– С этим ничего не поделать… Тут другое. Понимаю, что на мои советы она плевать хотела, но для чего побежала днем в «Помпеи» в нарядном вечернем платье? Как госпожу Вонлярскую могли уговорить? Для чего Влада Ивановна безропотно пошла на смерть? Вопросы есть, но ответов простых нет. Кроме одного.
– Кто ее любовник?
– Это даже не вопрос. А вопрос вот в чем: почему на ней нет хризантемы с номером?
– И каков ответ?
– Потому что убийцу это не интересовало. Цветок с цифрой для него не играл никакой роли. Почему?
– Вы меня спрашиваете?
– Нет, логику. Простой ответ: убийца прекрасно знал ее. Впрочем, как и она его.
– Легла под нож, как на праздник, – сказал Лебедев. – Как это объяснить?
– Пока не готов… Штабс-капитан! – командный окрик получался все лучше. Того гляди, войдет в привычку.
Звержинский делал вид, что принципиально не торопится. И не собирается бегать на окрики мальчишки. Но встал перед ним довольно смирно.
– Полтора года назад вы осматривали тело господина Агапова… – Родион сделал паузу, чтобы мозги полицейского могли переключиться. – Вот и хорошо, что вспомнили… Я читал ваш протокол осмотра. Но хочу знать: в халате умершего были какие-нибудь порошки?
Штабс-капитан несколько смутился:
– Давняя история, не помню…
– Понимаю, не посмотрели в карманах. Показалось ли вам что-нибудь подозрительным, чего не отразили в протоколе?
– Все занесено. Разве температура воды…
Ванзаров строго взыскал.
– Там под ванной нагреватель английский стоял, – стал оправдываться штабс-капитан. – Видно, не рассчитал жар. Вода чуть не кипела. Такая горячая, руку обжигала…
Уверенно кивнув, Лебедев понизил голос:
– Вот и естественная причина сердечного приступа. Я же говорил…
Отдав команду закончить с телом, то есть – накрыть и отвезти в 4-й Казанский участок, Родион потребовал двух самых крепких городовых и направился к служебному входу в «Помпеи».
Распорядитель всегда должен быть на посту. Даже когда нет зрителей. Театр непредсказуем, что угодно может произойти. Циркин так удачно спускался по лестнице, что наткнулся на отряд полиции. Во главе шел знакомый ему господин. Вид его не предвещал ничего хорошего. Затрепетав, Циркин изъявил восторг от такой приятной встречи и спросил, чем может быть полезен. Ему приказали подать света, сколько можно, в хранилище декораций.
Циркин исчез. Но когда Ванзаров вошел за кулисы, четверо служителей уже сияли полными подсвечниками. И Циркин с ними. Первым делом Лебедев отправился к пожарному ящику. Ведро наполнено песком. Стоило его вывернуть, как на стенках открылись буроватые подтеки – остались с прошлого раза. На дне сыро поблескивала черная жижица.
– Поздравляю, коллега! – Лебедев искренне радовался за юного друга. – Теперь бы понять, почему никто не видел убийства.
Родион осмотрелся. Казалось, декораций стало меньше.
– Господин Орсини кое-что вывез… – очень вовремя дал пояснения Циркин. – Сегодня у него выступления нет, готовится к завтрашнему конкурсу красавиц. Всех удивит. И госпожа Маслова уже туда перебралась. Даже собрание традиционное отменила.
– Дмитрия Ивановича сегодня не было? – спросил Ванзаров.
– Никак нет-с, Сданко последнее увез…
Подойдя к складу декораций, Родион потребовал светить. Как только прояснилось, дернул и вытянул ширму, сложенную гармошкой. На черном шелке красовалась фамилия великого иллюзиониста.
– Это для чего?
Циркин немедленно пояснил: когда готовится представление, ширму раздвигают, и за ней производят манипуляции с реквизитом. Господин Орсини тщательно следит за секретами профессии.
Полиция затребовала, чтобы ширма заняла привычное место. Двое служителей растянули легкую конструкцию. Довольно приличный кусок помещения, в который попадал и ящик с песком, скрылся от глаз.
– Как видите, Аполлон Григорьевич, та же наглая простота. За ширму, где готовят фокус, никто из своих не заглянет, зная скандальный характер мага. А чужие здесь не ходят. Режь на здоровье, и песок рядом.
– Мастерский фокус, – согласился криминалист.
– Как и любой фокус: примитивный обман. Рассчитан верно: мы видим только то, что готовы увидеть. Я и себя из этого позорного круга не исключаю, – признался Ванзаров, но так, чтобы слышал только друг. И добавил: – Пора брать этого фокусника…
Лебедев заторопился:
– Я с вами! А то ведь потом из вас не вытянешь, чем кончилось.
– Господин Циркин…
Распорядитель был готов служить, как всегда.
