— Констан, — произнесла она. Ее голос походил на легкий бриз, пробегающий по кронам лесных деревьев.
— Дорогая, — откликнулся он, сгибаясь в льстивом поклоне.
— Ты привез своих друзей, — продолжала она.
— С вашего разрешения, — подтвердил он. — Как я уже говорил, возникли некоторые затруднения. А ваша помощь была особенно ценной. Возможность использовать вашу машину и разрешение быть гостями здесь…
— У нас в Лихорадке почти никто не бывает, — заметила она. — Мало кому подходит здешний климат. Другие находят, что здесь слишком мрачно. Но это отличное место, чтобы спрятаться, вряд ли кто-то будет искать вас за Сточными Канавами.
Она взглянула на Лукрею, которая стояла в тени Шадрейка, кротко склонив голову.
— Это и есть та девушка? — спросила Элаис Каторз.
— Нет, нет! — засмеялся Шадрейк, жестом подзывая меня. — Вот она. Падуя.
Элаис Каторз повернулась и смерила меня оценивающим взглядом своих сверхъестественных глаз.
— Конечно, — произнесла она. — Я должна была заметить. Она действительно очень хороша. Привет, Падуя.
— Мамзель, — почтительно ответила я.
Она подошла ко мне.
— Констан столько говорил о тебе, — сообщила она. — И теперь я вижу, почему. Он находит тебя прекраснейшим и вдохновляющим предметом, который действительно стоит изобразить. Он — настоящий мастер, но лишь лучшая модель способна заставить его показать, на что способны его глаз и рука.
Я не знала, что и ответить.
— Он сказал, что ты — пария, — продолжала она.
Я вздрогнула.
Она вскинула руку в грациозном успокаивающем жесте.
— Нет, нет, не стОит беспокоиться, — произнесла она. — Я знаю, это секрет, но у Шадрейка наметанный глаз в таких вещах.
— Скорее, наметанное стеклышко, — заметила я.
— Верно, стеклышко, — подтвердила Элаис Каторз. — …которое я подарила ему много лет назад, когда он был лишь начинающим художником, пробивающимся к вершине — но его потенциал видела только я и никто больше.
— И вы увидели это через стеклышко? — поинтересовалась я, кажется, довольно ехидно. Она лишь рассмеялась в ответ, словно это предположение вполне соответствовало действительности.
— Так и было! Так и было! — подтвердила она. — Я увидела это через стеклышко и поняла, что он найдет этой вещице лучшее применение, чем я. И с тех пор его работы неизменно вызывают мое восхищение. У меня есть несколько его картин, все — по моему заказу. Тебе надо их увидеть.
— С удовольствием, — бодро соврала я.
— А что касается твоих свойств, — продолжала она уже серьезнее и с явным интересом, — Я полагаю, сейчас твои возможности ограничены?
— Да.
— Чем? Это браслет? Ожерелье? Или имплант?
— Манжет. — произнесла я. Чуть помедлив, я закатала рукав и показала ей манжет на запястье.
Зачарованно глядя, она кивнула.
— Вы много знаете о… таких, как я, — заметила я.
— Ну, я изучала этот вопрос, — ответила она. — Он очень интересует меня. Конечно, это лишь интерес любителя, а не ученого, но мне всегда хотелось воочию увидеть одну из вас.
— Про… таких, как я не так много материалов, — произнесла я. — …которые были бы общедоступны или разрешены к публикации. В основном, они засекречены или запрещены. Существование таких, как я, в общем-то, не признано официально.
— Редчайшие из редких, — она улыбнулась. — И в этой комнате их целых двое.
И снова я вздрогнула от неожиданности. Меня поразила ее проницательность. Она наблюдала, как несчастный Юдика съежился в своем кресле, почувствовав, что все смотрят на него.
— Я заметила, что на нем такой же манжет. И вижу, что вы друзья. Возможно, вы учились в одной школе?
— Школе? — повторила я.
Элаис Каторз улыбнулась.
— Я знаю про школу, Падуя. И я знаю, что Падуя — это не настоящее твое имя. Я знаю о Зоне Дня, моя прелесть, и знаю, что лишь несколько ночей назад она пала при самых трагических обстоятельствах после многих лет, в течение которых она воспитывала особенных людей, не похожих ни на кого.
— Вам приходилось там бывать? — спросила я.
— Никогда, — заверила она меня. — …но знала о ней очень давно. Это была почти что моя работа — узнавать о том, что делается в городе. А школа была ресурсом, который я планировала использовать — но так и не получила такой возможности. Теперь она исчезла — и это дело рук врагов настоящего человечества, но для меня будет некоторым утешением то, что я спасла двоих из ее потерянных учеников.
