соседи требуют компенсировать. У них там вроде какие-то ценности хранились, хотя врут. Ничего там не было. Один хлам. Бабушка должна звонить папе и просить денег, а она не хочет. Мама на меня все время кричит и обещает отправить в детдом.
– Понятно. Чем сарай провинился? – Антон из последних сил пытался шутить, чтобы сестра хоть немного успокоилась и перестала горько плакать.
– Ванька мой велик сломал, специально. Цепь сорвал и разбил камнем, – объяснила Юлька. – И вообще – он дурак какой-то. Все время меня задирал. Достал.
– Дай угадаю, Ванька хранил свой велик в сарае, который самовозгорелся? – уточнил Антон.
– Ну да. Я-то тут при чем? Правда! Они там бензин хранили в канистрах, продавали дешевле, чем на колонках. Ванька сам нас в тот сарай позвал. Хотел в нашу компанию, но мы его не принимали. Вот и хвастался, что у него бензин. Предлагал канистру продать, а деньги поделить. Вадик хотел убедиться, что там бензин, а не вода. Ванька открыл одну и случайно опрокинул. А Вадик курит. Ванька тоже закурил. Вадик бычки всегда тушит, а Ванька – дурак, он и курить-то не умеет. От его бычка все загорелось, точно говорю. Теперь Ванька отпирается, на нас все сваливает. Я же не могу выдать Вадика, что он тоже курил, вот и сказала, что во всем виновата.
– Господи, хорошо, что вы живы остались, – ахнул Антон, представив Юльку и полыхающий сарай.
– Не, нормально, мы быстро выскочили. Мама Вадика тоже так сказала, что хорошо, что все живы. Почему не у всех нормальные родители, а? – Юлька опять начала всхлипывать. – Ты поговоришь с папой? Сейчас. Молли долго не выдержит в приюте. Может, мама ее вообще усыпила? Я не знаю, она не говорит, я миллион раз спрашивала. Бабушка твердит, что так мне и надо – наказание за сарай. – Юлька опять начала горько плакать.
– Все, уже звоню. Только напиши мне потом, как Молли вернется, ладно? – попросил он.
– Напишу, – пообещала Юлька.
– И фото Молли пришли! – попросил Антон.
– Ага.
По голосу Антон понял, что сестра немного успокоилась. Он позвонил отцу и описал ситуацию с собакой, а заодно и про сарай рассказал. Чтобы отец знал и Юлькину версию конфликта. Тот заверил, что сделает все возможное. Только если мама не усыпила Молли. Да, она на это способна.
– Юлька сказала, что вернется, будет жить с нами, если ты поможешь, – добавил Антон.
– Нет, не надо с ней так. Нельзя шантажировать ее любимым другом. Пусть вернется, если сама захочет, а не в обмен на что-то, – ответил отец.
– Пап, но я хочу, чтобы мы жили все вместе. Ты же понимаешь, как важно Юльке учиться в нормальной школе! Есть шанс ее вернуть! – Антон почти кричал.
– Это должно быть ее желание, иначе она нас возненавидит. И меня, и тебя, – твердил папа.
– Хорошо, верни ей собаку, поговори с мамой. Сделай все возможное.
– Обещаю, – ответил отец.
Антон не знал, какие слова он нашел в разговоре с мамой, как дозвонился до приюта, как вызволил собаку. Но на следующий день Юлька прислала видео Молли, которая грызла кость и бегала за курицей.
«Спасибо тебе за Молли, – написала Юлька. – И папе тоже. Вы крутые, лучше всех».
«Напиши папе сама, пожалуйста», – ответил Антон.
«Уже», – заверила его Юлька.
Антон выдохнул. Да, такой была его сестра. Она умела быть благодарной. Написала папе, который вызволил ее любимую собаку, потому что так было правильно и справедливо. До этого Юлька отцу не писала. Антон был счастлив и горд, что смог доказать сестре – на них с отцом можно положиться, можно верить. Они оба – брат и папа – исполнят данное обещание. Не предадут, не подведут. Во всяком случае тогда, как успокаивал себя Антон, Юлька не перестала верить во все человечество разом, хоть в близких ее вера сохранилась.
Георгий
– Ты с ума сошла? Совсем? – кричал Георгий Анне. – Ты хоть понимала, что делала? Как ты могла так поступить с этой собакой? С Юлькой?
