— А дела по изнасилованиям, они всегда темные, — выслушав аргументы Андрея, подтвердил Жмых. — Народ не зря сочинил: «Знает только рожь высокая, как поладили они».
— Если доверять показаниям Маркелова, «ладили» они с Эллой на протяжении нескольких месяцев с периодичностью раз в неделю, — уточнил Андрей. — Это, кстати, подтверждается показаниями старухи-соседки, которые почему-то не были приобщены к делу.
— А откуда стало известно про показания?
— Ольга с ней разговаривала. Старуха рассказала, что неоднократно видела, как Элла, прогуливая уроки, проводила время в комнате Маркелова. Так что не исключаю, что они «ладили» бы и дальше, если бы в один непрекрасный день неожиданно с работы раньше времени не заявилась Калугина-старшая. Тут-то всё и открылось.
— Ну и как Элла объяснила матери свои визиты к соседу?
— Сначала разрыдалась до истерики, а потом покаялась, что не единожды отдавалась дяде Косте. Якобы он угрожал ей, что в случае неповиновения найдет способ отравить и ее, и мать. Здесь — не в переносном смысле, типа «отравить жизнь», а в самом прямом. Например, подсыпать отравы в пищу. Кухня-то коммунальная.
— Бред какой-то!
— Он самый и есть. Но суд, как ни странно, принял эту версию. С учетом профессии Маркелова.
— А кем он работал?
— Провизором в аптеке. В той же, где работала и его мать, которая скончалась примерно за год до этих событий. Кстати, старуха-соседка утверждает, что Костя Маркелов, несмотря на свои полновесные к тому времени двадцать три, был классическим маменькиным сынком. Мать контролировала каждый его шаг, в том числе всячески препятствовала общению с девушками. Так что Элла, скорее всего, стала его первой и покамест единственной женщиной.
— М-да, а жизнь меж тем учит, что как раз из таких вот зачморенных маменькиных сынков и вырастают классические маньяки, — философски рассудил Павел Андреевич.
— Ну, бывает и так, а бывает и эдак, — пожал плечами Мешок. — Да, и еще: в показаниях Маркелова есть один очень важный момент — он настаивал, что за каждое сношение с Эллой Калугиной платил девушке 300 долларов США.
— Я, конечно, отстал от жизни, но думается мне, что это ставка очень недешевой проститутки. Очень интересно. И что же?
— Элла, естественно, сей факт отрицала. Суд также не принял этот момент к сведению. Согласно показаниям свидетелей, семья Маркеловых всегда жила очень скромно, даже бедно. Зарплата провизора не дотягивала и до 250 баксов. Так что совершенно непонятно, откуда у Маркелова могли взяться такие деньги. Сам он на этот счет ничего пояснить не смог. Или не захотел.
В кабинет начальника осторожно просунулась голова Тараса:
— Пал Андреич, можно?
— Можно — Машку за ляжку. А в милиции — разрешите! — гаркнул Жмых.
— Виноват! Разрешите?
— Валяй, заходи. Что там у тебя? Только быстро. У меня, между прочим, сегодня законный прогул.
Шевченко просочился в кабинет весь и доложил. Кратко и быстро:
— Только что звонили «транспортники» по поводу Демидыча. Просили срочно приехать вместе с ним.
— Что, будут отправлять в Москву для опознания? — оживился Мешечко.
— Вроде нет, — обломал Тарас. — Говорят, какие-то обстоятельства у них изменились, что ли? В общем, хрен их поймешь.
— Хорошо, бери Сергеича и поезжайте, — распорядился Жмых. — Только обязательно отзвонитесь по результатам.
— Вас понял. Исчезаем…
— Так, Андрей, на чем бишь мы с тобой остановились? Ах, да! Что думаешь предпринять по поводу Калугиных?
— Предлагаю попробовать оперативное внедрение.
— Эк-кие ты умные слова знаешь, — крякнул Жмых. — Поясни!
— Мы выяснили, что последние полтора года соседи сдают комнату Маркелова азербайджанцам. Жильцы там постоянно меняются, но ведут себя тихо и платят исправно, поэтому претензий к ним нет.
— Ну и чего?
— Я предлагаю на какое-то время подселить туда Джамалова. Он бы и за бабами приглядел, а заодно разговоры Кулагиных послушал.
— Каким образом послушал?
— У комнаты азеров с Калугиными общая стенка.
— Допустим. И чего ты хочешь от них услышать?
— Да у меня никак из головы деньги не идут, о которых якобы было упомянуто в письме Маркелова, — признался Андрей. — Что за деньги? При чем здесь деньги?
Павел Андреевич задумался.
— На то, чтобы оформить прослушку, неделя уйдет, не меньше.