— И что вы хотите за то, что спасли нас? — прямо спросила я.
— Ничего, — снова улыбнулась она. — вернее, ничего особенного. Я хочу помочь твоему страждущему другу, который был ранен психомагией.
— Вы знаете и об этом?
— Я уже видела такое раньше. И еще я хочу, чтобы Констан нарисовал тебя.
— Нарисовал меня?
— Да, здесь, в Лихорадке. Я приготовила все необходимое. Я желаю, чтобы он нарисовал твой портрет для меня. С выключенным манжетом.
— Но зачем?
— Ну, я желаю порадовать себя этой единственной в своем роде картиной.
— А что еще? — спросила я.
Она покачала головой.
— Больше ничего. Решительно ничего. Мне ничего больше от тебя не нужно. Если ты решишь сказать мне свое имя, я буду очень польщена, но, если тебе это безразлично — можем спокойно обойтись и тем, что ты используешь сейчас. И еще я была бы очень благодарна тебе, если бы ты на минуточку отключила твой манжет — впрочем, все равно решать тебе.
Я пристально посмотрела на нее. Во взгляде ее прекрасных глаз не было ничего, кроме дружелюбия и открытости. Но, вглядевшись, я решила, что, возможно, в нем не было вообще ничего.
— На кого вы работаете? — спросила я.
— На кого? Что ты имеешь в виду, моя дорогая?
— Чьи интересы вы представляете?
— Ничьи. Только интересы моей семьи.
— Ваша семья изменила фамилию и герб, не так ли? — перешла я в наступление. — Вы ведь не всегда звались домом Каторз?
— Так и есть. Я — последняя представительница куда более древнего рода. Наша кровь прибыла из иных миров и оставила след в истории. Такой, что самым разумным было переменить имя, чтобы не позволить… нашим злоключениям следовать за нами.
— Вы говорите «за нами», — подхватила я. — … но ведь никого, кроме вас нет, не так ли?
Она кивнула.
— Все верно. Я — последняя.
— Я отключу мой манжет, — пообещала я. — … если вы согласитесь назвать настоящее имя вашей семьи.
На секунду она задумалась, потом снова улыбнулась и произнесла:
— Не вижу никаких причин, чтобы нам обеим не выполнить то, о чем ты говоришь.
Секунду я смотрела на нее. Потом без всяких церемоний вырубила манжет. Юдика никак не отреагировал. Шадрейк и Лайтберн одинаковым неловким движением отступили назад. Лукрея прямо-таки отскочила от меня — было видно, что она вне себя от изумления.
— Падуя! — выдохнула она. Я видела, как она напугана: внезапно и без видимых причин я стала вызывать в ней отвращение.
Элаис Каторз продолжала улыбаться. Она не сделала ни единого движения, чтобы отойти от меня.
— Восхитительно, — произнесла она. Потом закрыла глаза и глубоко вздохнула.
— Эта внезапная тишина. Прекрасное ощущение, — сообщила она.
Я включила манжет. Она открыла глаза и посмотрела на меня.
— Спасибо, — сказала она.
— Теперь ваша очередь, — ответила я.
— Очень хорошо, — произнесла она. — Но что ты думаешь обо мне, Падуя? Кажется, у тебя есть какие-то мысли по этому поводу, и я бы хотела проверить, насколько они соответствуют действительности.
— Настоящее имя вашей семьи — Чейз? — отважилась я задать вопрос. — Вы — Лилеан Чейз?
Похоже, она была искренне удивлена.
— Нет, нет! — рассмеялась она. — Я — не она. Ты ошиблась.
— Тогда кто вы?
Она снова посмотрела мне прямо в глаза.
— Имя моей семьи — Гло. — произнесла она.
Я была разочарована. Никогда раньше мне не приходилось слышать эту фамилию.
Глава 32
Теке Улыбчивый
Элаис Каторз пригласила нас присоединиться к ней в столовой, где сервируют ужин. Когда выяснилось, что Юдика не в том состоянии, чтобы куда-то идти, мы устроили его на кушетке и укрыли пледом.
— Для него приготовят спальню, — заверила Элаис Каторз.
— Ему нужно не только поспать, — насмешливо произнес Реннер Лайтберн.
Элаис Каторз бросила на него быстрый внимательный взгляд.
— Вы правы, сэр, — произнесла она; я заметила, что она слегка расслабилась. Полагаю, она просто проигнорировала колкость, произнесенную тем, кого считала ниже себя. Она приказала слугам позаботиться, чтобы еда оставалась горячей, но пока не подавать ужин.
