Тщательно протер смоченной в спирту выстиранной предварительно тряпочкой кожу на здоровой руке, мысленно пожурив себя за очередной прокол. Вату делают из хлопка. Надо обязательно заказать у Ибрагима, а попутно прошерстить лавки восточных людей. Ведь они вроде в халаты набивают. Значит, с давних времен производят и полно должно быть. Гораздо удобнее пользоваться нормальным материалом. Использовал — выкинул. Пары пудов надолго хватит, вряд ли дорого.
Воткнул иглу в вену со второй попытки, под бессмысленное мычание объекта, ругаясь про себя. Все же опыт минимальный. В основном на собаках. Всего пяток раз с людьми проверял. Правильно сделал, что привел всю команду. Журавлев и Пальчиков держат, Андрюха на подхвате. Один я весь в белом. Ввести халаты, что ли? Да ну его! И так вечно плачут, что мыть помещение с антисептиками и руки уксусом заставляю.
— На самом деле, если просто в мышцу, тоже дает эффект, но в основном местный. Несколько неудобно и больше лекарства требует. Теперь слегка подождем. А пока, хоть вы и врач, напоминаю еще раз. Внутрь насоса-шприца могла попасть его кровь. Другому пациенту ни в коем случае нельзя колоть этой иглой и механизмом до кипячения в течение не меньше пары часов. И хранить их в промежутке в спирту. Иначе можно вместо лечения занести заразу. Стерильность прежде всего! Это касается и других хирургических инструментов, но я крайне настойчиво прошу при использовании моих методик не нарушать инструкцию.
— Сколько их нужно в таком случае? У меня не одна пациентка.
— Ну на роженицах я бы повременил — неизвестно, как подействует на младенца, — только в крайнем случае. Но у вас ведь и другая практика имеется. Два-три прибора и запасные иглы найдем. Я вас сведу с человеком, их изготовляющим. Кстати, и внутри иголки не мешает после использования прочистить тонкой проволочкой, чтобы не забилась.
— Кажись, готов, — доложил Журавлев. — Обмякши.
Санхец приблизился, похлопал мужика по щеке. Хмыкнул и потянул веко, заглядывая в глаз.
— Действительно без сознания, — прокомментировал, взяв за больную руку и не получив энергичного отпора.
Очень хотелось послать по матери. Я чего столько распинался. Удержался. Некоторая доля скептицизма, особенно при первой демонстрации чуда, не удивительна. Тем более при внешних признаках уважения он просто обязан подсознательно помнить о разнице между нами. У него диплом и европейские медицинские университеты, а я русский мужик с путины, машущий мозолистыми руками.
И в чем-то ведь, без сомнения, прав! Не стой за мной опыт будущего раньше девятнадцатого века — до подобных вещей не додумались бы. А я кой-чего добился, пусть на примитивном уровне. И это уже не плагиат, а чисто мои достижения. Мало того, собираюсь и дальше убивать профессионала морально.
Человек на кушетке невнятно замычал от боли. Даже сквозь наркоз его достало, когда кисть выкручивают, ставя кости на место. Я бы не взялся и с тремя дипломами без рентгена. А Санхец шурует уверенно. Видно — умеет, и рад стараться.
— Теперь лубок, — оглянулся он.
— У меня другое предложение, — говорю спокойно. — Рука должна быть неподвижной, но фиксировать ее можно иным методом.
— Опять новая идея? — в тоне пробилось заметное раздражение.
— Естественно, — говорю весело. — В мастерской у скульптора когда-нибудь доводилось присутствовать?
— Да, но к чему это? — уже несколько мягче.
— Гипс очень быстро твердеет, и ему легко придать нужную форму. Андрюха!
— Сейчас, Михаил Васильевич, — отзывается послушно тот.
— Вода теплая?
— Была, — пощупав пальцем, пожимает плечами. — Пока мы возились, остыла. Да пусть. Все равно не чувствует.
— Что вы хотите сделать? — потребовал Санхец.
— Мы натирали на материю сухой гипс, теперь обернем в нужном месте и намочим. Будет жесткое соединение.
— А если нет?
— Тогда он останется без руки, и мне не особо жаль. Я обещал показать действие морфия, и вы убедились. Так?
— Безусловно.
— Вылечить его я не обещал. Не в моей компетенции. Складывать кости, брр, не взялся бы ни за какие деньги. Но когда все уже сделано умелым специалистом, почему не проверить дополнительно? Мне представляется, мой способ держать руку в неподвижности много проще и удобнее, чем делать шину из досок. Если не хотите, — после паузы, — я сам попробую. Хотя могу и напортачить без опыта.
— Нет уж, — вполне предсказуемо воскликнул врач. — Я не собираюсь пускать лечение в неизвестном направлении. Вы понимаете, что надо сделать сохраняющую в неподвижности повязку очень точно?
