– Что ни труп, то красавица! – сообщил Лебедев, что было чистой правдой. – Даже на конкурс можно не ходить. Всех хорошеньких уже зарезали. Назло вам все равно пойду… Подозреваете, кто она?
Очень бы хотелось, чтоб девушка осталась неизвестной. Не потому, что незнакомых не жалко. Рыцарское сердце подсказывало, что виной всему несдержанный язык. И этого уже не исправить. Ничем и никогда. Конечно, она замешана в преступлении. Но что бы девушка ни натворила, какую бы вину ни скрывала, все равно – несчастье могло бы пройти стороной. Это несправедливо. Радость победы померкла. Родион винил себя так крепко, как не смог бы обвинить его самый безжалостный прокурор. Только ничего уже не изменишь.
– Что-то вы, коллега, резко погрустнели, – заметил криминалист. – Опять знакомая?
– Допрашивал пару раз… Елизавета Волгина, горничная в доме Агаповых.
– Вот как? И что она тут забыла? Угадаете?
– Логика подскажет… – сказал Родион печально. – Она была уверена, что Сданко неподвластен женским чарам, не заводит любовниц и любит только ее. Наверно, их роман начался года два назад, когда Лиза служила у Орсини. Она поменялась местами с Лихачевой и пошла горничной в дом Агапова, чтоб накопить себе приданое. И готова была ждать. Сданко обещал, что весной увезет ее на родину. И там они поженятся. Случайно Лиза узнала, что родители нашли Сданко невесту с хорошим приданым. А воля родителей не обсуждается.
– Кто же это ей глаза открыл?
– Кто-то из сестер Агаповых проболтался. Точно не знаю… Это не важно… Душно здесь, – возмутился Родион, чувствуя, как горят щеки.
– Опять на самом интересном месте оборвали?!
– Остальное перед глазами. Лиза поняла, что ее обманывали. Достала мышьяк и предложила любимому устроить приятную встречу. Не удивлюсь, если обещала нынче подарить свою любовь. От чего до сих пор воздерживалась. Уж не знаю, как мусульманин согласился пить вино: наверно, когда никто не видит, то можно. Только выпил он напрасно: Лиза обильно сдобрила вино мышьяком. Босняку стало плохо, он быстро сообразил, что происходит. Да и барышня наговорила ему много всего под горячую руку. Дракоши выхватил ножик и на последнем издыхании всадил ей в горло. Умер и тем избежал смертной казни. Думаю, за три погубленные жизни даже присяжные меньше не дали бы.
Лебедев только головой покачал:
– Что удивляться: Amantes amentes![27] Поздравляю, коллега, дело раскрыто блестяще.
– Только для отчета. Не хочется в камере 2-го Литейного прозябать, – ответил Ванзаров. – Еще много неясного осталось.
– Это вы про надпись?
– С надписью проще. Уж понятно, почему мою скромную фамилию написали латинскими буквами.
– Для таинственности?
– Сданко не знал славянский алфавит. У босняков язык сербский, а пишут они латиницей. Ему показали значки, какие надо изобразить, и назвали фамилию. Он написал ее, как умел.
– Погодите… – Лебедев вышел за портьеру и скоро вернулся. – Все верно. У господина Дракоши весь язык в следах химического карандаша: смачивал грифель, чтобы написать на руке. Убийца изобличен полностью. Все факты налицо. Конец влюбленного вампира. А наш охотник-фокусник прозевал его у себя под носом.
– Все равно непонятно: как Сданко держал барышень и резал? И чем?
– Сам хотел спросить, но боялся вас расстроить, – Аполлон Григорьевич очаровательно улыбнулся. – Этой неясностью можно пренебречь.
– А с остальными загадками что делать?
– Это с чем же?
– Куда Лиза ходила ночью. Отчего напилась. Что за чехарда с платьем первой жертвы. И почему все барышни перед смертью надевали роскошные наряды. Не верю, что хотели Сданко понравиться. Двум из них он и так спины разукрасил.
– О! Вам лисьим хвостиком виляли?! И как это?!
– Аполлон Григорьевич!
– Молчу-молчу, а то ведь еще смирно поставите…
Рутина осмотра места происшествия потянулась своим чередом. Вскоре в комнате стало тесно от чиновников участка, которые тщательно протоколировали раскрытое преступление и поздравляли господина Ванзарова с великолепной работой, а также заверяли в полном своем почтении. Появился фотограф с треногой, грохнули вспышки. Жженый магний приглушил вонь, становившуюся нестерпимой.
