– Я уже давно всё решил, так что давай не тратить время, – перебил его Грачёв. – Вдвоём туда выдвинемся?
– Втроём, – сразу же ответил Обер. – Заподозрили они что-то, раз время перенесли. Значит, и там настороже будут.
– Втроём? – удивился Всеволод. – А кто ещё с нами?
Станция «Удельная» только что была впереди, и тут же осталась далеко за багажником «Волги».
– Сейчас заскочим в Песочный, захватим моего брата. Кроме того, нужно забрать «шинковки», рожки к ним. Я переоденусь – это тоже очень важно. Потом увидишь, почему…
– Там что, в болото лезть придётся? – забеспокоился Грачёв. – Тогда и мне сапоги раздобудь.
– Да не в том дело! – дёрнул щекой Филипп. – Дорога нормальная, и в кроссовках пройдёшь. Но ребята в «баньке» – тоже не фраера, и с оружием умеют обращаться не хуже нашего. Кроме того, у них четырёх– или пятикратное превосходство. На нашей стороне только эффект внезапности. Я приготовил ещё один сюрприз, который, думаю, заставит их остолбенеть на несколько секунд. Это очень серьёзно всё. Я надеюсь только на Всевышнего.
– А я, прости, в Бога не очень-то верю, – с сожалением признался Всеволод. – Слишком много несправедливости на свете. Скорее, я признаю судьбу, Провидение, некую заданность. Если Андрею суждено выжить, мы успеем и победим. Не может быть, чтобы какие-то бандиты вонючие прервали такую жизнь. И во имя этого я согласен на всё, понимаешь? Так что давай больше не рефлексировать.
Вокруг, в свете фар, прыгали дачные домики среди поредевших садов, и «Волга» каким-то чудом виляла между столбами. То и дело мотор выл и ревел, потому что дорога шла в гору. Далеко, в стороне прогудела электричка, потом басовито рявкнул товарняк.
– Всеволод, там, у «баньки», всегда рассредоточены посты. Первых часовых нужно будет снять бесшумно, поэтому я прихвачу финки. Ты сможешь это сделать?
– Смогу. – Грачёв даже не задумался.
– Там у нас лишнего времени не будет. Мы должны понимать друг друга по импульсу мысли. Может быть, на месте придётся вносить коррективы, но пока план такой.
Безумная гонка напоминала страшный сон без пробуждения. На скупо освещённом асфальте чёрными кружевами отпечатались тени ещё не облетевших деревьев. Светлые стены и тёмные окна домов, похожие на гигантский негатив, вызывали животную, сосущую тоску. Потом дома разом исчезли, «Волга» сбавила ход и запрыгала на корнях островерхих огромных елей.
– У брата десять дней назад умерла жена, – вдруг совсем другим, спокойным, даже домашним тоном сообщил Филипп. Он завернул к воротам и остановил машину. – Метанолом отравилась. Сначала ослепла, а потом скончалась. В воскресенье похоронили…
– Она пила, что ли? – удивился Всеволод.
– Разумеется. Весь Сестрорецк Татьяну Слесареву знал как алкоголичку. Не понимаю, что Тим в ней нашёл. Сыном ни черта не занималась. С Генрихом моя жена всё время возилась, и жил он у нас почти постоянно. Сейчас, правда, к бабке его отправили – пусть тоже участие примет. Фаина Евграфовна, Танькина мать, тоже хороша. Четверо детей, и все от разных. Замужем никогда не была. После поминок проспаться до сих пор не может. Ладно, Всеволод, жди нас тут. Минут через десять поедем дальше.
Пока Грачёв сидел в машине, обдумывая услышанное и жадно затягиваясь «Мальборо», из темноты выскочили две большие немецкие овчарки. Особенно заинтересовал Всеволода кобель – скуластый, желтоглазый, с мощной неподвижной шеей и густой шерстью. Это было явно волчье семя, и Грачёв принялся внимательно рассматривать зверя. Собаки тоже проявили интерес к гостю – стали царапать когтями дверцы «Волги», заглядывать в окна и тихонько скулить. Особой агрессивности в их поведении Грачёв не заметил, но дверь ни за что не открыл бы.
В больших воротах дома открылась маленькая калитка, из которой вышли два рослых широкоплечих человека. Всеволод пригляделся и подумал, что сошёл с ума. Оба были одеты в немецкую форму времён второй мировой войны, и Всеволод не сразу узнал Филиппа в перетянутом ремнями эсесовце. Громоздкая фуражка с высокой тульей, череп и кости, молнии на петлицах, витые серебряные погоны, длинные блестящие сапоги и широкие галифе – всё это заставило Грачёва онеметь. В левой руке Обер нёс три финки, а правой засовывал в кобуру свой «браунинг». Спутник его облачился в серо-зелёную форму офицера вермахта. Он нёс три «калаша», из которых один Филипп вручил Грачёву – вместе с финкой.
