Баба Рая, ставшая за тридцать лет членом семьи, вырастившая еще Димину мать, замахнулась на него тряпкой.
— Что глупости-то молоть! Еврей, не еврей. Иди с кухни и не мешай.
Квартира была коммунальной и Дима, не встретив сочувствия и понимания, пошел к соседской домработнице.
— Дуня, ты знаешь, — пожаловался он, — а я, оказывается, еврей.
Та обняла его и вздохнула:
— Ну что ж, лапонька, ты ведь не виноват.
И третья история.
В знакомой семье возник разговор об обмене. Шестилетний сын сказал:
— Только не на улицу Маяковского.
— Почему?
— Там живут одни евреи.
— Здрасьте, — сказала мать, — а ты кто?
— Я русский.
— Какой же русский, когда твои родители евреи?
— Ну и пусть, а я все равно русский.
Наши маленькие дети не хотят быть париями. Они отбиваются руками и ногами. Слово «жид», услышанное во дворе, гораздо убедительнее для них, чем наши беспомощные рассказы о величии еврейского народа.
И у нас остается одна отчаянная и шаткая надежда:
Вырастут — поймут.
278
Я НАПИШУ ЭТУ КНИГУ –
И снова смотрю я по телевизору старый кинофильм — на этот раз «Цирк». Смотрю специально, чтобы увидеть один кадр, чтобы еще раз причинить себе нестерпимую боль и увериться, что я имею моральное право писать эту книгу, что гнев мой — праведный, что я не злопыхатель, что каждое слово — от любви, от великой жалости и опять от любви.
Сейчас он будет — этот кадр. Ласковый горбоносый грузин передает черного малыша соседу — Михоэлсу. Тот склоняется над ребенком и поет свой куплет колыбельной на своем родном языке — на идиш. Я вижу его добрые, прекрасные, чуть усталые глаза и еще раз отчетливо до ужаса представляю себе, как он лежит в минских развалинах искалеченный ножами, мертвый, в одном ботинке, с выколотыми глазами.
Нет, я напишу эту книгу.
279
По ту сторону
ОТЕЦ ТИМОФЕЙ –
Судьба русских за границей причудлива.
Мой товарищ Миша Петров рассказал:
В Мюнхене, среди циклопических сооружений олимпийского комплекса, вдруг видишь покосившийся забор, вернее, плетень. У колодца, в пыли, копошатся куры. К забору привязана коза. За колодцем — крохотная православная церквушка. Рядом — деревенская изба.
Каким ветром занесло сюда из-под Краснодара в сороковые годы отца Тимофея? Он говорит, что это место указал ему Господь.
Когда стали готовиться к Олимпиаде, священнику предложили другой участок. Но он отказался: Не могу. Бог указал здесь. Старика, конечно, выселили бы, но за него вступилась общественность. В крупнейших газетах замелькали душещипательные статьи, и гигантские трибуны стадиона поднялись к небу по соседству с церквушкой. Она находится в самом центре комплекса. Зрелище совершенно фантастическое!
283
Узнав, что Миша из России, отец Тимофей очень обрадовался и зазвал его в избу. Их окружили милые деревенски запахи. Пахло березовым веником, мытым деревом и парным молоком.
На русской печи лежала жена отца Тимофея — восьмидесятилетняя Наташа.
Миша посидел на лавочке, поговорил по душам, а когда стал собираться, старик засуетился:
— Ты, Миша, редечки, редечки возьми.
— Что же я буду делать с ней в отеле?
— А ты ее потри и с сольцой.
Миша рассказывает, что из феергешных впечатлений это пожалуй, самое сильное.
"ОКАЯННЫЕ ДНИ" –
Прочел "Окаянные дни" Бунина. Читать было неприятно. Ненависть Ходасевича все-таки не выходит за берега разума А тут автору застилает глаза туман гнева, ярости и отчаяния. Он как бы бьется в падучей и кликушествует. Ему ненавистно все: хамская толпа, это животное Ленин, эти предатели и негодяи Горький и Брюсов, этот дурак Блок, все эти Волошины, Есенины и Клюевы. Вместо лиц — одни свиные рыла.
Конечно, есть в книге и кровавая правда: казни, грабежи, насилие, тупость. Но беспрерывная истерика и вопль: "Предатели! Погибла Россия!" — мешает Бунину видеть. Жалко его ужасно.
Не дай Бог мне написать такую книгу! Ненависть — плохой вожатый.
И еще меня раздражает, как Бунин на этом фоне, в атмосфере всеобщего охаиванья, пишет о себе, умиленно вспоминает почтальоншу Махоточку, которой он, вместо восьмидесяти копеек, дал за доставку целый рубль.
("И это меня-то считают недобрым желчным человеком!")
А телеграмма, доставленная Махоточкой, гласила:
284
"Вместе со всей Стрельной пьем славу и гордость русской литературы!" Так что рубль, как видим, был истрачен не зря.
РОССИЯ НЕ ТАКАЯ –
Нельзя чувствовать страну на расстоянии. Ее точное ощущение, связь с ней теряется уже через полтора-два года.
Большой компанией мы слушали пленку какого-то эмигрантского певца — кажется Бориса Шаляпина или Ивана Реброва. Репертуар странный — цыганщина, блатные песни, но и даже "Подмосковные вечера".
Первое внезапное ощущение: "Эх, бедняга! Русский певец, а поет с акцентом!" Второе ощущение, вторая мысль: " Это не русское, это — тоска по России".
Потом приходят и любопытство, и ирония, и восхищение мастерством. И все это сложное впечатление заканчивается первоначальным сожалением: "Бедняга! Ненастоящее это, не русское!"
И когда эти песни создавались, Россия была не такая, и теперь она по-другому, но тоже не такая.
И, конечно, неизбежно вспоминаются строки Ахматовой:
"Но вечно жалок мне изгнанник,
Как заключенный, как больной.
Темна твоя дорога, странник,
Полынью пахнет хлеб чужой".
ФОМА –
Ко мне привели однажды белого Барышниковского пуделя — Фому.
Он живет недалеко — на Фонтанке. Про нашего Гека и часто спрашивают: это Фома? А Фому окликают Геком.
Барышникову за год до побега подарили дивную афган-
285
скую борзую, но он вынужден был ее отдать — Фома ревновал.
Это очень грустный пес. Он ничего не знает о своем хозяине — ни о его успехах, ни о его миллионах. И, наверно, все время надеется на его возвращение.
ВООБЩЕ-ТО Я ЧИСТАЯ –
Лиля стояла с английской студенткой Фионой в ванной комнате и мыла посуду (на кухне у нас горячей воды нет) И вдруг Фиона громко вздохнула.
— Что ты?
— Тебя жалко.
— Почему?
— Потому что у вас страна такая бедная.
И Лиля говорит, что ее пронзило чувство жгучей обидь Как? Это наша могучая необъятная страна — бедная? И они об этом знают?
И тут же одернула себя. Конечно, бедная, даже нищая. И как они могут этого не знать? Разве они слепые?
Похожая сценка — на кухне, на этот раз в Комарове. Лиля и Лиза Такер опять же моют посуду. Из туалета выходи Джоана. Лиля жестом показывает ей на дачный рукомойник:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