Заместитель посмотрел на него с легкой насмешинкой:
— Разве я произнес глагол «оформить»? У нас же собственный Вучетич имеется. Равно как направленный радиомикрофон, полученный стараниями Геши Певзнера.
— А я-то, идиот, думал, что у нас еще и кодекс есть, — проворчал Жмых. — Но тут ты прав, Андрей. Хрен с ним, с кодексом, когда в перспективе очередной глухарек на токовище вырисовывается. Вот только я не вполне понимаю: каким образом ты планируешь засунуть туда Ильдара? Тупо подселить к землякам? А как же в таком разе организовать прослушку?
— Нет, землякам придется временно освободить жилплощадь для Джамалова. Учитывая, что они там вечно тусуются-меняются, съезжают-приезжают, едва ли Калугины учуют подмену. Правда, — Мешечко слегка замялся, — потребуются кое-какие расходы. Чтобы предоставить гостям города временное жилище.
— Не «кое-какие», а именно что расходы! — сварливо уточнил Павел Андреевич. — Ладно, думаю, что смогу выбить деньги под эту тему. С упором на личный контроль со стороны господина генерала. А что, может, под таким соусом не будет большим грехом и с добавочкой попросить? — оживился начальник. — Деньги на оперрасходы лишними не бывают. А? Что по этому поводу думает товарищ заместитель?
— То же, что и товарищ начальник.
— Правильно думает товарищ заместитель! Хорошо, Андрей. Начинайте готовить это свое оперативное внедрение, — подвел черту Жмых. — У тебя всё? Больше ничего поведать не желаешь?
— Да вроде бы остальное в рабочем порядке. Разве что с новым клиентом… Третий день пошел как приняли, а народ уже вешается.
— Это ты про Гурцелая? Знаю, мне Ильдар уже жаловался. Что, и правда, такой душный тип?
— Душный — не то слово. Просто тварь конченая. С замашками хозяина жизни.
— Ничего, держитесь. Скоро Гришка Холин из отпуска выйдет, уж он-то даст ему просраться. Конченые твари — его конек.
— Согласен. С возвращением Холина полегче будет.
— Вообще-то, Андрей, я тебя за другое спросить хотел. Или ты надеешься, что я, со склерозом своим старческим, уже и позабыл про наш с тобой давний разговор?
— Какой разговор?
— За «крота» в наших стенах, — напомнил Жмых, резко посуровев. — Есть что доложить? Или опять одни домыслы?
— Домыслы, — честно признался Мешок. — Вернее так: подозрения есть, а доказательств нет.
— Андрей, а может, ты все-таки добросовестно заблуждаешься?
Мешок сделался серьезен:
— Нет, Павел Андреевич. После событий на Фонтанке ничем другим наши промахи последних месяцев внятно объяснить нельзя.
— Допустим. Но доказательств у тебя нет и, когда они появятся, неизвестно, — Жмых наморщил лоб и побарабанил пальцами по столу. — Тогда, следуя твоей логике, количество промахов будет только множиться… М-да… Андрюш, но, раз такое дело, может, нам с тобой пришла пора взять грех на душу, да и к уэсбэшникам обратиться? Или к кураторам из старших братьев?
— Да ты что, Пал Андреич? Хочешь всех нас, оптом, под цугундер подвести?!! Да как только мы допустим козлов из УСБ в наш садик-огородик, наступит полный паралич всей конторе.
— Так уж и паралич? Так уж и полный?
— Именно так! — с жаром подтвердил Мешок. — Потому что в переводе на общедоступный это называется «ключи от сейфов на стол». Пойми, Пал Андреич! Мы для уэсбэшников всё равно что таджики и азеры для пэпсов. Этим упырям на нас и «палки» рубить надо, и бабки зарабатывать одновременно. А тут в одних только сейфах у народа столько всего нарыть можно — у-у-у!
— Подготовимся, — продолжал вяло сопротивляться аргументам зама Жмых. — Предварительно проведем в конторе субботник. По очистке закромов.
— Ага, и тем самым распишемся перед «кротом» в полной своей умалишенности. К тому же, сколько ни зачищай, всё равно — что-то, да останется. Говна у всех хватает… В общем, «крота» братья наши старшие, может, и найдут, вот только и остальным мало не покажется. Тогда уж проще всех перестрелять.
— Хорошо. И что ты в таком разе предлагаешь?
— Сами воспитали бабу-ягу в своем коллективе, сами и отыщем.
— Допустим, найдем. И что потом?
— Крысу — к ногтю! — после долгой паузы зло ответил Мешечко…
* * *
В уже знакомом Шевченко кабинете-клетушке «транспортного» опера Лисицына, помимо самого хозяина, они с Иваном Демидовичем обнаружили импозантного седовласого мужчину в добротном костюме с лошадиным лицом уставшего от жизни интеллектуала.
