Навстречу бежали люди — кричали, падали… Уличная пыль поднималась столбом. Попавшаяся под ноги собака даже не огрызнулась — подвыв, пометалась по улице косматым шаром, ушмыгнула в проулок… Выпучив безумные глаза, увлекаемый вперед колыхающимся животом наперевес, рысил со скоростью сонного слизнивца Брюхоногий Полидевк. Отмахнул на бегу резной костью — в лес, в лес! Далеко впереди, вторично пересекая путь детеныша, хитрым зигзагом петлял Умнейший — заметив скользнувшую по земле тень, ничком бросился в канаву. Удар! Леон успел отпрыгнуть. Горящее дерево, медленно переворачиваясь в воздухе, рухнуло посреди улицы, окатив фейерверком искр. Кто-то неподалеку кричал нечеловеческим голосом.
Леона сбили с ног. Нет, нет!.. Филиса… Катясь через чье-то неузнаваемое, в тлеющем сари тело, он перехватил у мертвого духовую трубку, искал ощупью стрелки, нашел в пыли только одну… Ему отдавили пальцы, он завыл, как уличный пес, попытался встать; его сбили снова. Сверкающий диск прошел так низко, что стал слышен шелест потревоженного воздуха. Разом упали три новых снопа огня. Вспыхнул сонный лишайник на площади. Леон вскочил, столбенея. Та часть деревни, куда он бежал, исчезла; там не было ничего, кроме пламени и дыма; там не могло остаться ничего живого.
Тогда и он тоже побежал к лесу.
Что происходило дальше, он потом не мог вспомнить, как ни пытался, — в памяти разверзся черный провал — но, наверное, что-то происходило, потому что очнулся он совсем не там, куда бежал. Беглецы, кто уцелел, уже, наверно, успели попрятаться, деревня все-таки оказалась за спиной, а впереди — за ручьем, за Злачной поляной — синел лес. И в лесу жило Спасение…
Детеныш Зверя летел наперерез. Может быть, он устал жечь деревню? Нет, он вернется, чтобы закончить… Он — Враг. Враг, убивший Линдора, убивший Филису…
Сверкающий диск увеличил скорость, легко отрезая путь к лесу.
Задыхаясь, Леон упал на колено на мостике через ручей, прыгающими пальцами проверил, не выпала ли из трубки стрелка. Встряхнув раз и два головой, разогнал муть перед глазами. Он не побежит дальше. Поздно бежать. Он встретит Врага здесь.
Кренясь на вираже, детеныш уронил еще один огненный сноп, и мостик подпрыгнул, вспыхнул и начал разваливаться на горящие бревна. Жаркая волна ударила в лицо.
Уже падая спиной в ручей, Леон выстрелил. Вся сила легких, весь запас воздуха ушли в один-единственный яростный плевок остро отточенной стрелкой, а потом он упал в нестерпимо горячую, почти кипящую воду, закричал, забарахтался, сразу перестав понимать, где он, кто он и что ему надо делать, чувствуя только муку, адскую боль в уже обожженной Зверем спине, еще раз боль и ничего, кроме боли…
Его подобрали на берегу, заваленном водорослями и вареной рыбой. Он пришел в сознание и стонал, когда женщины, раздев его догола, мазали с головы до ног целебной мазью. Вся деревня, обступив женщин, смотрела, как его лечат. Осторожно вправили вывихнутую ступню, на распухшую лодыжку наложили лубки. Леон покорно позволял себя переворачивать, облеплять клейкими заживляющими листьями и только молчаливо удивлялся тому, что жив. Его внесли в чей-то дом — значит, часть деревни уцелела. Он разлепил губы, чтобы спросить про детеныша Железного Зверя, и со второй попытки спросил.
— Ты его сбил, — почему-то не особенно радуясь, сказал Умнейший, и тут только Леон заметил, что присутствующие смотрят на него благоговейно. — Вот именно, из духовой трубки… Никогда бы не подумал, что такое вообще возможно.
Леон спросил о жертвах. Погибло восемнадцать человек, в том числе полицейский Адонис, Линдор, бабушка Галатея и все те, кто пытался крушить упавшего в лесу детеныша копьями и топорами или просто находился поблизости в тот момент, когда диск взорвался. Больше всех повезло пьянице Кирейну — тот так и проспал весь налет на Злачной поляне. Кое-кого помяли в толчее, сломали несколько ребер, и человек пятьдесят маялись ожогами различной тяжести. Удалось опознать останки Хранительницы и одной из младших хранительниц, да еще не могли разыскать нескольких детей. Больше половины домов уцелело, а от детеныша Зверя осталась одна большая яма и несколько застрявших в поваленных деревьях рваных осколков неизвестного металла. Невероятная новость передавалась из уст в уста: детеныш Железного Зверя оказался не железным!
