— И что еще можно сказать об этом контексте? — поинтересовалась я.
— Субсектор Ангелус богат сокровенными знаниями, которые олицетворяет чаша грааля, — сказала она. — Обрати внимание на название нашего мира. Санкур. На Древней Франке это имя означает «Священное сердце». Этот мир всегда был священным сердцем — вожделенной целью, ради которой Желтый Король был готов на многое.
— Но каким образом? — спросила я.
— Он ведет здесь бой, войну во имя человечества. Вечную войну. Эвдемоническую войну. Войну добрых демонов.
— «Мы создаем ангелов, чтобы устрашить тьму», — произнесла я, вспомнив слова, сказанные Лупаном.
— Мы всегда делали это. Мы создаем ангелов или укрощаем демонов. Как бы то ни было, мы берем потустороннюю… или божественную силу и обращаем ее против источника, из которого черпаем эту силу. Орфей — герой древнего мифа — был музыкантом и магом. Силой своей музыки, своего пения, самого своего слова он мог покорить небеса и ад. Ему была дарована божественная сила — и он смог обратить ее против богов. Продолжив аналогию, можно сказать, что наш Орфей узнал тайны варпа, сокрытые в самих эмпиреях, чтобы использовать их против самого варпа.
Она взглянула на меня и прочла эмоции, которые выражало мое лицо.
— Конечно же, это лишь теория. Но, полагаю, она дает возможность понять, почему наш Орфей создал школу парий, чтобы выполнить свою работу.
— В качестве укрытия, которое защищало бы его от тех сущностей, которыми он пытался управлять, — предположила я.
— В качестве единственной естественной защиты, известной человечеству, — заметила она. — Вы должны были стать авангардом, первой линией обороны в его эвдемонической войне. Вы должны были стать его добрыми демонами.
— Главная цель Святой Инквизиции — защищать человечество от влияния варпа, — произнесла я. — Теперь я вижу, что иногда она идет на огромный риск, чтобы выполнить эту цель как можно более эффективно. Ей следует знать своего архиврага. Она должна научиться контролировать само пламя, которое хочет погасить.
Я поднялась и налила себе стакан воды. Шадрейк продолжал рисовать меня, но его голова заметно клонилась на грудь. От многочисленных возлияний он постепенно засыпал. Единственными, кто явно слушал меня, были Элаис Каторз и Реннер Лайтберн. Впрочем, я обнаружила, что мы уклонились от темы. Я так и не дошла до рассказа о том, при каких обстоятельствах Юдика был ранен. Я бегло поведала о попытке продать меня высокопоставленным чинам Экклезиархии. И рассказала о визите в медную библиотеку.
— Этот исповедник, Хоуди, похоже, знал о Короле и программе. — сообщила я. — Я была немало удивлена.
— Удивляться нечему, — заметила Элаис Каторз. — Церковь старается контролировать все и вся. Ее чины знают куда больше, чем говорят, и за ее царственным фасадом скрывается отлично построенная организация, способная к немыслимо-запутанным интригам.
— Им несомненно есть что скрывать, — заметила я и рассказала о тестах, которые должна была пройти, об испытании Энунции.
Она выглядела совершенно пораженной. Впервые ее реакция была отчетливо видна.
— Энунция. Вот, что задумала Церковь: овладеть языком Творения. Древний язык Хаоса, созидания и разрушения. Ты не помнишь слова, которые тебя заставляли произносить?
Я помотала головой, давая понять, что не помню.
— Очень остроумно, — заметила она. — Использовать для этих целей именно парий. В качестве, если угодно, механизма доставки для Энунции. Пария — чистый лист с точки зрения пси-способностей, поэтому неспособен изменить силу слова. Вполне возможно, они уже начали составлять букварь, по которому можно изучать это слово: гримуар
— Гримуар? — не поняла я.
— Слово, — пояснила она, — тесно связано с таким понятием, как «грамматика» — «объяснение основных идей и понятий чего-либо». Я говорю именно о магической грамматике, которая позволит им, используя волшебную силу слова, чтобы изменять материальный мир и противостоять варпу. Присмотрись хотя бы к значению слова «заклинание» — в некоторых языках это слово имеет значение и «магический заговор» и «правописание». Падуя, дорогая моя — все знают, что в начале было слово. Язык, который использует это слово — это язык знания и мудрости, а знания и мудрость — и есть сокровенная и драгоценная тайна, сокрытая в граале.
Она повернула голову и посмотрела на меня.
— Ты точно не можешь вспомнить ни одного из этих слов?
