Я не страшилась того, что мало знаю Андрея. Мне будет приятно узнавать его постепенно, потому что — я чувствовала — вижу главное в нём: целостность, правильность, порядочность, силу. Те качества, которые ценю в мужчинах. Хоть никогда и не задумывалась всерьёз, что будут мужчины в моей жизни.
Мне нужен только он — мой Ворон. Тот, когда я сумела полюбить вопреки всему. Тот, ради которого я готова рисковать, жить, дышать, надеяться на лучшее.
Он ушёл, сорвав несколько жадных поцелуев. Как этого невыносимо мало. Но достаточно, чтобы наполнить меня до краёв. Надеждой. Теплом. Светом. Крылатым счастьем, что летит и впечатывается в сердце, осваивается там, как дома.
Сердце моё не клетка. Не золотая неволя, а горячая пульсирующая радость. Заходи. Здесь тебе рады. Будь со мной, счастье. Улетай и возвращайся, чтобы снова вызывать улыбку и надеяться на новое чудо.
Я захожу в свою комнату. Отправляюсь в ванную. Спускаю халат с плеч. Смотрю на своё тело в зеркало. Без ужаса и страха. Некрасивые грубые рубцы уродуют. Они болят. Кожа часто лопается, причиняя боль. Я помню дни, когда становилась девушкой. Когда у меня росла грудь, пытаясь вырваться из тисков изломанных шрамов. Ей не хватало места. Ей было тесно. Она не могла правильно развиваться, потому что рубцы не растягивались. В них нет эластичности. Они грубы.
Левая грудь почти нормальная. Правая — деформированная. Ей неоткуда было взять силу, чтобы вырасти и сформироваться. Но у меня есть надежда, что красота тела вернётся. Пусть не полностью, зато я смогу без стеснения снять халат не только перед собой, а и перед единственным мужчиной, которого любит моё слабое сердце.
Сегодня я не впускаю отчаяние и безнадежность в свой дом. Сегодня время надежды и веры. Я больше не боюсь. И всё это дал мне он — мой нелюдимый и строгий Ворон.
Наверное, я должна ему всё рассказать. Показать обязана. Чтобы он знал и понимал. Чтобы не получил кота в мешке и не разочаровался. Я ведь всё пойму по его глазам. И потом смогу принять нужное и правильное решение. Но пусть это случится не сразу. Мне нужно немного времени, чтобы осмелиться.
Я хочу простого счастья в его объятиях. Хочу хотя бы отголосков любви, что нередко путают с желанием. Я не путаю. Но мне необходимы положительные эмоции и то, чем я была обделена.
Проснувшаяся чувственность рождает жажду. Это не грёзы, а осязаемая тяжесть в изуродованной груди, в низу живота. Пульсация между ног, что мечтает об удовлетворении. Мне не стыдно об этом думать. Это то, чего у меня не было, но уже случилось, а поэтому я думаю о продолжении.
Я принимаю душ и возвращаюсь в комнату. У меня звонит телефон. Это пугает меня до чёртиков, до морока перед глазами. В такое время?
Пальцы трясутся, когда я рассматриваю дисплей. Никита Репин.
— Прости, что поздно. У тебя свет горит. Всё хорошо, Ива?
Почему-то его звонок выбивает меня из колеи. Мы созванивались днём, когда я сказала, что возвращаюсь в посёлок с Андреем. Он огорчился, но не высказывал и не истерил. И вот сейчас звонит. Который час? Два или три?..
— Всё в порядке. Собираюсь ложиться спать. Спасибо, что беспокоишься, но мне бы не хотелось, чтобы ты за мной следил.
— Прости, — произносит он смиренно, — мне важно было услышать твой голос и знать, что с тобой ничего не случилось. Спокойной ночи, Ива.
Вот зачем, зачем он сказал эти слова? Ночь сразу стала неуютной. Дом — огромным и неприветливым. Дрожащими руками я закрыла дверь в комнату на замок. Спряталась под одеялом. В детстве казалось, что ни один монстр не заглянет к тебе, пока ты в безопасном маленьком пространстве.
Завтра будет новый день. Лучший. Я верю в это, засыпая.
* * *
Утро началось с переполоха. Радостного, немного сумасшедшего: Андрей привёл детей, на кухне воцарилась его кухарка Петра.
— Я отлучусь ненадолго. Мне нужно в город, — говорит он. — Заодно и к твоей знакомой заеду. Приглашу погостить. Как думаешь, если я поговорю с братом, он согласится побыть здесь, с нами?
Я расплакалась. Не помню, когда настолько полна была чувствами.