– …где ваш дворник?
– Дело в том… – Циркин застенчиво кашлянул. – У нас по штату всего половина жалованья на это предусмотрена…
– Кто он?
– Так ведь Сданко согласился. Сказал: ему лишние деньги не помешают. Я не возражал. Паренек исполнительный, честный, все убрано. Порядок кругом. Песочком посыпает на главном входе и во дворе.
– У него есть фартук дворника?
– А как же! И фартук, и фуражка, и совок для песка. Такой аккуратный босняк.
– Что вы сказали? – не скрывая чувств, вскричал Родион.
Циркин даже растерялся:
– Разве это запрещено? Он, конечно, серб-мусульманин, то есть – босняк. Но ведь это все равно. Главное, дело делай. Сданко многими талантами обладает. Такие татуировки рисует – загляденье. Одному повару лосося с якорем изобразил – как живые. Говорит: картины по их закону писать нельзя, а ему хочется. Так он выход нашел: татуировки делает. Оригинально, не правда ли?
– Он рассказывал, как дома баранов резал?
– А как же! – обрадовался распорядитель. – Еще поваров наших учил. Говорит: надо аккуратно по шее разрез сделать, чтобы вся кровь вышла. Чтоб душа убитого животного в теле не осталась. И не мучилась потом. Такой славный паренек!
Немой вопль рвался из души юного чиновника. Лебедев же только руками развел: что поделать – фокус. Просто, как жизнь. Все на виду, а никогда не узнаешь истины, если не заглянешь с другой стороны. И логика бывает слепа. Что уж требовать от простых смертных. Даже с рыцарским сердцем.
Лобызин потягивал чаек с вареньем, когда парадная дверь распахнулась, и в мирный покой ворвался отряд полиции. Подавившись от неожиданности, портье вскочил от конторки. Но ему приказали оставаться на месте. Знакомый господин, еще вчера такой любезный, сегодня был страшнее разъяренного льва. Ну, так, по крайней мере, казалось. Он сурово спросил:
– Постоялец Сдано Дракоши у себя?
– Вернулся… недавно… – все еще кашляя, пролепетал Лобызин. – И барышня… с ним… какая-то.
Грохоча сапогами, городовые взяли штурмом лестницу. Полиция без промедлений затарабанила в нумер. Открывать никто не спешил. Приложив ухо, Родион подождал немного и приказал ломать. Двое городовых взялись за руки, разбежались, сколько позволял коридорчик, и тараном вышибли хилую створку. Меблированные комнаты содрогнулись от грохота павшей преграды. Силой инерции городовых внесло в комнату.
Но дальше шагнуть они не рискнули.
Раздвинув мощные фигуры, как бумажные занавески, Лебедев деловито оглядел комнату и поманил Родиона:
– Практика не повредит даже гениальному логику. Такого ни в каком Гофмане[26] не увидите. Это правда жизни во всей красе и аромате. Вот так и должно выглядеть отравление мышьяком. Я бы сказал – убийственно сильное…
На ковре, стульях и даже столике, накрытом на две персоны, жирными пятнами растекалась желтоватая слизь… Этого и довольно. Можно продолжить, но не все же любят читать на ночь учебник судебной медицины. Подробности оставим для криминалиста. Вон, даже городовые отворачиваются и носы затыкают. И так ясно: вся комната в следах отчаянной попытки организма остаться в живых.
Сам же организм, исторгнувший нечистоты, плавал лицом в зеленоватой лужице.
Родион не мог заставить себя сделать шаг. Хорошо хоть оруженосца нет, а то бы шмякнулся без чувств. Такая картина не для юных сыщиков. Только Лебедев как ни в чем не бывало нашел для чемоданчика чистое место, аккуратно обошел крупные лужи, приблизился к телу и потрогал шею.
– Все, не успели… Конец Дракоши.
Шагнув за портьеру, Аполлон Григорьевич сразу выглянул:
– Тут для вас подарочек имеется. Принести не могу, так что давайте-ка сюда.
Поборов оцепенение мышц и отогнав темные облака перед глазами, Ванзаров смело ступил на ковер. До портьеры было всего-то четыре шага, но каждый – как по зыбкому болоту. Трудный путь того стоил. На пороге крохотной спаленки, в которой крупный мужчина помещался с трудом, лежала барышня в скромном платье. Голова ее неестественно повернута назад, руки широко раскинуты, словно радовалась чему-то. На юбке и корсаже виднелись обширные разводы. Но это была не кровь. Барышня устремила остекленевший взгляд куда-то к дверному косяку. И будто не замечала, что из горла торчит маленький кривой ножик. Рукоятка украшена замысловатыми узорами, на верхушке закреплен рубиновый камешек. Наверняка стекляшка. Но дело свое ножик выполнил отменно. Из раны натекло бурое озерцо.