Тщательный обыск открыл много интересного. В платье Лизы нашелся полупустой флакончик мышьяка. А в шкатулке, запрятанной под кроватью, – сберегательная книжечка Сибирского банка. Господин Дракоши неплохо подготовился к отъезду на родину: на счету числилось без малого десять тысяч рублей. Наверное, откладывал все жалованье дворника. На его теле при первичном осмотре открылись красивые татуировки: на правой груди тонконогая газель падает, сраженная стрелой. Меткий лучник был выколот на левой, прямо у сердца. Краски отыскались в шкафу. Но игл не было.
Осторожно вынув из раны ножик, Лебедев не дал к нему прикасаться, пока сам не изучит. Для этого спрятал холодное оружие в походном чемоданчике. Будет в его коллекции новый экспонат. Заметив, что Родион сидит в углу в полусонном оцепенении, криминалист предложил ему отправляться в участок. На отдых. Раз уж к актрисам не затащить. А здесь сам управится.
Аполлон Григорьевич, конечно, добрая душа. Только не может заглянуть внутрь героя. А если б мог, как мы, то поразился бы: не было там покоя и усталости. Такую бурю подняла логика, раскидывая все вокруг себя, что только держись. Родион и держался. За ниточку, что по-прежнему уходила во тьму. Глубок Эреб, не достать до дна.
Куда принести дурную весть? Сосчитав и отбросив варианты, Родион выбрал дом напротив. В самом деле, чего госпожу Агапову беспокоить. Какая разница: дочкой меньше, дочкой больше! А про горничную и вспоминать не стоит – была одна, наймут другую. И не заметит. У Клавдии Васильевны строгое расписание косметических процедур. Конкурс уже завтра. Значит, волноваться нельзя. Еще морщинки пойдут или цвет лица изменится.
В раздумьях Ванзаров слишком долго дергал звонок. Словно звал на пожар.
– Иду-бегу! – послышался за дверью мужской голос.
На пороге объявился господин в мягком домашнем пиджаке, пахнущий свежим одеколоном и цветущий румяными щечками. Русый хохолок торчал гребешком веселого и озорного петушка. Виктор Вонлярский производил приятное впечатление мужчины, не озабоченного семейным бытом. С таким и в театр забавно, и на бильярде партийку раскатать, да и вообще время провести за бутылочкой и теплой беседой. Ничего подобного делать Родион не собирался, а всего лишь хотел поднять господину настроение. Судя по опыту, в этом семействе вдовцы становились самыми счастливыми людьми.
– Чем могу служить? – спросил Виктор приятным, светским тоном, хотя гость был незнаком, а мрачность его не сулила ничего приятного.
– Сыскная полиция, к вам разговор, – без сантиментов ответил Родион.
Вонлярский удивился скорее необычности гостя, чем последствиям визита полиции. Как видно, честный человек не подозревает дурного.
Войдя в гостиную, Ванзаров испытал что-то вроде приступа бессмысленных сожалений. Вот если бы пошел не к Эльвире Ивановне, а сюда, быть может, Лада осталась бы жива. Что теперь мучиться. Как бы сказал Лебедев: Fata vi invenient[28]. И был бы прав.
– Наверно, по поводу смерти бедной Ольги Ивановны? – спросил Виктор, предложив гостю сесть, где ему будет удобно. – Это так печально! Но ведь я ничего не знаю. Совсем ничего… Хоть они с Ладой сестры, мы почти не общались, знаете, как это принято. С Пеоном часто видимся на фабрике, он мне рассказал. Это такое горе для матери…
Кажется, молодой супруг, то есть уже не совсем супруг, говорил искренно. Да и на забитого подкаблучника не похож. Жалко, но делать нечего.
– Несколько часов назад убита ваша жена, – сказал Родион и стал ждать, что будет.
Виктор не сразу понял, но полиция ему помогла. Как только смысл отчетливо проступил, он закрыл лицо рукой, посидел молча, вздохнул и очень по-агаповски сказал:
– Бедная Лада…
Ну, хоть не предлагает шампанского.
– Как это случилось?
Лишние подробности были тщательно удалены. Остались сухие факты, которые выглядят не так устрашающе.
– Кто это сделал?
Словно поменялись ролями: кто кому задает вопросы. Родион не стал мелочиться, а, старательно подбирая слова, сообщил, что убийца найден и даже понес наказание в некотором смысле.
– Спасибо, что сразу сообщили… – вежливо поблагодарил Виктор и добавил: – Бедная Лада… Мне будет ее не хватать. Это печально.
Так искренно сказал, что любой проникнется. Но бесчувственный чиновник полиции взялся за свое:
– У вас были… теплые отношения?
– Я бы сказал: добрые… – Вонлярский замялся, словно оценивая, насколько гость осведомлен в некоторых вопросах. – Мы поженились по… э-мм…
