Посол Оттоманской Порты
О печали казанской ханум Сююн-Бике Сулейман Законодатель узнал только на исходе девятой луны. Посол в Казанское ханство паша Омар осмелился поцеловать загнутый конец туфли султана, пахнущей соком роз, и сообщил недобрую весть:
— Шах-Али очень зол на свою жену, она пыталась отравить хана. Вот тогда он спросил позволения урусского царя Ивана отправить женщину подальше от Казани.
— Урусский царь согласился? — Сулейман выглядел безмятежным, и, если бы визирь не знал своего властелина, мог бы подумать, что новость не тронула его совсем. — Этот московский царь, вышедший из болот, видно, мнит себя большим правителем.
— Царь Иван прислал в Казань эмира, звезда моего сердца, который и забрал с собой бедную женщину. Теперь она в Москве, томится где-нибудь в зиндане. Говорят, что она горько плакала, когда расставалась с Казанью.
— О чем еще говорят в Казани?
— В народе рассказывают, будто бы Сююн-Бике просила дать ей на Казанской земле хотя бы маленький улус. Но царь Иван не согласился. — Посол видел туфлю султана, расшитую тюльпанами. Он не осмеливался заглянуть повелителю в глаза, а когда наконец набрался мужества и украдкой посмотрел на него, то увидел, что Сулейман рассержен и его чуткие пальцы теребят на левом мизинце огромный бриллиант, искусно запечатанный в золотую корону. — Народ прощался со своей бике, стоя на коленях и сняв шапки.
— Продолжай, — тихо отозвался султан, и его лицо покрылось бледностью. Разве обида, причиненная Сююн-Бике, не вызов великому Сулейману Законодателю? — Какие еще новости в моем улусе?
— Гяуры увезли все сокровища Казанского ханства в Москву.
— Так, — протянул Сулейман и сорвал с мизинца перстень.
Он поднес его близко к глазам, словно хотел усомниться в чистоте камня. А свет, попав внутрь, сломался на гранях и заиграл тысячами бликов. Султан попытался надеть перстень на безымянный палец, но золотой обруч оказался тесноват. Посол осмелился еще раз украдкой взглянуть на повелителя и увидел, что губы его зло вытянулись. Паша со страхом подумал, как бы это раздражение не обратилось против него. Но тюрбан султана, в знак особого расположения к Омару, слегка наклонился вперед.
— Необрезанные гяуры посмели забрать то, что по праву принадлежит только одному мне. Этот урусский царь вторгнулся в мои владения. Разве подобает сносить такую обиду повелителю половины мира?! Сююн-Бике дочь ногайского мурзы Юсуфа? — посмотрел сверху вниз на распластанного вельможу Сулейман.
— Так оно и есть, о звезда моего сердца.
— Так вот, — Сулейман все-таки надел перстень на мизинец. Потом ладони султана отыскали подлокотники трона, и пальцы крепко сжали зеленый бархат. — Сегодня же ты отправишься в Ногайскую Орду и повелишь Юсуфу выступить против Москвы. Я разрешаю тебе взять корпус янычар. Думаю, мои воины не будут помехой.
Сулейман махнул рукой, будто хотел отделаться от назойливой мухи. Встреча была закончена, и посол еще раз осмелился приложиться губами к драгоценной туфле султана, потом, протирая шаровары о черный мрамор, попятился на коленях к выходу.
Было жарко, и стоявшие по обе стороны от Сулеймана янычары махали павлиньими перьями, нагоняя к светлейшему лицу живительную прохладу.
Омар въезжал в Ногаи с большими дарами. Юсуф оставался подвластен Сулейману, но о его строптивом характере и изворотливом уме ходили легенды, и паша щедрыми подношениями во что бы то ни стало хотел склонить на свою сторону своевольного и упрямого мурзу.
Посла Оттоманской Порты по обыкновению встречали пышно. Едва показалась вдали крытая повозка паши, как заиграли трубы, забили барабаны и густым звучанием разошлись над непричесанным ковылем звуки фанфар.
Омар велел остановить карету, и тотчас четверо мускулистых чернокожих рабов подставили носилки к самым ногам посла. Он утопил свое могучее тело в мягких одеялах, после чего тронул концом нагайки плечо негра:
— К воротам.
Носилки закачались, словно на волнах, и драгоценный груз мягко поплыл в город.
Паша закрыл глаза, задумавшись о своем. Разве мог он когда-то мечтать о том, что судьба будет столь благосклонна к нему и вознесет его на самый гребень удачи, сделав одним из приближенных всемилостивого.