– Как видишь, «шинковки» наши. АКМ-74. У него пули нестандартные, калибра 5,45, со смешённым центром.
– Это хорошо, – одобрил Всеволод. – Раненых не будет.
– Познакомьтесь, – сказал Готтхильф, отступая от «Волги». – Тим Крафт, Всеволод Грачёв. Прошу любить и жаловать. Сейчас вы там побратаетесь, ребята.
Представленные пожали друг другу руки, и Тим уселся назад. Он швырнул рядом с собой автомат и шнурком привязал финку к запястью. Всеволод отметил, что брат на Филиппа не похож – ни лицом, ни характером. Вообще удивительно было, что такой миляга шастает по ночам с боевым оружием. Улыбчивый, с ямочками на щеках и смешным крупным носом, Тим сразу же влился в их маленькую компанию и занял в ней своё место. Теперь Грачёву казалось, что именно этого человека им с Филиппом до сих пор не хватало.
Филипп прыгнул за руль, вывел машину на шоссе и снова рванул вперёд. Потом, насладившись произведённым эффектом, решил кое-что пояснить.
– Тиму я всё рассказал, тебе тоже. Ещё вопросы есть? А то скоро уже Белоостров…
– А почему, прости великодушно, такой странный прикид? – не выдержал Грачёв. – Это обязательно нужно?
– Ничего обязательного в мире нет, – философски заметил Обер. – Скажем так – очень желательно. Удивился ты, удивятся и они. Этих секунд нам хватит. А форма настоящая, правда, ещё довоенного образца. После тридцать девятого года Хьюго Босс разработал другую – жемчужно-серую. Такую достать не удалось, хоть я и пытался. Контрабандой из ФРГ привезли несколько лет назад. Гауптман Крафт, вам всё ясно?
– О, да! – со смехом ответил Тим.
Всеволод не заметил, чтобы он очень горевал по супруге. Наверное, на седьмом небе от счастья, раз освободился от горькой пьяницы.
– Давайте-ка музычку послушаем, – вдруг предложил Филипп. – Мы уже в Дибунах. Как раз успеем расслабиться. Здесь перегон небольшой. И там нужно немного проехать до «баньки».
Он включил автомагнитолу, и Всеволод опять удивился. Пел «Наутилус помпилиус» – «Я хочу быть с тобой». Почему-то именно эту песню Грачёв никак не ожидал услышать в такой компании.
Твоё имя давно стало другим.Глаза навсегда потеряли свой цвет…
– Который час, Филипп? – спросил Тим, поставив в имени брата ударение на первый слог.
– Десять минут второго. Твои что, встали? – Готтхильф явно хотел слушать песню, потому и говорил раздражённо.
– Хочу подрегулировать, – невозмутимо ответил Крафт, словно ехали они на смертный бой, а на весёлый пикник.
Пьяный врач мне сказал —Тебя больше нет.Пожарный выдал мне справку,Что дом твой сгорел…
– Я ставлю «тачку» за поворотом! – Готтхильф уже здорово возбудился. Хищный блеск его глаз покоробил даже не менее взволнованного Грачёва. – «Банька» стоит в самом конце улицы, с двух сторон окружена лесом. Первый пост, два человека, всегда прохаживаются вокруг забора. Поскольку сначала шуметь нам негоже, снять их надо пером. Всеволод, ты как, не передумал ещё?
– А почему я должен передумать? – пожал плечами Грачёв. – Снимем, как миленьких. У меня особый способ имеется – ещё отец научил. На манекенах, правда…
– Интересно, – заметил Филипп. – Посмотрим, как это выглядит. Потом Тим машину подгонит, когда всё будет кончено. Если удачно уберём первый пост, дальше станет легче и труднее. Запомните оба – у нас фора на две-три секунды. Тим, когда мы войдём в дом, ты встанешь под окнами. Тебе надо следить за тем, чтобы ни один гад не ушёл, не махнул через забор в лес. Впрочем, Тим-то уже давно опытный. А тебе, Всеволод, я ещё раз напоминаю – никаких сантиментов. Женщины, дети, кто угодно – стреляй! Иначе они убьют нас всех, и Андрея тоже. Впрочем, детей там до сих пор не бывало, а вот разных сучек полно. Будь очень внимательным – там комнаты, веранда, мансарда. Отовсюду могут выскочить «быки». Во все глаза следи, чтобы они напоследок не прикончили Андрея. Понял? Ладно. Вижу, что учить тебя уже не нужно. – Готтхильф выключил автомагнитолу.
В наступившей тишине он затормозил, остановил машину. Они с Тимом перекрестились двумя пальцами влево, и лица их были при этом суровыми, сосредоточенными.
– С Богом! – в два голоса сказали братья, правда, по-русски.
Всеволод, подумав, тоже осенил себя православным крестом, чтобы не выделяться из коллектива. Бабка по матери тайком окрестила его на Украине, и Михаил Иванович узнал об этом лишь через много лет, когда тёща уже умерла.
