историков занимает и описание событий через призму повседневной жизни. Дневники Готье и Веселовского уже становились объектом изучения в контексте анализа повседневной жизни в революционную эпоху[856], поэтому отметим только основные черты их работ.
В записках историков наглядно рассматривается нарастающая бытовая катастрофа. Нехватка продуктов и элементарных удобств нагнетали пессимистические настроения московских историков. В марте 1918 г. семейство Готье вынуждено было подселить жильцов, чтобы избежать уплотнения. Ученому, привыкшему работать в собственном кабинете, далось это нелегко[857]. Но эти неудобства померкли на фоне наступления продовольственного кризиса и, следовательно, опасности голодного существования. Так, если с начала революции особых перебоев с продовольствием не было, то с зимы 1917 г. проблемы с поиском продуктов питания коснулись и московских историков. Одним из способов решить эту проблему был переезд за город на дачу, где можно было не только достать продукты, но и вырастить их самим. Так, Веселовский увлекся разведением пчел в своем небольшом имении Татариновке, а Готье вынужден был выращивать овощи на своем небольшом огороде. Кроме элементарного выживания, жизнь на даче, вдали от неспокойных городов, выполняла функцию ухода от реальности. Вообще прекрасная природа позволяла на время забыть о проблемах: «Ничто так живительно не действует, как природа: уйдешь в лес – и забудешь о большевиках»[858]. В Москву историки ездили хотя и часто, но только по рабочей необходимости.
Однако жизнь вдалеке от городов тоже вскоре стала небезопасной: по Московской губернии прокатилась волна захвата дач и помещичьих усадеб. И хотя это не коснулось напрямую ни Готье, ни Веселовского, это внесло ощущение опасности и неустойчивости положения. Впрочем, жизнь в постоянном страхе уже стала привычкой. В августе 1921 г. Веселовский сделал следующую запись в своем дневнике: «Мы живем тихо, однообразно, без волнений в настоящем и без надежд в будущем. Теперь, кажется, уже никто не надеется на близкий перелом и быстрое улучшение жизни»[859].
В это же время и Готье, и Веселовский, и Яковлев, и Бахрушин все больше начинают думать об эмиграции. Веселовский себе признавался, что по менталитету он – не русский, а, скорее, европеец[860]. Поэтому мысль о выезде из страны казалась ему естественной. Уже 23 января 1919 г. Готье записал: «С Яковлевым и Бахрушиным решили, что, если будет мир, конечно, временный и, вероятно, кратковременный, надо тотчас же выбираться из совдепии»[861]. Но, как известно, покинуть страну им не удалось.
Между тем нахождение в Советской России становилось все опаснее. В конце августа 1919 г. в результате операции ЧК многие московские историки оказались арестованными. Все произошло следующим образом. У известного историка-медиевиста Д.М. Петрушевского вечером должны были собраться гости для совместных занятий музыкой. Чекисты устроили там засаду и арестовали А.А. Кизеветтера, С.Б. Веселовского и его сына Всеволода, М.М. Богословского и Р.П. Богословскую. Все они были помещены в тюрьму и подвергнуты допросам на Лубянке. Всего в заключении пришлось провести две недели[862]. В этой ситуации Веселовским сильно помог Яковлев, принесший им необходимые вещи и хлопотавший за них перед Д.Б. Рязановым[863]. В сложившихся условиях Готье писал, выражая всеобщий страх: «…Признаюсь, что никогда я не чувствовал так близко над собой дамоклов меч большевицкого узилища»[864]. Атмосфера страха привела к тому, что и Готье, и Веселовский боялись вести записи, которые в любой момент могли обнаружить и использовать в качестве компрометирующего материала. Готье унес свои заметки из дома и прятал дневник на работе, где и вел его. Веселовский отмечал: «Кто вел дневник, писал воспоминания и вообще накапливал материалы в связи со своей общественной, научной или другой деятельностью, бросают это дело… И без того духовная жизнь изуродована, забита, подавлена голодом, террором, разрушением всевозможных культурных учреждений и т. д.»[865].
Тяжелую ситуацию усугубляли личные трагедии. Так, 6 декабря 1919 г. скончалась супруга Готье, Нина. После ее смерти историк был уверен, что его семейная жизнь закончилась и ему остается только достойно воспитать их общего сына, Владимира[866]. Трагедия посетила и семью Веселовского: 28 января 1919 г. умер его сын Константин[867]. В дневнике он записал: «Я до сих пор не могу освоиться с мыслью об этом. Усталые и истощенные нервы относятся к этому как-то странно тупо»[868].
Не удивительно, что в таких условиях систематически заниматься научными исследованиями было просто невозможно. На неблагоприятные внешние условия накладывалась внутренняя опустошенность. «Я, при всей своей привычке и любви к труду, – не могу работать. Сажусь за свои научные темы, и неотвязно преследует мысль: это никому не нужно, бессмысленно…»[869], – признавался Веселовский. Несмотря на все это, исследовательская работа продолжалась. Более того, научная работа также превратилась в форму ухода от бытовых проблем.
2. Научная и просветительская деятельность
В новых условиях перед представителями старой академической науки стояло несколько задач: 1) в связи с уничтожением прежней системы хранения архивов возникла острая необходимость спасения этих богатств; 2) сохранение традиций дореволюционной исторической науки в новых условиях; 3) популяризация исторического знания в связи с возрастанием интереса к истории в переломную историческую эпоху. Надо сказать, что по мере сил в их решении приняли участие Готье, Веселовский, Яковлев и Бахрушин.
Большое значение в профессиональной деятельности Готье, Яковлева и Бахрушина занимал Румянцевский музей. Последний, благодаря дружеским отношениям с Готье и Яковлевым, поступил на работу в Румянцевский музей, где проработал с 1 октября 1918 г. по 1 декабря 1922 г.[870] Работа в музее в это время в основном заключалась в сохранении уже накопленных коллекций и принятии новых, оказавшихся под угрозой уничтожения из-за царившей в стране разрухи. Главные трудности возникали с элементарным снабжением дровами, инвентарем, продовольствием и т. д. Возникали регулярные конфликты с властями, вмешивавшихся в работу музея и проводивших постоянные аресты работников. Особенно трудная ситуация сложилась после отставки директора кн. В.Д. Голицына. В самом коллективе музея также были непростые отношения: на место директора метил А.К. Виноградов, бывший достаточно близок к новой власти. После смещения Голицына именно Виноградов займет его должность. В 1918 гг. в музее произошел скандал. Сначала Готье, а затем Яковлев были обвинены в хищении музейных ценностей (на самом деле они пытались спасти их от конфискации). Если в случае с Готье все обошлось, то Яковлев был уволен 7 декабря 1923 г., хотя состава преступления в его действиях не обнаружили[871]. В дальнейшем эти события всплыли, сыграв свою негативную роль во время следствия по так называемому «Академическому делу» в 1930 г.
Активное участие московские историки принимали в архивной деятельности. Движение по спасению
