крутилось нечто, в точности повторяющее ее саму, какой она стала во Франкфурте, казалось Эмилии чуть ли не ловушкой и не могло не вызывать подозрений. Но вместе с тем бросалось в глаза уважение, с каким относилась к ней крольчиха. Однако вовсе не внешнее сходство делало двух кентуки одинаковыми, не один и тот же цвет шкурки и не пряжка, пристегнутая между ушками. Нет, на самом деле Эмилию не отпускало ощущение, будто она постоянно видит рядом себя же саму. Иными словами, они с новым кентуки были все равно что души-близнецы, это проявлялось буквально во всем, и порой Эмилия с болью оставляла крольчиху одну, уходя в ближний магазин за продуктами.
– Знаешь, ты единственная из всех моих знакомых, кто стал одновременно и “хозяйкой” и “жизнью” кентуки, – как-то раз сказала ей Глория.
Они болтали про кентуки после бассейна в душе, тайком от Инес, пока та доплывала свои последние метры.
– И благодаря этому у тебя наверняка появился особый взгляд на многие вещи, правда?
Да, пожалуй, теперь она и сама это стала понимать. Иногда Эмилия бродила по квартире в Эрфурте, отыскивая Еву, и в то же время слышала за спиной шум от движений собственной крольчихи, словно речь шла о запоздалом эхе. Кстати сказать, на ее крольчиху, судя по всему, действовало как-то успокаивающе то, что ее “хозяйка” одновременно является еще и “жизнью” другого кентуки. Тебе, Эмилия, пора как следует поразмыслить надо всеми теми слоями взаимопонимания и единомыслия, которые порождаются подобной ситуацией. В кого она сама в итоге превратилась? В монаха дзен, который стремится постигнуть во всей его сложности сосуществование обоих кентуки? Но совершенно очевидно было одно: она стала человеком, который многому учится.
– Они ведь все понимают, вы согласны? – время спустя сказал ей незнакомый мужчина в супермаркете, но сказал почему-то с досадой.
Она оплачивала покупки в кассе и увидела, как мужчина поставил своего кентуки на прилавок и тот разгуливал по разбросанным там чекам. Она сочла такой поступок неумным – нельзя давать им лишнюю свободу. Ей в голову уже давно закралась мысль, что если некоторые кентуки ведут себя неправильно, то вина за это ложится исключительно на их “хозяев”. И наоборот. Именно “хозяева” должны закладывать основы правильных отношений. Во всяком случае, так сама Эмилия вела себя с сыном, и ни к чему дурному это в результате не привело.
Вернувшись из супермаркета, Эмилия загрузила покупки в холодильник и приготовила себе обед. На холодильнике висела фотография из Эрфурта – Ева с крольчихой. Эмилия видела ее всякий раз, когда открывала или закрывала дверцу. Она напечатала еще и несколько других фотографий, сделанных телефоном с экрана компьютера, они были теперь развешены повсюду – а одна вставлена в очень красивую рамку, подаренную сыном. Также Эмилия напечатала несколько фотографий Клауса. Особенно ей нравились те, где немец в одних трусах готовит еду на кухне. Но теперь все снимки – за исключением двух, висевших на зеркале в ванной, – она убрала в тумбочку у кровати. А из одного, особенно забавного, Эмилия решила сделать что-то наподобие открытки и подарить Глории. Ради шутки, конечно, но в глубине души она сознавала, что ей очень хочется показать подруге, какой мужчина иногда звонит сюда из Эрфурта.
Эмилия пообедала, следя за новостями по телевизору, потом навела порядок на кухне. Послеобеденные часы она посвящала всяким домашним делам, поскольку именно в это время ее собственная крольчиха обычно спала. И Эмилия ставила кентуки на зарядную базу, в точности как поступала со своим Ева. А когда поднимала с зарядки, всегда, к досаде своей, замечала, что между задними колесиками горит слабый огонек. Как объяснила ей Глория, это был единственный способ удостовериться, что, даже если питомец спит, связь остается включенной.
В два часа дня обе они, Эмилия и крольчиха, с неизменной пунктуальностью спешили к компьютеру – начиналось пробуждение в Эрфурте. Иногда крольчиха просила поднять ее, и тогда Эмилия ставила кентуки прямо перед экраном. Наверное, крольчиху завораживала возможность смотреть на себя саму, вдруг оказавшуюся совсем в другом месте, следить за тем, как ею управляет здешняя “хозяйка”.
– Это Эрфурт, Германия. – Эмилия выдавала ей информацию мелкими порциями.
Крольчиха мяукала, трогала руки “хозяйки”, смотрела ей в глаза и мигала. Кентуки явно нравился Эрфурт, зато, вне всякого сомнения, не нравился Клаус. Когда он позвонил в последний раз, крольчиха какое-то время не спускала глаз с номера, высветившегося на телефонном экране, но при этом боялась пошевелиться, будто им позвонил сам дьявол. Возможно, она просто заметила, как сразу напряглась Эмилия. Возможно, крольчихе удалось разобрать часть того, что Клаус говорил, и это пришлось ей не по вкусу.
– Ничего плохого не случилось, детка, – успокаивала ее Эмилия после окончания разговора. – Не беспокойся.
На экране компьютера было видно, как в Эрфурте Клаус положил телефон на кухонный стол и начал готовить себе сэндвич. Он расхаживал по кухне в одних трусах, открывал холодильник, разбивал на сковородку яйца и при этом умудрялся не выпускать из рук банку с пивом. Эмилии вдруг захотелось узнать, говорил ли он Еве в постели то же самое, что и ей по телефону. Она исподтишка бросила стыдливый взгляд на крольчиху. Но тут зазвонил телефон Клауса в Эрфурте. Тот убавил огонь под сковородкой и ответил. Эмилии его немецкий нравился гораздо больше его же английского, хотя этого немецкого она совершенно не понимала, но теперь тон Клауса разительно отличался от того, каким он обращался к ней самой. Потом он стал слушать, очень серьезно слушать. Подошел к окну и стоял там, чуть склонив голову набок – в ту сторону, где был прижат к уху телефон. Казалось, его очень заинтересовало то, что говорил звонивший. Эмилия не знала, о чем шла между ними речь, но Клаус был как никогда внимателен, да и звонок был весьма странным. И тут Клаус посмотрел на нее. Посмотрел на Эмилию так, что она испугалась, совсем как в тот первый раз, прежде чем начал гонять ее по комнате, как курицу. Клаус подошел, кивая в ответ на то, что ему говорили по телефону. Тем временем Ева открыла входную дверь. Она вернулась после занятий йогой – с сумкой на плече и ковриком в руках. Клаус закрыл ладонью микрофон и что-то сказал ей, тогда Ева тоже бросила взгляд на крольчиху, по-прежнему держа вещи в руках, словно ей сообщили что-то такое, что следовало как следует переварить. Оба они смотрели на нее, а Эмилия смотрела через свой экран на них. И не понимала, что там происходит. Клаус опять стал слушать и еще раз кивнул. Записал что-то на листке бумаги и, сказав пару
