Широко раскрытыми глазами я смотрел на Мархалеву и чувствовал себя круглым дураком. “Боже мой, — думал я, — эта женщина сумасшедшая. А я тут сижу и ее слушаю. Она собрала в кучу факты и перетасовала их таким образом, что они стали выглядеть убедительными, но сама-то она явно не в своем уме. Разве станет нормальный человек говорить о себе в такой превосходной степени?”
— Роберт, — отвечая на мой мысленный вопрос, воскликнула Мархалева, — Я не сумасшедшая, а всего лишь говорю правду. Да, я говорю то, что думаю. Разве это плохо? Вы тоже считаете себя гением, но скромно помалкиваете. Мне же скромности не досталось. Качество редкое, на всех не хватает, что же мне делать теперь? Всю жизнь голову пеплом посыпать? Скажите, паспорт у вас пропадал?
Вопрос прозвучал неожиданно. Я растерялся и спросил:
— Какое отношение к вашей скромности имеет мой паспорт?
— Никакого, — отрезала Мархалева. — Так пропадал он или не пропадал?
— Да, пропал в прошлом году, — подтвердил я.
— Чудесно, значит оперируется Заславский под вашим именем, — обрадовалась Мархалева и задумалась.
Минуту спустя она попросила меня набрать номер своей подруги.
— Это Юлька, — пояснила Мархалева, — это она отбила у меня Женьку, моего мужа.
— Зачем же вы ей звоните? — поразился я.
— Потому, что умею прощать. И Юлька и Женька по-прежнему мои друзья. К тому же Юлька делала пластические операции. Она знает как долго заживает лицо.
Я набрал названный номер и поднес трубку к торчащему из бинтов уху Мархалевой. Разговор длился долго; рука моя затекла. Но это было лишь началом испытаний: после разговора с Юлькой она долго беседовала с Розой, напоминала о какой-то просьбе. Судя по всему, Роза пообещала позвонить, потому что Мархалева успокоилась и сообщила:
— Все, Роберт, ждем звонка, а потом действуем.
Из этого я сделал вывод, что действовать буду я один, раз Мархалева прикована к постели в самом прямом смысле. Действовать мне совсем не хотелось. Я искал причину, чтобы оставить эту бедную женщину: наверняка в ее положении вредно волноваться и надо больше отдыхать. Я готов уже был признать, что общение со мной — тяжкий труд.
— Софья Адамовна, — робко спросил я, — вы не устали? Наверное я замучил вас разговорами.
— Да что вы, Роберт, — удивилась она. — Вы же молчите. Говорю я сама, а этим замучать меня невозможно. Больше того, я наслаждаюсь общением с вами. Не глупите, лучше послушайте как я гениальна. Знаете, как я эту загадку разгадала?
Я не знал и не хотел знать, я испугался, но, не желая ее расстраивать, промямлил:
— Хочу.
— Помните случай с Варей? Мария скрыла от вас, что они отправили ее в деревню. Если вы друзья, зачем это надо скрывать? Это был первый сигнал к тому, что Заславский начинает действовать. И он начал, но вдруг остановился. Помните, Мария перестала вам надоедать, и Заславский исчез. Знаете почему?
Разумеется, я не знал.
— Фингал. Вы подрались, и Заславский заработал фингал. Из-за этого-то фингала вы, Роберт, и живы. Заславский вынужден был отложить операцию, а я получила время на то, чтобы помешать его замыслам. Если бы он с самого начала знал, что в это дело ввяжусь я…
Закончить свою мысль Мархалева не успела — зазвонил телефон. Я, радуясь освобождению, поспешно приложил к ее уху трубку; она закричала:
— Да ты что?!
И минут пять молчала, тараща глаза и шумно вдыхая в себя воздух. Я испугался, не знал что делать: продолжать прижимать трубку к уху Мархалевой или бросить это занятие и бежать за врачом? Мои сомнения разрешила она сама.
— Ты их видела? — оживая, спросила она, разумеется не у меня, а у своей собеседницы. — И она там сидит, эта сучка?! Как удачно все сложилось!
Мархалева победоносно взглянула на меня и воскликнула:
— Ну, Роберт, сейчас я вам докажу! Спускайтесь вниз, там ждет вас мой Женька, бывший муж, и Юлька, его жена. Они отвезут вас кое-куда.
— Куда?
— Туда, куда им сказала Роза, — уклончиво пояснила Мархалева.
Я удивился:
— А при чем здесь Роза? Кто она?
— Роза моя подруга. Она гинеколог, она все знает, но всегда занята, поэтому рассчитывать я могу только на Юльку. Не кобеньтесь, поезжайте.
— Но почему с вашим мужем? — с непонятным мне самому раздражением спросил я.
— Да потому, что никому другому я вас, наивного человека, доверить не могу. В конце концов мой Женька бывший десантник. Он в обиду вас не даст. Кто знает до какой наглости может дойти Заславский?
— А Юлька мне ваша зачем?
— А Юлька все проконтролирует. Должна же я знать как это будет выглядеть. Вот Юлька мне и расскажет. Роберт, умоляю, хватит вопросов, поезжайте быстрей, пока она еще там.
— Хорошо, — сказал я, — поеду, но, Софья Адамовна, остался последний вопрос: кто регулярно звонит мне и сообщает, что я козел?