— Точно. — заверила я.
— Что такое? — спросил Лайтберн.
— Не знаю, — ответила я. — Ничего.
На какую-то секунду мне показалось, что я слышала какой-то шум снаружи.
— Можно как угодно судить обо всех этих тайных и… нетрадиционных подходах Экклезиархии к некоторым вопросам, — твердо сказала я Элаис Каторз, — …но без сомнения они погрязли в застарелой и поистине дьявольской порче.
И я рассказала о «посредниках» — жутком Скарпаке и его родичах.
Она побледнела от мысли об этих ужасах.
— Космодесантники Хаоса, — едва слышно прошептала она. — Судя по твоему описанию, Семнадцатый Легион. Несущие Слово с древней Колхиды. Само божественное милосердие оберегло нас от нашествия этих чудовищ на Санкур. Ты права. Экклезиархи должны быть прокляты и трижды безумны, чтобы иметь хоть какие-то дела с подобными тварями. Неудивительно, что весь город в опасности. Неудивительно, что организации, подчиненные Святой Инквизиции — такие, как Зона Дня — подвергаются нападениям и уничтожаются. Архивраг уже здесь. Власть Империума близка к краху.
От этих речей я окончательно пала духом. О чем-то подобном я думала в течение последних нескольких дней — но, когда кто-то другой облек мои мысли в слова, я похолодела.
Я перешла к заключительной части рассказа — о появлении пси-проекции, называвшей себя граэлем, и о последовавшей за этим битве, в которой, как я полагала, Юдика и получил ранение.
Но кое-что внезапно отвлекло меня. Я услышала смех. Детский смех, который доносился снаружи.
Как минимум дважды в течение последних нескольких дней этот звук предшествовал началу самых ужасных событий. Я слышала детский смех перед нападением на Зону Дня — и ужас сковал меня холодом. Потом — в коммуне. И во время побоища в медной библиотеке — впрочем, я не была уверена, что детский смех не был игрой моего воображения.
— Здесь есть дети? — резко спросила я.
Элаис Каторз выглядела совершенно ошеломленной.
— Дети? — переспросила она.
— Здесь есть дети? — твердо повторила я вопрос.
— Я… — начала она. Потом недоверчиво покачала головой. — Откуда ты знаешь? Мы были так осторожны….
— Здесь есть дети, мамзель Каторз? — повторила я.
Теперь ее изумление больше походило на тревогу.
— Только одно, — произнесла она. — Только одно дитя. Но я не понимаю, как ты узнала. Тебе кто-то рассказал?
— Я слышу их, — произнесла я. — Я слышу.
Она поднялась. Теперь она была почти в ужасе.
— Падуя, прошу тебя. Мы должны быть очень осторожны. Нельзя тревожить детей.
— Я думаю, нам надо взглянуть на них, — неожиданно произнес Юдика.
Он встал. Его лицо по-прежнему было бледно, он выглядел болезненно и стоял неловко, словно получил сильный удар по ребрам.
Но его глаза горели от переполнявшей его безмолвной ярости.
— Сядьте… — начала Элаис Каторз.
— Нет. — отрезал он.
— Мы думали, ты спишь, Юд, — сказала я.
— Я то отключался, то возвращался в сознание, — ответил он, не отрывая от нее пристального взгляда. — Но я слышал, о чем вы говорили. Ты отлично задавала вопросы, Бета. Такая техника сделала бы честь любому дознавателю. Предлагая ей свою информацию, ты заставила ее много чего рассказать о себе.
Я понимала, что так оно и было. Элаис Каторз настолько изголодалась по новостям из внешнего мира, что утратила всякую осторожность.
— Но, конечно же, — продолжал Юдика. — Ты не задала самый важный вопрос.
— Не задала, — подтвердила я. — Но как раз собиралась.
Элаис Каторз выглядела смущенной и полностью сбитой с толку. Она переводила взгляд с меня на Юдику и обратно.
— Ч-что? — не понимала она. — Что?
— Главный вопрос, мамзель Каторз, — произнесла я. — состоит в том, почему вы так хорошо информированы? Откуда вы знаете то, что знаете?
Внезапно ее лицо стало непроницаемым, она стиснула зубы. Было видно, что она по-настоящему разозлилась.
— Вы даже не представляете, с кем имеете дело, — произнесла она.
— В точку, — подтвердил Юдика. — Поэтому мы и спрашиваем.
— Я позову слуг. Они….
Лайтберн взвел курок своего пистолета Ламмарка. Спусковой механизм издал громкий металлический щелчок.