А ведь его служба у Сулеймана Кануни началась более трех десятков лет назад, когда он был всего лишь рядовым янычаром, а будущий повелитель половины мира — только одним из многих претендентов на опустевший стол Оттоманской империи.
В памятный день Сулейман пришел в казармы к янычарам не господином, а просителем. Тюрбан униженно покоился в его руках. Сулейман подошел к аге[70] и, умело скрывая страх перед дикой непокорной стихией, называемой корпусом янычар, выдавил из себя:
— Мне нужна помощь твоих отважных воинов… Если завтра я одолею всех своих братьев, то каждого из вас засыплю золотом.
Никто тогда не мог предположить, что это будущий завоеватель Закавказья, Месопотамии, Аравии. Человек, чью туфлю будут целовать государи многих стран.
Ага мог приказать встать под знамена опального наследника или, наоборот, разделаться с ним, но он поступил по-другому.
— Кто хочет помочь Сулейману, пусть следует за мной, — сказал глава янычар и первым шагнул к будущему Законодателю. — Кто не верит в его дело, может остаться.
Вслед за янычарским агой сделал шаг и Омар. Сулейман перевел взгляд на отважное лицо юноши и повторил еще раз:
— Если я стану султаном, то сполна отдам вам долг.
В город Омар входил молча, иногда поглядывая на сбегавшиеся со всех улиц толпы и посылая девушкам любезные улыбки.
Дворец мурзы находился в окружении мечетей и минаретов. Юсуфу казалось, что так он будет ближе к Всевышнему.
Мурза вышел навстречу послу Оттоманской империи и протянул обе руки.
— Рад приветствовать посланника самого султана. Что приказал мне мой повелитель? Впрочем, нет! Сначала плов! У меня найдется чем угостить великого посла всемогущего Сулеймана, — расточал Юсуф жирную лесть.
— Как Аллах на небе единственный и неповторимый, так и султан Сулейман не может стоять вровень со смертными, а я всего лишь частичка его великой тени, — и паша мягко отстранился от объятий Юсуфа.
Хозяин Ногайской Орды повел Омара в сад, где огромным оазисом, спасая от жары наложниц и жен, разрослись вишни и яблони. Служанки, с вуалью на лицах, расставляли на столе золотые блюда с виноградом, ананасами, персиками, в пиалы был разлит душистый чай. Едва паша выпивал напиток, пиалы тут же наполнялись вновь. Любезные улыбки служанок говорили: «Пей, господин, мы рады тебя ублажить!»
По движению мизинца мурзы Юсуфа музыканты, для услады гостя, заиграли на флейтах. Посол ел неторопливо и без конца расточал слащавые улыбки во все стороны. Он чувствовал, как утроба его понемногу наполнялась сытным лакомством. Посол все более хмелел от лести и от вида танцовщиц, которые были обнажены, как небесные светила в полнолуние.
Под самый вечер, когда солнце, устав, стало ложиться на мохнатые головки шалфея, что белым одеялом разрослись до горизонта, и когда гости уже разомлели от съеденного и охмелели от выпитого, мурза Юсуф подошел к послу и поинтересовался у почетного гостя:
— Какая из рабынь приглянулась паше Омару?
Посол пьяно уставился на юную деву:
— Та… высокая, с белыми волосами.
Мурза щелкнул пальцами. И этот звук походил на хлыст плети, что прогулялась по чьей-то нерадивой спине.
— У паши Омара хороший вкус. Эта девушка — самая красивая из моих наложниц. Ее родители были неверными. Мне пришлось заплатить за нее много золота. Но что поделаешь, все красивое дорого стоит! Этой ночью ты испытаешь с ней настоящее счастье, — серьезно пообещал Юсуф. И, хлопнув в ладоши, позвал евнуха: — Приведите Зульфию в покои нашего дорогого гостя!
Утром юная наложница исчезла. Она ушла незаметно. И как будто пригрезились паше жадные и страстные поцелуи, как будто не было всепожирающей страсти.
Омар накинул халат, надел шаровары, украсил безымянный палец изумрудным перстнем. Посол могучей империи достоин богатого убранства.
Мурза Юсуф уже ждал пашу, и тот явился в сопровождении строгих янычаров. Омар хлопнул в ладоши, и слуги на золоченых подносах преподнесли к ногам правителя Орды щедрые дары.
Здесь были блюда, доверху усыпанные золотыми и серебряными монетами; браслеты, украшенные жемчугом; поделки из янтаря, доставленные из далекой северной Ливонии; лазуриты из Малой Азии; малахитовые кольца и ожерелья и многое другое, что ублажало взор.
— Я всегда знал, что великий Сулейман любит своих слуг, но чем я заслужил его милость? Или, быть может, у него такая просьба, которая стоит всех этих даров?
