— Мы совсем недалеко от города, — сказал он, будто угадав ее мысли. Он взял ее за руку и повел по заросшей тропинке. — Я же сказал, что знаю, где мы находимся.
— Да, сказали, — подтвердила она, хотя не была убеждена, что он не блефует. Но он шел уверенно.
Бренна шла, восхищаясь пением птиц и жужжанием пчел. Воздух был наполнен ароматом цветов, земли и листьев. Все кругом было ухожено — кусты аккуратно подстрижены, а газон похож на роскошный зеленый ковер. Она не знала, что в городе есть такое место.
Остановившись возле клумбы с цветами наперстянки, она воскликнула:
— Какие чудесные! Так этот сад и есть ваш сюрприз?
Он сжал ее руку и поцеловал в висок.
— Нет, но он уже близко. Скоро увидишь. Бренна шла за мужем, разрешая вести себя, куда ему будет угодно.
— Расскажите мне о ваших путешествиях. О вашем корабле и об океане.
Он улыбнулся, и его взгляд затуманился.
— Ветер обжигает твою кожу, которая горит от соленых брызг. Корабль кренится то на один борт, то на другой, успокаивая тебя днем и убаюкивая ночью.
— Похоже на сказочный мир, — зачарованно сказала Бренна. Несмотря на свои мечты об Италии, она на самом деле нигде не была, кроме Лондона. — Мне бы хотелось поехать в Италию, — мечтательно произнесла она, но спохватилась — он не должен знать о ее желании жить в Италии.
— А-а, Италия. В Италии пахнет восхитительными специями — чесноком, луком шалотом и всевозможными пряностями. Это особое место, где жизнь бурлит, где живут необыкновенные веселые люди и великое множество художников.
Он сорвал цветок и протянул его жене. Потом обошел ряд низких кустов и оказался у заднего фасада какого-то здания.
— Мы пришли.
Это был собор. Вернее, его строения.
— Это храм.
Бренна взглянула вверх на башни. Ей и в голову не могло прийти, что они находятся на территории собора, хотя теперь все встало на свои места: прекрасные цветы, ухоженный газон, замечательный сад. Они шли каким-то неизвестным ей путем, а она была настолько поглощена тем, что они вместе, что не обратила внимания на то, где они находятся.
— Что мы здесь делаем?
— Ш-ш.
Отворив боковую дверь, он повел ее внутрь. Перед ними оказался огромный зал, служивший трапезной. Сейчас здесь никого не было. Столы стояли вдоль стен в ожидании следующей трапезы.
Она вошла и внезапно остановилась.
На стенах висели две ее картины — самые большие из ее коллекции. На одной была изображена святая Дева Мария с младенцем Иисусом на руках, на другой — святой Петр, идущий по воде, за ним наблюдали из лодки его ученики.
У Бренны перехватило дыхание — она не могла говорить. Она смотрела на свои картины так, как будто видела их в первый раз. Словно они принадлежали незнакомому художнику, а не были написаны ее собственной рукой.
Сколько раз она пыталась выставить свои картины! Однако епископ Хамфри всегда отвергал их.
— Как? — только и могла вымолвить она, когда, наконец, обрела дар речи.
Джеймс улыбнулся:
— Ты довольна?
Она откашлялась. Довольна? Она не верила своим глазам. У нее было такое чувство, что она прошла сквозь какие-то таинственные двери и увидела, что ее мечта осуществилась.
— Я поражена.
— Миледи, нет причины, по который вы не можете быть и художницей, и женой. Вы удивительная художница и заслуживаете того, чтобы ваши работы выставлялись в престижных местах. Полагаю, что пройдет время и церковь сочтет правильным переместить ваши картины из трапезной в собор.
Она бросилась ему в объятия и начала страстно, отчаянно целовать, не думая о том, что они находятся на территории церкви, а их семьи собираются воевать. Никто в жизни никогда не оценивал так высоко ее работу. Она ликовала.
Джеймс рассмеялся:
— Монастырь вам совсем не подходит, миледи.
Какое-то мгновение на свете существовали лишь они двое. От радости у нее на глазах выступили слезы и захотелось, словно ребенку, закружиться в танце.
Он прижал ее к себе и нагнул назад, так что ей показалось, что она может упасть. Их губы встретились, ноги и руки переплелись, как у изголодавшихся любовников.
Но так не может продолжаться, подумала она. Слишком много страшных событий должно произойти. Она должна рассказать ему о своем брате и об их с отцом планах. Она должна заставить Джеймса и Натана вступить в переговоры.
Неожиданно за их спиной раздались шаркающие шаги.
Они отпрянули друг от друга.
Увидев направлявшегося к ним епископа Хамфри, Бренна покраснела до самых корней волос. Выражение лица епископа было еще более постным, чем обычно. В руках он держал четки. В его взгляде читалось неодобрение. Запах ладана окружал его, словно облако осуждения.
Она гордо подняла подбородок, хотя внутренне содрогнулась, и ей захотелось спрятаться в одной из многочисленных ниш зала.
Джеймс усмехнулся. Он не был ни испуган, ни сконфужен появлением Хамфри.
— Здравствуйте, уважаемый епископ. Я надеюсь, что ремонт вашего собора продвигается успешно?
— Мы… — Хамфри сделал кислое лицо, спрятав руки под сутаной, — мы благодарим вас за щедрое пожертвование.
Ах, вот в чем дело. Монтгомери всех подкупил, и они повесили ее картины.
— А как ваши прихожане оценили работу моей жены?
Выражение лица епископа стало еще более кислым.
— Лорд Стэнмур выразил желание купить первую картину, — буркнул он. — Если вы решите продать ее, золото пригодится для храма.
Бренну распирало от гордости. Торжествующий клич чуть было не вырвался из ее груди. Она была уверена, что и другим понравятся ее картины, если только у нее будет возможность их выставить.
— И вы не видите проблемы в том, что картины написаны женщиной? — настаивал Джеймс.
Она чуть было не подавилась смешком, так понравилась ей смелость мужа. У епископа уже горели уши, и ей показалось, что не следует развивать эту тему, но явная растерянность епископа была ей очень по душе.
Если бы она уже давно могла бы показать свои картины, ее приняли бы в монастырь, и ей не пришлось бы выходить замуж.
— Вы разрешите нам продать картины и разделить доход пополам, лорд Монтгомери? — Пальцы в перстнях перебирали четки.
Епископу наверняка было неприятно задавать этот вопрос, и Бренна не смогла сдержать свое ликование.
— Нет, — начала она, — я не хо…
Монтгомери сжал ее руку и не дал договорить.
— Разумеется, мы можем заключить приемлемую для обеих сторон сделку, — сказал он епископу. — Завтра я вернусь, и мы обговорим условия.
Бренна кипела. Она хотела вырвать руку, потому что не хотела продавать картины епископу Хамфри, который все эти годы унижал ее.
