этот день, – поправ вежливость, заявила Ани и зло добавила, будто спорила с кем-то: – И поступила бы так же, даже будь у меня возможность изменить этот день!
– А разве ее у вас нет? – Нарочито спокойный вопрос отозвался в Ани мучительной болью. Она вскинула голову, повернувшись к собеседнику, и встретила его выжидающий, серьезный взгляд. В нем не было страха или предвкушения, скорее – сожаление и совсем немного недоверия, будто у него были веские основания не сомневаться в собственных словах.
– Таков ваш вопрос? – Из голоса Ани ушли все краски.
– Верно.
Ани прикрыла глаза, удерживая рвавшуюся вовне тьму. Яростную, жгучую, желающую во что бы то ни стало стереть с лица земли то, что заставляет ее госпожу – ее саму – корчиться от невозможной боли и тоски, забывая свои первоначальные свойства. Вспышкам ярости вторил колокольный звон, отмечая полночь. Звук стал для нее спасательным буйком, якорем реальности, и Ани смогла удержаться.
– Отчасти вы правы, – сухо ответила девушка на повисший в тишине вопрос. Даже отголосков эмоций не осталось в ее голосе. Он был холоден, как северный ветер Лиера, промчавшийся мимо горных пиков. Но лучше так, чем разрушенный город. Он ведь любил его…
– Лишь отчасти?
– Обернуть время вспять не способен никто. Ни смертный, ни бог, как бы мы этого ни желали. – Ани посмотрела на собеседника и не смогла удержаться от сожаления. Тяжело вздохнула, усмехнулась собственной реакции и добавила: – Допущенные ошибки можно лишь исправить, если они уже совершены.
– Мной? – Мортен ощутимо напрягся.
– Мной, – Ани покачала головой и поднялась. Внутри все протестовало, требовало остаться на месте, попытаться объяснить, повлиять… Но тщетно. Бесполезно пытаться помочь тому, кто не просит помощи, как и тому, кто отказывается ее принимать. – Благодарю за этот день. – Она присела в реверансе, избегая смотреть на собеседника. – Я запомню ваше великодушие.
– Скорее – мой эгоизм.
Ани вздрогнула от неожиданного признания. Качнула головой, словно желала освободиться от наваждения, пусть оно и не могло властвовать над ней, отступила на шаг… Сделать второй она не успела.
Мортен… Нет, ее Морьен решительно поднялся и, игнорируя полный удивления взгляд девушки, бережно ее обнял. Ани замерла, не зная, как себя вести. Мысли роились в голове, а в глазах собеседника она не могла найти ответа. Что он хочет сделать? Догадался ли?
– Останьтесь, – словно сам себе не верил, выдохнул мужчина. – И простите мне мою дерзость.
Ани не успела спросить, в чем эта самая дерзость проявляется, а после ей стало не до слов. Как и ему.
Он целовал ее, не обращая внимания на исходивший от нее холод, сжимал в объятиях, будто имел на это полное право. Позволил себе забыть все, что ему говорили о ней. Остались только чувства и девушка, что, казалось, начала отогреваться в его объятиях. Или это он начал замерзать?
Промозглый ночной воздух наполнился запахом влаги. Шумел ветер, подгоняя неповоротливую тучу. Первые капли осеннего холодного дождя забарабанили по дорожкам. Еще немного – и стихия настигнет задержавшихся в парке гостей.
Впрочем, Ани не было дела до чужих желаний. Тьма наконец-то получила выход, растягиваясь над головами воплощения и ее бывшего слуги и закрывая их от воды.
– Снова дождь… – сорвалось с губ Мора. Он смотрел на свою спутницу не отрываясь и, пусть не мог видеть ее глаз, знал, что она не сводит с него взгляда.
– Снова… – эхом повторила Ани.
Капли падали на импровизированный зонтик, разбивались на десятки осколков, обдавая кожу водной дымкой.
– Я заслужил кару? – тихо уточнил Мор, не размыкая объятий, но Ани не собиралась никуда уходить, напротив – позволила себе чуточку больше, прислонившись щекой к твердой мужской груди и слушая биение сердца.
– Нет, – призналась она. – Ты и есть кара. Моя кара.
– И я все еще жив? – равнодушно, словно речь шла об открытии очередной одежной лавки, уточнил Мор.
– Именно поэтому и жив, – устало подтвердила Хозяйка Замка, не разрешая себе даже обнять собеседника в ответ. Слишком сильным было в ней желание обладать, и Ани боялась, что не удержится, не сможет снова отпустить, обняв его в ответ.
Он не стал бросаться угрозами или обещаниями, не стал отстраняться или сжимать объятия, желая переломать кости воплощению, только тихо осведомился:
– Кем я был для вас?
Ани грустно усмехнулась, отмечая, что Мор продолжает звать ее на «вы», будто и не целовал снова.
– Слугой? Другом? Проклятием?
Она не хотела ему лгать, но и признаться было слишком тяжело. Опасно для города, опасно для нее самой, опасно для ее Морьена, который находился чересчур близко, чтобы получившая отказ тьма не разрушила его в ответ на причиненную Ани боль.
– А кем для меня были вы?
Он прижал ее крепче к груди, зарылся носом во влажные от разлившихся в воздухе дождевых брызг волосы и напряженно ждал ответа. Ани молчала: она не знала ответа на этот вопрос, ни разу не рискнула его задать, спасая себя от неприятного откровения.
– Я не знаю.
Ани ожидала всякого – что Мор отступит сейчас, негодующе подожмет губы или прикажет больше не появляться в его жизни, – но не была готова к виноватому:
– Жаль, что я не осмелился вам сказать.
– Тебе, – поправила Ани, попирая все заповеди и дозволяя смертному, определенно осведомленному о том, с кем он разговаривает, небывалую для человека дерзость, низводя себя до его уровня даже в речи.
– Я не смею…
– Я приказываю, – упрямо заявила Ани.
– Смиренно принимаю вашу волю. – Мужчина отстранился и, встав на одно колено, как присягавшие на верность храму жрецы, склонил голову.
– Поднимитесь, – поморщилась Ани, протягивая собеседнику ладонь, чтобы тот мог ухватиться. Мужчина отрицательно покачал головой.
– Не после оказанной чести, – заметил он. – И не тогда, когда моя госпожа обращается ко мне, будто к коронованной особе.
– У королей нет таких привилегий, – зачем-то сообщила Ани.
– Тогда чем я их заслужил?
Он смотрел на нее выжидающе, без тени улыбки, напряженно. И Ани сдалась, прикрыла веки и тихо призналась, понимая, что он не отпустит ее без однозначного ответа, а сама она не сможет уйти, пока он рядом и готов слушать.
– Беззаветной преданностью, самоубийственной честностью, болезненной необходимостью… – Ани говорила, а память с услужливостью палача подсовывала ей их общие сцены: знакомство, уничтожение розовых кустов, недовольство остальных слуг, когда новичок начал брать на себя слишком многое, их прогулку по Рейнсу…
– Если все так, – Мор поднялся и шагнул вперед, сокращая расстояние между ними, – за что я был изгнан?
Капли стекали по стеклу, закрывая от стоявшего по ту сторону от беснующейся стихии улицу. Одни лишь смазанные пятна – все, что было доступно праздному наблюдателю, покинувшему постель ранним утром второго выходного. Таковых было немного – даже лавочники отсыпались после тяжелого трудового вечера. Большинство же тех, кто тоскливо следил за потоками воды, решившими вымыть окна, очистить от голубиного помета скульптуры и поднять