— Вы — доктор, Антонио. А я что? Раз всего и проделал. Косой перелом зажил без нагноения. Но это же как бог даст!
Он что-то зарычал, явно почувствовав сарказм, и приступил к действию, осторожно оборачивая руку полосами материи. Не безнадежен.
— Так, ребята, — сказал позже, когда возбужденный Санхец, в десятый раз поколупав гипс на руке слетевшего с крыши мужика, наконец успокоился. Правда, сразу после этого он вспомнил про прием у себя. Категорически отказавшись принять на грудь по случаю удачного во всех отношениях начинания, умчался. — Павла сюда вмешивать не будем, у него полно других занятий.
Подумал еще раз, расписав подробно ситуацию и загоняя по полочкам. Кажется, все предусмотрел.
— Вас обоих снимаю со всех процедур и трудов. Будете торчать в сарае постоянно. Особенно в ближайшее время, вдвоем. Этот, — я показал на кушетку, — должен оставаться здесь и ни в коем случае не пытаться сломать гипс или пользоваться рукой. И чтобы не вздумал показывать характер. Кормят, поят — пусть ведет себя примерно. Можете его привязать или поить до полусмерти. Либо бить по голове, или все сразу. Мне нет до этого дела. Наоборот, оплачу водку или пиво. Естественно, — сказал на подозрительно заблестевшие глаза, — сами ни-ни.
— Горло промочить, — жалобно прошептал Пальчиков.
— Поймаю лыка не вяжущими — разбираться не стану. Пойдете на все четыре стороны, встреч ветру вольному. Ясно?
— Да, Михаил Васильевич, — дружно проскандировали два обормота, каждый из которых старше меня. Все те же академики из Спасской школы, не преодолевшие барьера старших классов и застрявшие в средних. Фактически я и сам такой. Давным-давно числюсь и не посещаю занятий.
Они прекрасно понимали: чуток я позволил. Главное, чтобы не мешало официальным действиям. Не в первый раз видимся, и изучить тонкости общения успели досконально.
— И сколько нам с ним сидеть в качестве нянек? — осторожно спросил Журавлев.
— Одно из двух. Первое — проспавшись и опохмелившись, войдет в норму, и тогда покличьте меня для разговора. Второе — он полный идиот, и придется сторожить, пока окончательно не заживет рука. Три-четыре недели. Позовете все равно, но второе сложнее.
— Будем надеяться на лучшее, — постно прокомментировал Пальчиков.
— Безусловно, — соглашаюсь, не пытаясь уточнить, какой из вариантов он предпочитает.
У меня тут во флигеле отнюдь не курорт, как многим представляется. Если Иванов не придумает очередной серии опытов, то Акулина Ивановна с удовольствием припашет. Нет, в сравнении с прежним много лучше. Никто не издевается, и даже не порют постоянно. Всего пару раз и пришлось двинуть за все хорошее. В основном за попытки панибратства по старой памяти. Не один я начальник, слушаться положено и Иванова, пусть он три раза приятель.
— И ничьих указаний, пока не прояснится с этим, не слушать помимо немецкого доктора Санхеца. Сидеть здесь безвылазно хотя бы одному, пока второй по нужде отлучился. И лучше в горшок. Второй раз повторять не буду. Что-то неясно?
Они переглянулись.
— Все понятно, Михаил Васильевич, — опять совместно ответили.
А пуще всего они видели, что я действительно изгонял не выполняющих приказы и пьющих. И назад, сколько те ни просились, не принял. Профсоюзы пока не изобретены, пособия по безработице тоже. Предпринимателю счастье и полная свобода рук. Жаловаться некому и бессмысленно. А я — далеко не худший шанс. Достаточно быстро они усвоили, что готовлю на замену, и Павел проскочил в младшие компаньоны, неплохо приподнявшись. Такого добросовестного, как Иванов, долго искать, однако стараются.
— Все, — говорю за дверью, — освободился пока.
— А к Елизавете Петровне не отправитесь? — спрашивает Андрей.
— Она уже вернулась с богомолья? — удивляюсь. Совсем закрутился с химией.
— Так Елизавета Петровна, — с непередаваемой смесью восхищения и насмешки отвечает, — вчерась снова вертались.
И ведь не погрозишь кулаком, он ничего не произнес неприятного. А тон к делу и в Тайной канцелярии не пришьешь.
Как нормальный человек понимает паломничество? Есть некое святое место, где на выбор: находится особо почитаемая икона, похоронен некий святой, мощи которого при прикосновении к ним откалывают чудеса. Или жил некто в тех местах, и кругом следы. Вроде дуба, посаженного лично Пушкиным. Оградка вокруг и посетители, умиротворенно вздыхая, крестятся, прося замолвить словечко на том свете. Вдали от своих суетных, пожирающих душу дел все видится иначе и наступает озарение.
