— Все говорят, что он гангстер. Но, знаешь, мне он всегда казался очень милым. Марти — один из самых приятных мужчин на планете. Кстати, я была с ним, когда увидела… — она немного помедлила, — твою подружку.
— Ты сказала ему, что я здесь? — хрипло спросил Нат.
— Да. Кстати, ужасно забавно: он пришел в восторг, когда увидел меня, но почему-то ему не терпится повстречаться с тобой…
Кейт отошла от статуи. Она уже достаточно услышала. И теперь все стало яснее ясного. Ната всегда интересовали только ее деньги. Отец урезал его содержание, и он искал средства, чтобы сбежать из дому к Шампань, которая, судя по всему, обещала помочь ему с ролью. Вот только как они встретились? И насколько были близки?
Ну конечно же! Во-первых, они жили по соседству — ведь дома Блаватского и Хардстоуна в Слэк-Палисэйдс находятся рядом. И возможно — нет, совершенно точно, — это объясняло, чем Нат занимался целыми днями, когда сидел в изоляции. И происхождение стонов, которые она слышала в переговорном устройстве у ворот, тоже перестало быть загадкой. Теперь понятно, почему он не встретил ее в аэропорту. Как только самолет приземлился во Франции и Нат понял, что добился своего, она перестала его интересовать. Он сосредоточил все усилия на том, чтобы получить роль.
Официант был прав. Здесь нечему радоваться. Несмотря на многообещающее начало, это худшая вечеринка в ее жизни. Разъяренная и униженная, Кейт покинула храм любви.
Она пришла в себя только в отеле «Де тур» — в номере, который ее убедила снять Селия. Какое счастье, что она послушалась подругу! Надеяться на то, что Нат обеспечит ей крышу над головой, тоже было большой ошибкой. Кейт обхватила руками голову — та просто раскалывалась от боли — и застонала, когда события прошлого вечера начали потихоньку всплывать в памяти.
С ненавистью ко всему миру, самой себе и больше всего к Нату из храма любви она направилась прямо к «храму напитков» и принялась методично опустошать его запасы.
Через несколько часов дружелюбный официант обнаружил ее — потерянную и свернувшуюся в клубочек — в дальнем углу террасы. Он уронил с подноса бокал и, наклонившись за ним, заметил Кейт. Узнав ее, он проявил максимум внимания — присел рядом на корточки и погладил по плечу, не задавая глупых и бессмысленных вопросов типа «Что случилось?». Очевидно, ему, как и самой Кейт, стало ясно, что с красавцем бойфрендом у нее ничего не вышло.
Официант помог Кейт не только морально, но и взял на себя всю заботу о ней — поставил на ноги и спросил, где она остановилась. И тут девушка вспомнила заднее сиденье огромного роскошного автомобиля и резкий запах кожи.
— Не волнуйся, — подмигнул ей тогда официант, захлопывая дверцу, — тебя отвезут в гостиницу.
Это такси было на порядок или даже два выше тех, к которым она привыкла. По Слэкмаклетуэйту разъезжали развалюхи с убитой подвеской, угрюмыми шоферами, шипящими радиоприемниками и освежителями воздуха, провоцирующими приступ мигрени.
Но Кейт все равно выпрыгнула из лимузина, как будто кожаные сиденья обожгли ее.
— Мне не по карману ехать в отель на такой машине!
— Просто сядь! — Он осторожно подтолкнул ее назад, но Кейт снова попыталась выйти.
— Но чья она? Ведь кто-то же ее заказал?
— Да. — Он снова усадил ее и попытался закрыть дверь. — Но мистер и миссис Ричи смогут поехать на следующей. Они все равно еще не готовы уйти.
Кейт с широко распахнутыми от испуга глазами снова ринулась из машины.
— Ричи?
— Садись. Все оплачено! — Официант захлопнул дверцу и постучал по крыше лимузина. Машина медленно тронулась, увозя ее с приема.
Кейт старалась разглядеть через заднее стекло огни виллы, где продолжался праздник.
Кейт снова упала в кровать. Чувство благодарности к официанту перемешивалось со смущением — кто знает, что он мог о ней подумать? Хотя вряд ли она когда-нибудь снова увидит его. Наступило утро следующего дня, она проснулась во французском отеле, очень похожем на «Мотель Бэйтса», в состоянии ужасного похмелья, и неизвестно, как теперь отсюда выбраться.
Не поднимаясь с постели, Кейт пыталась оценить степень своего провала. Поездка во Францию закончилась полным крахом личной жизни. Да и профессиональным триумфом ее тоже не назовешь. Во-первых, Нат предал ее и ей так и не удалось взять ни единого интервью для «Мокери». Даже блокнот — и тот потерян. Конечно, сейчас это не имело большого значения. Ведь она, судя по всему, осталась без работы — вот что могло бы стать самой большой профессиональной катастрофой. Ощущение провала навалилось тяжким грузом, и Кейт почувствовала, что силы покидают ее.
Обрывки разговора Шампань с Натом вспыхивали в ее памяти как огни фейерверка. «Чертова дыра — как она называется? В ее скудных мозгах выпускницы провинциальной средней школы…»
И внезапно Кейт разозлилась так сильно, что почувствовала себя гораздо лучше. А что плохого, спросила она себя, в государственной школе? Или, если уж на то пошло, в жизни в провинции? Она родилась и выросла с Слэкмаклетуэйте, и это как минимум научило ее, что в жизни нужно работать, а не бездельничать за чужой счет, как это делал Нат. Также она научилась относиться к людям с уважением, а не с презрением, которое совершенно открыто проявляют к окружающим Шампань и Нат. И еще — что, судя по всему, он так и не усвоил — образование само по себе — большой плюс, а лучшие школы совсем не обязательно те, где есть средневековые часовни и списки знаменитых учеников. А еще она знала, это ей доходчиво объяснял отец, что снобизм — самый скучный путь, который человек может избрать в нашем замечательном и частенько забавном мире. И самое главное, она поняла, как важно иметь семью, которая тебя любит. А семьи Натаниэль Хардстоун был лишен, несмотря на все богатство отца. Кейт больше не чувствовала к нему жалости. Возможно, он просто вешал ей лапшу на уши, рассказывая о тяжелой участи нелюбимого сына, — он ведь актер, правильно? Или хотел им быть.
У Кейт по-прежнему раскалывалась голова. Лежа на подушке-валике — ну почему французы их так любят? — она понимала, что скучает по дому до боли в сердце. Она готова была отдать все, чтобы оказаться сейчас в своей спальне в «Витс-энд» и чтобы отец спускал воду в туалете за стеной, а впереди ее ждал день, полный дурацких историй, которые требовалось записать для «Меркьюри». Кейт вспомнила одну из них — двухлетней давности, связанную с рождественской иллюминацией на приходской церкви, — и улыбнулась. Чтобы повесить гирлянды, требовалось разрешение епископа, и Глэдис Аркрайт, которая, помимо служения театру, была церковным старостой, заблаговременно обратилась к нему. Но в этот момент епископ покидал свой пост, и ответ запаздывал. Когда до Рождества оставались считанные дни, «Меркьюри» развернула все орудия в поддержку кампании за иллюминацию и опубликовала статью, названием которой Даррен особенно гордился. «Давай, епископ, зажги мой шпиль!» — призывал заголовок на первой полосе газеты.