— Ах, Роберт, ясное дело кто, какой-то козел, но не забывайте, что он спас вас. Ведь благодаря его звонкам Тамарка забила тревогу. Дело в том, что этот номер принадлежал бизнесмену. Он отказался от него как раз из-за этих самых звонков. Советую вам, вы тоже номер смените, но сейчас сделайте то, что обещали. Идите, Роберт, идите, я сгораю от нетерпения!
Уже вскочив со стула, я вдруг вспомнил про Кристину и закричал:
— Софья Адамовна, я пойду, но вы мне пообещайте, что оставите в покое мою Кристину. Хватит записок и этих дурацких корзин. Нельзя так жестоко вводить в заблуждение несчастную женщину.
Мархалева рассмеялась:
— Бог с вам, Роберт, скоро месяц как я в больнице лежу. Какие записки? Какие корзины? Считаете, мне до них? Роберт, пожалуйста, поскорей поезжайте, а то не успеете. Она уйдет.
Я не верил ни одному слову Мархалевой, но все же поехал. Меня привезли в больницу и провели в палату. Я вошел и увидел Марию. Человек, сидящий на кровати, был очень похож на меня, но это был Заславский.
* * *
Прошло полгода. Я был доволен своей жизнью. Заладилась работа с теорией. Нашла свое счастье сестра Кристина. По воле случая я узнал об этом именно в тот день, когда потерял своих друзей: Виктора и Марию. Тогда я вернулся домой совершенно убитый. Мархалева во всем была права: Заславский пустился в жуткую авантюру, которая должна была закончиться моей смертью. Открытие меня потрясло. Пережить это было тяжело. Я вернулся домой, с тоской посмотрел на Кристину и сказал:
— Кристя, сейчас же отправляйся к Максиму.
— Зачем? — удивилась она.
— Ты должна помириться с мужем. Эти корзины, эти записки…
Кристина улыбнулась и оборвала меня:
— Не надо, Роби. Я все знаю и очень тебя люблю, но записки настоящие. Ты кое-чего не знаешь. Именно об этом я и хотела с тобой поговорить. Пойдем, он ждет в кабинете.
И она повела меня в кабинет. Там на моем диване сидел тот нахальный художник, которому Кристина когда-то уступила свою корзину. На этот раз он был смущен. Увидев меня, вскочил и заикаясь, представился:
— К-кросский Эдуард, художник.
Ничего не понимая, я сказал:
— Это нам уже известно, а в чем, собственно, дело?
И он залепетал:
— Понимаете, когда я увидел вашу сестру, я понял — это она. О такой женщине я мечтал всю жизнь. Я начал о ней расспрашивать…
— Все ясно, — сказал я, — не продолжайте. Значит это вы посылали корзины.
— Роби, — вмешалась Кристина, — мы с Эдиком решили пожениться. Мархалева так образно описала ему мою трагедию, что он проникся сочувствием и влюбился. Я тоже влюбилась в него. Роби, я счастлива.
— Мы счастливы! — воскликнул Кросский.
— Спасибо Мархалевой, — закончил я.
Так решилась эта проблема. Позже со своим женихом явилась ко мне и Варвара.
— Роб, — сказала она, — ты был прав. Мархалева исполнила обещание и нас помирила. У моего ребенка будет отец. Клевая тетка, Мархалева! Я так ей благодарна, а ты?
Разумеется, я тоже был благодарен Софье Адамовне — она спасла мне жизнь. Стараясь отплатить за добро, я часто навещал ее в больнице, ухаживал за ней, учил ее ходить на костылях. Порой она бывала несносна, но мы подружились. Однажды я ее спросил:
— Софья Адамовна, скажите, зачем вы ради меня рисковали? Мы же с вами были едва знакомы.
— Ах, Роберт, — ответила она, — вам этого не понять.
— И все же, попытайтесь объяснить, — попросил я.
Она согласилась:
— Пожалуй. Когда я увидела, Роберт, какая вокруг вас чехарда, во что вы превратили свою жизнь, то сказала себе: “Это подходящий экземпляр”. Дело в том, что мы, женщины, с рождения и до конца своих дней лелеем в себе надежду познать вас, мужчин. Чтобы было образней и понятней привяжусь к временам года. Самая мучительная и сладостная — весенняя форма надежды. Организм девушки просыпается и расцветает, с этим расцветает и надежда найти и познать ЕГО, самого лучшего, умного, сильного, смелого и верного — ее мужчину. С приобретением опыта весенняя форма надежды превращается в летнюю. Женщина кое-что уже знает, кое о чем догадывается, кое с чем смирилась, но все никак не может понять почему мужчина такой несовершенный? Почему так сложно его приручить? Почему он все время хочет того, что вредно и опасно для его жизни? От теории женщина давно перешла к практике, она смело ставит опыты, пускается в эксперименты. Это самое плодотворное время, которое неизбежно переходит в осеннюю форму надежды. Женщина доживает до такого возраста, когда она уже поняла, что понять мужчину невозможно, но еще не может с этим смириться. Она все еще надеется что-то такое про него узнать, что сделает ее счастливой. Объектом изучения становятся внуки. Которые вырастают, превращаясь все в тех же мужчин, про которых женщина ничегошеньки не поняла. И тогда женщина входит в зимнюю пору надежды. “Да, я ничего не поняла, — говорит она себе, — я жила ради мужчины, но он приносил мне только боль. Возможно, я умру, так и не разобравшись, что это за существо, живущее рядом? Но, возможно, это сделает моя внучка?” Такова зимняя форма надежды.