Закатное солнце, пробиваясь сквозь дым, красило мир багровыми, как драконий зев, пятнами. Сильно пахло горелым. За окном галдела ребятня, и слышался хриплый мяв — пасынки снимали с верхушки дерева ошалевшего кота с подпаленной шерстью. Приходили и уходили люди. Вторая младшая хранительница, ставшая теперь Хранительницей, понимая, что она уже достаточно взрослая, чтобы отпала нужда выпрашивать Хранительницу в соседней деревне, хоть и была надута сознанием собственной значимости, однако сквозь эту спесь явственно проступала растерянность.
Временами впадая в забытье, Леон слушал новости. Гонцы, посланные с доброй вестью в соседние деревни, еще не вернулись, а как только вернутся, будет общий сход. Новой Хранительницей срочно заказана песнь об Одолении Врага, и несколько сказителей уже пишут, даже проспавшийся Кирейн. По слухам, как раз у него-то получается лучше, чем у других, даром что он ничего не видел, а может быть, как раз поэтому. Соль-трава на огороде вся пожухла от огня, теперь придется занимать соль у соседей. Начата расчистка горелых руин — к сезону дождей все сожженные дома вновь будут отстроены, и тебе, Леон, обязательно стекло вставим…
Умнейший зашел один раз и больше не появлялся. Хлоя не показывалась, но Леон почему-то и так знал наверняка, что она жива. Спросить о Филисе он боялся.
Она пришла сама, принесла сладких плодов — всего-то! — но много ли нужно человеку для счастья? Только бы подольше не уходила… Она щебетала милые пустяки, ни словом не упомянув о Линдоре, а Леон молчал. О чем говорить предельно счастливому человеку? Для чего? Чтобы стать еще счастливее? Невозможное невозможно.
Филиса давно ушла, а он еще долго лежал, позабыв про боль от ожогов, и, когда заснул, улыбался во сне. Филиса осталась жива, и это ли было не главное?
Наутро зашел Умнейший.
— Собирайся.
— А? Что? Куда?
— В Город.
Леон ничего не понимал.
— Только что кончился общий сход, — терпеливо пояснил Умнейший. — Гонец принес весть: на ту деревню, что к северу от вашей, тоже напал детеныш Железного Зверя и сжег ее дотла. Уцелевшие люди пробираются сюда, к вам.
Леон встрепенулся.
— И правильно! Примем. Я сам… — он вдруг осекся, сообразив, что вчера так и не спросил, пострадал ли в числе прочих и его дом.
— Помолчи, я еще не все сказал. То, что двумя нападениями дело не кончится, теперь понимает даже глупый. Сколько ты видел детенышей Зверя? Десяток? А если их уже два, три десятка? Вообще, ты уверен, что Железный Зверь всего один? В Городе нужен очевидец, а лучший из очевидцев — ты.
— Очевидец… Сам не знаю, как я его убил.
— Собираешься спорить с общим сходом? — Умнейший странно прищурился. — Я понимаю, с молодой Хранительницей ты еще мог бы поспорить…
— Не собираюсь я спорить! — Леон вздохнул. В ушах все еще стоял голосок Филисы. — А только это как-то…
— Не беспокойся, — буркнул Умнейший, отчего-то не глядя в глаза. — Сбегаем до Города и тотчас обратно, обещаю. Заодно и стекло закажешь стеклодувам, тебе теперь без слов лучшее сделают. Ну как?
Леон слабо улыбнулся.
— Нога… — сказал он виновато, демонстрируя раздутую лодыжку. — До Города я не дойду.
— Тебя понесут!
Глава 5
Если бы все население планеты ушло «в народ» — это ж сколько народу прибавилось бы!
Приписывается Умнейшему
Лес безграничен, как сам Простор. На Юге он с каждым переходом становится гуще и пышнее, на Севере — если идти много десятков дней подряд — он постепенно редеет, сменяясь то болотами, то неприветливыми скалами, поросшими бородатым мхом. Но даже и там, говорят, длинные пальцы леса далеко вдаются в тундру, некоторые так далеко, что достигают холодного северного океана, который, вообще-то, мало кто видел. Лесные поляны редки, и если на поляне не стоит деревня или она не облюбована для спортивных состязаний, значит, это никуда не годная поляна — либо чересчур мало воды, либо чересчур много травы-колючки и сонного лишайника. В среднем от одной деревни до другой день пути лесными тропами, а бывает и два, и три.
Тропы, а на оживленных путях и дороги, тоже проложены не напрямик, а так, как когда-то прошел по ним первый человек, то есть применяясь к складкам местности и густоте леса, иной раз и попросту блуждая. Опытный охотник всегда знает, где нужно свернуть с тропы, чтобы спрямить путь через неудобье. Иногда так возникают новые тропы.