— Побоялась вчера просить тебя об этом. Ты — лучший, — я едва сдержалась, чтобы не кинуться ему на шею.
— Вот и хорошо, — голос его дрогнул. — Так и думал, что тебе понравится. Я долго думал, как ему не то, чтобы помочь, но хотя бы поддержать.
— И я думала, — хожу за ним вслед, как преданная собачонка, — ему бы аппаратуру для записывания хорошую. Микрофон профессиональный. Ну, я не знаю. Всякие эти штучки.
Он движется по дому стремительно. Раздаёт команды. Люди переносят какие-то вещи. Комнаты в экстренном порядке убираются. Он всё решил, обо всём подумал.
— Мы же моих не выгоним? Зою и Соню, Игнатьевича и Виктора?
— Нет, конечно. Будут работать, как и раньше.
Он уезжает, а мы остаёмся. Катя кружит по дому, как птица. Ей нравится. Илья смотрит внимательно, исподлобья. О чём он думает — не говорит. Но утро у меня посвящено вязанию, и они идут за мной вместе — Илья и Катя.
Катюшке здесь всё знакомо. Она привычно усаживается на маленький стульчик и начинает вязать. Илья рассматривает комнату с интересом.
— Тебе не обязательно быть с нами, — говорю я ему. — Это, наверное, скучно. Ты можешь почитать или посмотреть телевизор. Из дома только выходить нельзя, — вздыхаю. — Но позже мы обязательно выйдем. Просто у меня заказ, и я должна его сделать.
— Я побуду с вами, — качает Илья головой. — И мне не скучно. Даже интересно.
Он смотрит на платье, что почти готово — остаётся только сеткой соединить детальки. Кропотливая, но очень важная часть работы.
— Это ноты? Скрипичный ключ, пять линеек. Никогда не видел такого платья.
— Это моя фантазия. Девушка, что выходит замуж, пианистка. Любит музыку больше всего на свете. Я предложила создать такое платье, а она не отказалась. Сказала, что уж точно ни у кого не будет подобного. И пусть ей все завидуют.
Катя смеётся, а Илья очень внимательно рассматривает ещё не соединённый воедино рисунок.
— Это здорово. Круто. У тебя талант.
Мне приятно услышать похвалу. Он хороший мальчик, и я до сих пор не могу понять, что за чёрная кошка между ними пробежала.
— Можно я посмотрю альбомы? — спрашивает он некоторое время спустя.
Альбомы с фотографиями. Я положила их здесь да так и не решилась разглядывать. Руки не доходили. А может, не желала ворошить прошлое. Для меня всё равно почти ничего не значат люди, что смотрят со страниц. Я почти никого не знаю. Может, Ираида согласится приехать, и тогда я попрошу её рассказать. Ей будет приятно, мне — полезно.
— Да, конечно, — разрешаю. И пока я тружусь, Илья, не спеша, погружается в моё незнакомое прошлое.
Катя, потеряв интерес к вязанию, тянет стульчик поближе к брату. Ей тоже хочется полюбопытствовать. Я вижу, как Илья вздрагивает, но сестру не гонит. Терпит? Или решил при мне комедий не разыгрывать?
Если честно, я не до конца понимаю его хорошее ко мне отношение. С Катей всё понятно — девочка очень искренняя и добрая, тянется ко всем, кто готов с ней дружить. Да и если не готов, как Илья, всё равно невольно попадает в зону поражения, рискуя вызвать на себя его недовольство.
Илья терпит меня, потому что я однажды разрешила ему лазать в свой дом? Как-то не очень укладывается это в голове, но других объяснений пока нет.
— Для меня эти фотографии — почти загадка. У нас было не принято разглядывать и вспоминать. Бабушка не любила, однако хранила альбомы, — пытаюсь я разговаривать с Ильёй.
— Надо же, — говорит он удовлетворённо, — а я почти сразу нашёл знакомое лицо.
— Правда? — оживляюсь я, ещё не понимая, что же мог в альбомах моей бабушки найти Илья.
— Это дядя Серёжа, — говорит он уверенно и показывает пальцем. — А это, наверное, твоя мама. Вы очень похожи.
Я смотрю на незнакомые лица. Мои родители. Странное чувство охватывает меня. Впервые. Вглядываюсь в черты лица. Мужчина хорош. Широк в плечах. Чуб залихватски падает ему на лоб, почти прикрывая левый глаз. Улыбка широкая, открытая. Кажется, он счастлив. И девушка рядом — белокурая. Волосы до плеч. Платье светлое с юбкой клёш. Тоже улыбается, глядя в объектив. Мы и впрямь похожи.
