Один из моих близких приятелей — Халдун-бей. Мы с ним еще в лицее учились. Знаком я и с Сулейманом-беем. Немалые суммы перевел я на счет его партии. На ежегодных приемах, которые устраиваются в дорогих отелях, мне отводится почетное место. Отношение ко мне благосклонное. Что ж, ты мне — доброе дело, я тебе — два. Мы поддерживаем партию, она — нас.
Личная жизнь у меня тоже интересная. Я живу на улице Йешильсеки. Женат. Кроме того, у меня на содержании обычно две-три женщины. Я этого никогда не скрывал и скрывать не собираюсь. Без этого не обойтись коммерческому человеку. Связи с женщинами нужны, чтобы ум не застаивался. К тому же способствуют повышению тонуса. У меня так заведено: одна женщина — в Стамбуле, одна — в Анкаре, и одна — в Измире. С женой Незахат я чрезвычайно редко бываю близок. Однако на люди выхожу только с ней. Она в курсе всех моих дел, и тайных и явных. И у нее нет от меня секретов. Моя жена прекрасно понимает, что пора ее цветения миновала. Я догадываюсь, что у нее сейчас романчик с одним из студентов, что живут в нашем же доме, над нами. Ну и пусть. Я в высшей степени терпим к тому, что она нашла путь, как удовлетворить себя, и в то же время помогает обрести определенный опыт молодым людям. Я не из тех, чьи мозги с годами покрываются плесенью, да и времена сейчас совсем другие. Главное, чтоб дело процветало и чтоб рос мой авторитет как коммерсанта. Все, что не мешает этому, вполне приемлемо для меня.
Что же касается моих политических убеждений, то верно будет сказать: все они сводятся к одному-единственному слову — «деньги». Я ведь капиталист, и значимость любого явления измеряю только в денежных знаках. Если сотня лир в течение года ни разу не побывала в обороте, то коэффициент ее полезного действия равен нулю, то есть как было сто лир, так и осталось. А вот если пустить ту же самую сотню в оборот, да еще дважды, она очень быстро превратится в двести лир. Так вот, нужно дело поставить так, чтобы одна и та же сотня побывала в обороте сто, тыщу раз. Тогда и прибыль увеличится соответственно. Я продаю и покупаю информацию, ценные сведения и опыт. Истинное сотрудничество возможно только с теми политическими партиями и руководителями, которые поддерживают такое направление. И я всегда был и буду против тех руководителей, которые не разделяют моих жизненных принципов. Я с ними воюю всеми доступными мне средствами — и легальными, и нелегальными. Капитал должен уметь постоять за себя и соблюсти свои интересы. Это священное право капитала.
Мое правило: держаться по возможности в тени, на втором плане. Пока программа Народной партии не шла вразрез с моими интересами, я поддерживал ее. Готов был отдать обеих своих дочерей за видных политиков этой партии. Я и Мендереса поддерживал, пока меня удовлетворяла его политика. И ведь до такой степени поддерживал, что даже женил одного из своих сыновей на дочери министра-демократа.
Как Народной партии, так и Демократической оказывал финансовую поддержку. А когда нужно было отстранить от власти демократов, я сыграл не последнюю роль. Однако держался в тени, на втором плане, поскольку действовал в соответствии со своими принципами. В свое время я оказывал поддержку и движению двадцать седьмого мая[69]. Коалиционное правительство Инёню меня и мне подобных тоже не устраивало, мы и его свергли. Сейчас наша главная задача — поддержка Америки и поддержка партии Справедливости. А почему? Потому что они блюдут наши интересы. Мы против РПТ, СУТ, СРР[70], против Девгенча[71] —это все не нашего круга люди. По той же причине я выступаю против анархистских организаций, будь то студенческие, рабочие, военные или крестьянские.
Я враг тех, кто бросает бомбы, грабит банки, похищает людей, объявляет бойкоты, пытается захватить предприятия. Анархизм, социализм и прочие «измы» надо давить в самом зародыше. Да, это я позвонил Халдуну-бею и донес на двух подозрительных типов, что, прикинувшись этакими простофилями, крутились под окнами моей квартиры. Поди угадай, что у них на уме. Может, попались на удочку студентам-анархистам и готовились подложить взрывчатку или бомбу с часовым механизмом. Только и слышишь о всяких таких историях — дня не проходит без того, чтобы где-нибудь что-нибудь не взорвали. Лучше перестраховаться, чем оказаться застигнутым врасплох. Не зря говорят: береженого бог бережет. Я никогда бдительности не теряю.
