Вот она, причина и разгадка агрессивности, которую проявлял по отношению ко мне Тофик!
Собственно, оба мы заблуждались. Каждый по-своему. С его точки зрения мое поведение в эти дни было более чем подозрительным, а сам я до последнего считал Шахмамедова наиболее вероятным кандидатом на роль обвиняемого. Лишь после перепалки, подслушанной в кулуарах "Юбилейного", начал догадываться, что он ни при чем, но и тогда не предполагал, что моя попытка выручить его из беды закончится для меня столь плачевно...
Я сосредоточился, стараясь унять нараставшую головную боль. Ненадолго это удалось.
- Утром первого октября, - продолжал Симаков, - на Приморскую пришел Герасимов. Вместе с Сопрыкиным они посетили бар "Страус". Это насторожило вас. Подозрения усилились еще больше, когда они пошли к "Интуристу", где встретились со Станиславом Маквейчуком. Утверждение Сопрыкина, что он и раньше останавливался на Приморской, его активность и узкая избирательность в контактах навели вас на мысль, что он - работник милиции. Вечером Сопрыкин вторично посетил бар, а когда вышел оттуда, следом за ним выбежал Герасимов. Вы в панике. Задуманное и осуществленное с математической точностью преступление может раскрыться из-за единственной неучтенной вами мелочи. О способе совершенного вами преступления знают уже трое. Шахмамедов до поры обезврежен, он под вашим контролем. В молчании Маквейчука вы тоже уверены - тому невыгодно рассказывать первому встречному о своем лопнувшем прожекте. С Герасимовым совсем иначе. Он ближайший помощник Маквейчука, наверняка знал о его намерениях, но он поглупей и может проболтаться о черном ходе, которым воспользовался преступник. В этом случае милиция получила бы сведения, которые, по вашему мнению, заставят ее отказаться от версии о несчастном случае. Возникнет другая версия - о сообщнике, а этого вы боитесь больше всего. Герасимов становится опасным, и это решило его участь. Если до Якорного вы были только грабителем, то там, Юрковский, вы стали убийцей...
До меня не дошел смысл последних слов Симакова.
Почему в Якорном? А Кузнецов? А одежда, подброшенная на пляж?
Я даже не пытался вникнуть в это противоречие. И комната, и люди, и стул у окна с сидевшим на нем флейтистом подернулись дымкой, отдалились. Перед глазами вдруг всплыла луна, дорога, искаженное злобой лицо Стаса. Где он? Задержан?
Я хотел спросить об этом, но не успел...
Когда я очнулся, стул у окна был пуст - Юрковского уже увели. Парень в милицейской форме продолжал возиться с бумагами, а Симаков сидел в кресле напротив, держа руку у меня на колене.
- Ну вот и молодцом, лейтенант, - сказал он. - Таким ты мне больше нравишься.
Не знаю, что ему во мне понравилось, но чувствовал я себя паршиво.
- Говорить-то можешь?
Я выдавил из себя какой-то невнятный звук.
- Ладно, ладно, вижу, что можешь. - Он подавил улыбку. - Не горюй, Сопрыкин, до свадьбы заживет. Кости целы, а царапины пройдут. И то сказать, сам виноват, зачем лез на рожон, дача-то блокирована была, на полсекунды ты нас опередил... - Из сострадания он не стал развивать эту тему. - Ничего, теперь ты у нас тот самый битый, за которого двух небитых дают. Отдохнешь денек-другой - и за работу.
- Стас... - прошепелявил я.
- Здесь он, задержан, - успокоил он. - Ты его так спеленал, что насилу развязали. - Помявшись, он добавил: - Тут вот какая штука, Володя, ты еще не знаешь... - Симаков убрал с колена невидимую пылинку. - В общем, Кузнецов жив...
"Ну и шуточки у него", - подумал я, но Симаков не шутил.
- Жив Кузнецов, - повторил он. - Мы нашли его тут, в подвале. В бессознательном состоянии, потому и задержались. Сейчас над ним медики колдуют. Юрковский его больше двух недель какой-то дрянью пичкал...
Я перевел взгляд на стул у окна, на котором раньше сидел Вадим.
- Говорит, что не хотел убивать Кузнецова, - объяснил Симаков. Рука, говорит, не поднималась. Собирался вывезти после фестиваля, а потом шантажировать: так, мол, и так, исчез, мол, вместе с выручкой, считаешься погибшим, а потому вот тебе на первые расходы и кати на все четыре стороны. Так-то, брат...
Он встал, подошел к двери и заговорил с кем-то стоявшим снаружи. Потом вернулся ко мне.
- Машина пришла, сейчас поедем.
"Куда?" - подумал я, но начальство на то и начальство, чтобы предвидеть вопросы подчиненных.
- В больницу тебе надо. Подлечиться и вообще...
Я достаточно хорошо изучил Симакова, чтобы сомневаться, что его "вообще" сказано неспроста.
- Между прочим, ты помнишь чемоданчик с двойным дном, ну тот, что Маквейчук для валюты приготовил?
Он полез в карман за своим "Беломором", но так его и не вытащил.
- Понимаешь, Володя, записную книжку мы в этом чемоданчике нашли. Связи у Стаса обнаружились, спекулянты, расхитители, эти бы связи прощупать...
Я оперся о подлокотник и попробовал встать. Симаков поддержал меня, и мы вышли на крыльцо.
Посреди двора лежало ярко-зеленое пятно травы, освещенной фарами милицейской машины. Чуть поодаль стояла "скорая помощь" с задранной кверху дверцей багажника.
"Вот и финал, к которому ты так стремился", - съязвил сидевший во мне чревовещатель.
"Скорей пролог", - по привычке возразил я, хотя в данном случае мы говорили об одном и том же.
