следакам. И выскочил оттуда как ошпаренный. Адольф потерянно повторял «Япона-мать!» Практически в одно слово, вытирая вспотевший лоб своим шелковым кашне. Успел мне шепнуть: «Меня не запалите… Про баночки – молчок! Понял, Куприк?!»
Куприк понял.
Что оказалось?
Несколько лет назад, когда мы еще были маленькими и, как Ленин, бегали с кудрявой головой, доблестные погранцы успешно накрыли в Маго группу портовых фарцовщиков, широко использовавших в своих торговых операциях… маленькие баночки из-под детского питания! Вот почему у Лупейкина затуманился взор, когда он подкинул нам свою замечательную идейку. Лупейкин тогда ходил рулевым на каком-то суденышке. Чуть ли не на катерке-лоцмане, заводящим японские лесовозы в Пальвинскую протоку. И кличка у него была Артист. С работы его выгнали и посоветовали скрыться с глаз. В Иннокентьевке отродясь никаких пограничных постов, а уж тем более кагэбэшных пинкертонов, не было. Вот так он стал дебаркэйдер-мастером.
Делу тогда, по всей вероятности, не дали ход потому, что какие-то большие речные и морские чины участвовали в дележе добычи. Ну, наверное, и в прикрытии. Сейчас говорят – «крышевали». У них тоже был свой штаб и свои любимые девчонки. Времена уходят и приходят. Девчонки и штабы остаются. А может, партийным бонзам просто не хотелось раздувать скандала. Еще продолжалась оттепель, послабление дали не только уголовникам, но и политическим. Именно в те годы из дальневосточных лагерей хлынул на материк, как тогда говорили, поток амнистированных и досрочно освобожденных.
Нас же могли судить и отправить в колонию для малолетних преступников. Понятно, не бандитская ОПГ (организованная преступная группировка), но вполне себе доказавшая свою жизнедеятельность организация, подпадавшая сразу под несколько статей УК РСФСР. Например, преступный сговор.
«Гражданин Лупейкин, 1932 года рождения, старший матрос на пристани Инннокентьевского сельского совета, из корыстных побуждений и в преступных целях, вступил в сговор с учеником девятого класса школы-интерната № 5 поселка Маго-Рейд, несовершеннолетним, 1951 года рождения, гражданином Куприком…» Примерно так, что ли, могли написать в обвинительном заключении для оглашения в зале суда. Самого, как известно, справедливого суда в мире.
Или пишут как-то по-другому?
Долгое время мы считали, что нас всех спас отец Генки, барабанщика из нашего секстета. Отец Гены работал начальником как раз того самого Рейда морской сплотки, где мы и развернули свою кипучую деятельность. По нашим меркам большой шишкой был Генкин отец. Но позже, путем логических размышлений – Бурыха даже чертил какие-то схемы на школьных листках, мы высчитали, что решающую роль в том, что мы не стали малолетними преступниками, сыграла та самая таинственная женщина. Японка с белым лицом. И наш наставник Адольф Лупейкин, Артист.
Во-первых, мы исполнили данное Лупейкину обещание и хором утверждали, что до баночек, как и до «троек», додумались сами. То есть мы своего сансэя не запалили. Помню, что в перерывах между нашими, по очереди, занырами в темноватую каюту, где на столе стояла лампа с зеленым абажуром, мелькали выражения «группешник шьют», «на сговор разводят». Во-вторых, мы уловили особенный интерес Жени-сан – так звали белолицую женщину в модном плаще, к теме… снабжения нами японских моряков политической литературой!
Через переводчика-погранца, кажется, он был в звании капитана, она подробно расспрашивала нас. Какие книги мы отбирали для «ченьдьжя», где их добывали, на какие суда переправляли? Мы очень быстро уловили необычную тенденцию в допросах, а вызывали нас в каютку по одному. И договорились политическую тему педалировать.
То есть на глазах изумленных следователей из малолетних наглых фарцовщиков мы превращались чуть ли не в советских школьников-подпольщиков, налаживающих коммунистическую пропаганду против японского милитаризма на лесовозах «мару».
Пограничник-капитан, молодой и крупный, но уже лысоватый парняга, захохотал. Как заухал. И вытер пот со лба большим клетчатым платком. В каюте было очень жарко и накурено. «Николай Николаевич! – сказал он, обращаясь к неприметному человечку в сером костюме. – Да они у нас прям-таки – тимуровцы! Бригадмильцы…»
Тут он задумчиво почесал в затылке. Бригадмильцы – оперативные отряды комсомольцев, добровольных помощников милиции – тогда повсеместно начали входить в жизнь и быт советского общества. Осенью, на базе нашей разгромленной структуры, был создан оперативный отряд по борьбе с фарцовкой в порту Маго. Командиром отряда стал калганщик Бурыха.
Ну а комиссаром, конечно, его дружок Куприк.
Новоиспеченные помощники правопорядка работали явно со знанием дела – тройками! Явки, пароли, ночные рейды…
Вот ведь оборотни, прости меня, Господи!
Нагибин с его страстной молитвой в церкви за маму Ксению и с газетой «Воинствующий безбожник» под мышкой отдыхает.
Даже из комсомола никого не исключили.
Хотя перспектива такая поначалу намечалась.
Обедать следаков Лупейкин повез на знаменитую песчаную косу, прямо напротив деревни. Там мы отмечали День рыбака, законный праздник Кентёвки.
В поход были оперативно снаряжены две моторки. Первой – дюралевой, с лучшим руль-мотором в деревне, управлял сам Лупейкин. Лодка не летела, а стелилась по синей глади Амура. И белое кашне Адольфа трепетало у него за спиной. Женя-сан сидела напротив Лупейкина, укрытая морским бушлатом. В лимане даже летом ветерок пробирает до костей.
Картинку мы хорошо видели, потому что следовали на второй моторке. С походным тентом, топором и котелками, продуктами для обеда и побрякивающим рюкзаком. Я, конечно, в рюкзак заглянул. Четыре бутылки клоповника – армянского коньяка «Три звездочки», который пыльными батареями стоял в сельпо дяди Вани Злепкина. Его никто не покупал, считалось, что коньяк пахнет клопами и стоит довольно дорого по сравнению с водкой. 4 рубля 12 копеек. Почему-то хорошо помню цену.
Хотя коньяк я распробовал гораздо позже.
Нашу моторку вел Хусаинка. Пыжик был уважаемым мотористом даже среди взрослых мужиков. Мы были взяты для работы на подхвате: собрать сушняка для костра, почистить картошку и выпотрошить рыбу для ухи.
Каких-то пару часов назад следаки пришли к убеждению: состава преступления не обнаружено! То есть репрессий не последует. Поэтому все были веселы и оживлены. Перед пленэром на песчаной косе и перед принятием спиртного. Особенно радовался Лупейкин. Он опять приосанился, отдавал команды четким голосом и гонял нас, костровых.
Нам, кстати, такой поворот не очень нравился. Распетушился! А как умоляюще заглядывал в глаза, как упрашивал не проговориться и не раскрывать секрета маленьких баночек.
Кто же знал, что коварный Лупейкин вынашивает новый план!
Он заходил на цель.
Женя-сан, странная женщина с восковым лицом, была новым объектом страсти Адольфа. Между делом, у костра, он сообщил нам угрожающим шепотом: «Выхожу на международный уровень!»
Между прочим, во время допросов в темной каюте японка сидела отрешенно, беспрерывно куря сигарету за сигаретой. И только когда возникал вопрос о книгах, оживлялась. В маленький блокнотик она подробно записывала наши лживые ответы. Переводил капитан-пограничник. Лживые, потому что никто из нас толком не помнил: сколько томов из сочинений В. И. Ленина ушло на четвертый причал, а