Откровенно говоря, я не уверен, что этот старик и мальчик — анархисты. Но было в них что-то подозрительное. Меня насторожило, что они четыре часа кряду не отходили от нашего дома, стояли, сидели, прохаживались. Я звонком вызвал к себе привратника Али. Я мало знаком с этим человеком, но соседи неплохо о нем отзываются, например полковник Сабахаттин из службы безопасности. Полковник наверняка проверил как следует этого самого Али, и если он говорит о нем хорошо, значит, так оно и есть. Привратник сразу же явился на мой звонок, бегом, видно, поднимался по лестнице — с трудом дыхание переводил. Он всегда так прибегает на мои вызовы, не успеешь глазом моргнуть — уже стоит, запыхавшись, под дверью. И ничего в том удивительного. Попробовал бы он помедлить! Город наводнен тысячами безработных. Только свистни — прибегут, как голодные псы, и будут хвостами вилять.
— Кто эти люди? — спросил я привратника Али.
— Кого вы имеете в виду, мой эфенди?
— Тех самых, что крутятся перед домом.
Он приблизился к окну и глянул на улицу.
— Я тоже обратил на них внимание, но кто такие — не знаю.
— Они тебе не кажутся подозрительными?
— Кажутся, мой эфенди. Я даже подходил к ним, спрашивал: чего вам здесь надо? Но они ничего толком не ответили.
— Какие же меры предосторожности ты принял? — закричал я.
— Я заявил в полицию, а мне ответили: приведи их сюда. Как, спрашивается, могу я привести их? Да мне и отлучаться из дому нельзя.
— Значит, ты ничего не предпринял?!
— Я собирался вечером доложить Сабахаттину-бею и господину управляющему Хасану-бею. А пока я глаз не спускаю с этих людей. Разве я пропустил бы их в дом? Ни за что. Я им сказал: убирайтесь отсюда, но они меня не послушались.
Незахат дома не было. То ли в парикмахерской задержалась, то ли к какой-нибудь из своих подруг зашла. Мне не оставалось ничего другого, как снять телефонную трубку и набрать номер.
— Алло! Халдун?
К сожалению, Халдуна не оказалось на месте. Пришлось передать через секретаршу, чтоб он позвонил мне, как только появится. Вскоре он позвонил. Я доложил ему о двух подозрительный типах. И двадцати минут не прошло, как приехали полицейские и забрали их. Я сделал все, что от меня зависело, а выяснять, кто они такие — анархисты или нет, — это уж обязанность полиции. Подержат их денька три-четыре в камере, пройдутся по ним своими дубинками, и если выяснится, что никакие они не анархисты, выгонят взашей — нечего, мол, околачиваться под чужими окнами. Да, надо быть постоянно начеку. Кто сам себя стережет, того и бог бережет. Я еще не все сделал, теперь, пожалуй, примусь за студентов, что квартируют над нами. Таких впору на край света засылать, а там пусть хоть черту служат. Им что, негде больше жить? Пускай перебираются в любой другой дом. Препоручу-ка я это дело полковнику Сабахаттину. Он примет нужные меры. Тем более что на днях с полковничьего автомобиля поснимали какие-то детали, и он подозревает студентов. Все они на один лад скроены, эти студентишки. Кого ни возьми, любой левацким духом пропитан. Одни по дурости, другие по бедности.
Нынче вечером я приглашен на торжественный обед в отель «Бульвар-палас». Там будет Сулейман, будут коммерсанты, промышленники, партийные деятели. Короче, те, кто внесли в партийную кассу крупные суммы. Я с удовольствием согласился пойти. Принял горячий душ, побрился. Тут как раз вернулась домой жена.
— Собирайся, — сказал я ей. — Пойдешь со мной.
— Может, ты без меня пойдешь?
Я сразу догадался, что у нее любовное свидание. Значит, ее студент уже вернулся. А может, она встречается с инженером из управления шоссейных дорог?
— Твое присутствие желательно. Не понимаю, почему отказываешься?
— М-м-м… Ты же знаешь, я не люблю этого деревенщину.
— Тебя что, просят жизнью за него пожертвовать? Кто по шаткому мосту переводит, того и зови дядюшкой. А впрочем, не хочешь идти — не надо.
Я позвонил Нурджанджик, предложил ей составить мне компанию.
— Я с тобой, дорогой Нежат, хоть на край света, — обрадовалась она.
Сразу видно — дочь паши. Эта женщина ради меня развелась с мужем и переехала сюда из Лондона. А держится как! С ней не стыдно хоть где показаться. Сядем с ней в уголочке, пропустим рюмку-другую.
Однако во время обеда нам с Нурджанджик так и не удалось уединиться. То один подойдет, то другой, только и слышно со всех сторон:
