уже давно зову вас Томом.
Какое-то время они сидели на каменной скамейке, ничего не говоря и не чувствуя никакой неловкости в этом молчании. Наконец Молли встала, отряхнула юбку и сказала:
— Мне нужно идти. На дежурство пора. Сестра Элоиза будет в ярости. — Она посмотрела на Тома. — Наверное, его сегодня же и похоронят, — мягко сказала она. — Обычно хоронят в тот же день. Я приду на кладбище.
Том встал, снова взял ее руку и поднес ее пальцы к губам. Таких интимных жестов между ними до сих пор еще не было, даже при том, что он только что плакал в ее объятиях. На мгновение их глаза встретились, и Молли почувствовала, как румянец заливает щеки. Она в замешательстве отдернула руку.
Том отступил, тоже покраснев.
— Простите, — пробормотал он, — не стоило мне этого делать.
— Нет-нет, ничего, — сказала Молли. — Просто я… мне еще никто… мне нужно идти! — Она внезапно вернулась к своей роли сестры милосердия. — И вам тоже, — твердо сказала она. — Ни к чему вам тут стоять на холоде. У сестры Элоизы припадок случится, если она узнает. У вас же температура поднимется!
С этими словами она взяла его за руку и повела обратно в ворота, через двор — к палате и к сестре Элоизе.
Когда они проскользнули внутрь, сестры Элоизы в палате не было, а к тому времени, когда монахиня вернулась, Молли уже преспокойно занималась своими делами, а Том крепко спал в своей кровати. Сестра подозвала Молли и сказала, что мать-настоятельница хочет видеть ее перед обедом.
— Здесь вы мне больше не нужны сегодня, Молли, — коротко сказала сестра Элоиза. — У вас был тяжелый день. Поговорите с матушкой и можете не возвращаться до завтрашнего утра. Вы ведь пойдете на похороны, да?
Не уверенная, все ли верно поняла, Молли уточнила на всякий случай у сестры Мари-Поль, стоявшей рядом, и та подтвердила: сестра Элоиза дает ей отдых до конца дня и она может пойти на кладбище при лагере на похороны Гарри.
Мать-настоятельница, как всегда, сидела за столом. Пригласив Молли войти, она не предложила ей сесть, и по выражению ее лица Молли поняла, что ее ждут какие-то неприятности.
— А, Молли, — только и сказала мать-настоятельница вместо приветствия и продолжила по-английски со своим обычным акцентом: — Посмотрите в окно, Молли, и скажите мне, что вы там видите.
Молли послушно подошла к окну и посмотрела вниз, в зимний сад. Мгновение она была в растерянности, а потом узнала и каменную скамью, вырезанную в стене, и маленькую круглую клумбу и наконец догадалась, в чем дело: мать-настоятельница видела их с Томом в саду утром. Чувствуя, как заливает щеки румянец, она смотрела вниз, в сад, не решаясь повернуться, чтобы не встретиться взглядом с матерью-настоятельницей. Но монахиня заметила румянец и резко сказала:
— Да, вам есть за что краснеть, мисс Дэй. Вы были сегодня утром в моем саду. — Молчание. — С пациентом. — Снова молчание. — Это не comme il faut.
Молли по-прежнему не говорила ни слова, и мать-настоятельница спросила:
— Вам нечего сказать, мисс Дэй?
Молли отвернулась от окна и, вскинув подбородок, ответила:
— Он был очень расстроен, матушка. Только что умер его лучший друг, и я пыталась его утешить.
— Так я и поняла со слов сестры Элоизы. Он ведь был и вашим другом, hein? Тот человек, который умер.
— Мой кузен. Мы живем… жили в одной деревне. Вместе росли.
— Можно понять, что вы были расстроены, и все же вы не должны иметь личных дел с пациентами. Сколько вы пробыли в моем саду, Молли?
Молли почувствовала некоторое облегчение от того, что она снова Молли, а не мисс Дэй, однако сомневалась — не кроется ли в этом вопросе ловушка? Как долго мать-настоятельница наблюдала за ней? Видела ли, как она обнимала Тома? Как они сидели на скамейке и разговаривали? Как Том поцеловал ей руку? Что она видела, и чем это грозит? Молли вздохнула и решила рискнуть.
— Всего пару минут, матушка, пока он не успокоился.
Мать-настоятельница, кажется, приняла это объяснение. Она кивнула и сказала:
— Вам больше нельзя ухаживать за этим раненым. Сегодня после обеда его переведут в палату для выздоравливающих.
— Но ему еще рано туда, матушка! — воскликнула Молли. — У него же и рука еще не зажила, и жар к ночи поднимается. И доктор еще ничего такого не говорил.
— И тем не менее, — перебила ее мать-настоятельница, — его переведут сегодня же. Сестра Элоиза говорит, что его и так собирались отправить туда через несколько дней, чтобы подготовить к переводу в лагерь.
Молли пришла в ужас. Палата для выздоравливающих располагалась в главном корпусе монастыря — там лежали те, кому нужно было еще немного окрепнуть, прежде чем отправиться в лагерь, на свежий воздух. Но тех, у кого еще не прошла лихорадка, туда обычно не переводили. Разве что в случаях внезапного наплыва раненых, как в самую первую ночь Молли и Сары в Сен-Круа.
— Мы не можем рисковать вашей репутацией, Молли, — объяснила мать-настоятельница. — А кроме того, не стоит подавать ему ложных надежд.
— Надежд! — воскликнула Молли, и глаза у нее вспыхнули внезапным гневом. — Какие у него могут быть надежды, когда он вот-вот вернется в эти вонючие окопы на верную гибель? Я не подавала ему никаких надежд, я просто пыталась утешить его после смерти друга… нашего друга Гарри. Разве это не по-христиански, матушка? Разве мы, христиане, не должны быть милосердными?
— Молли! Не говорите со мной таким тоном. Вы забываетесь, дитя. Вы расстроены, и я прощаю вам эту вспышку, но прошу, чтобы это больше не повторялось. Вы можете пойти на похороны вашего кузена, упокой, Господи, его душу, и, несомненно, этот молодой человек тоже будет там, но после этого вы его больше не увидите, вам ясно? Вы не будете навещать его в палате для выздоравливающих. Вы вернетесь к своим обязанностям. Мне бы не хотелось, чтобы пришлось отправлять вас домой.
Молли прикусила язык и больше ничего не сказала. Она молча стояла перед маленькой монахиней.
— Вам ясно, Молли? Я не допущу никаких личных дел между вами и пациентами, помимо ухода за ними. — Она пристально посмотрела на Молли и повторила: — Вам ясно?
— Да, матушка, — покорно ответила Молли. Но в душе у нее не было покорности. Она не давала никаких обещаний, не брала обязательств вести себя «comme il faut» — она всего лишь сказала, что поняла приказ матери-настоятельницы. Пока та говорила, что-то сверкнуло в мозгу у Молли, и она внезапно осознала то, о чем
