— Поговорим об этом чуть позже, хорошо? А сейчас я бы лучше хотела просто немного посидеть.
Исабель на мгновение взглянула на нее, когда они выскочили на мост через Малый Бельт. С губ Рахили не сорвалось ни единого звука, но если присмотреться, можно было заметить, что они постоянно шевелились. Глаза ее были прикрыты, руки сжимали мобильник так сильно, что суставы побелели.
— Ты действительно веришь в Бога? — спросила Исабель.
Прошло несколько секунд; видимо, прежде чем открыть глаза, ей нужно было завершить молитву.
— Да, действительно. Я верю в Богоматерь и в то, что она заботится о таких несчастных женщинах, как я. Поэтому я молюсь ей, и она услышит меня, я убеждена.
Исабель нахмурилась, но кивнула и замолчала. Любое слово сейчас было бы неуместно.
Ферслев расположился посреди лоскутного одеяла угодий рядом с Исефьордом и во многом представлял собой беспечную идиллию, не очень соответствующую их новому знанию о том, что скрывает этот провинциальный уголок.
Исабель заметила, как сердце забилось быстрее по мере приближения к обозначенному адресу. И когда они еще издалека увидели с дороги едва различимый за множеством деревьев дом, Рахиль взяла ее за руку и попросила остановиться. Лицо ее побелело, она непрерывно терла щеки, как будто хотела ускорить кровоток. Лоб блестел от пота, а губы были крепко сжаты.
— Остановись здесь, Исабель, — сказала она, когда они подъехали к изгороди, выкарабкалась из машины и опустилась на колени в канаве у обочины. Ей было дурно. Она стонала после каждого рвотного спазма. Так продолжалось до тех пор, пока желудок полностью не освободился.
— Ты в порядке? — спросила Исабель ровно в тот момент, когда мимо промчался черный «Мерседес».
Как будто и так не было понятно — все-таки ее спутницу рвало, но такова уж общепринятая форма вопроса.
— Ну вот, — произнесла Рахиль, боком пристроившись на пассажирском сиденье и вытерев уголки рта тыльной стороной ладони. — Что теперь?
— Подъедем прямо к дому. Он думает, что мой брат-полицейский проинформирован. Так что если негодяй находится в доме, он отпустит детей, как только увидит меня. Никак иначе поступить он не посмеет. Лишь бы у него самого была возможность скрыться.
— Нам нужно поставить машину так, чтобы он не чувствовал себя в западне, — заметила Рахиль. — Иначе мы рискуем, что он пойдет на какой-либо отчаянный поступок.
— Нет. Я думаю, ты ошибаешься. Напротив, мы поставим машину прямо посреди дороги. Так что ему придется отступать в луга. Если он будет иметь возможность ретироваться на автомобиле, есть риск, что дети окажутся вместе с ним.
Казалось, что у Рахили вновь подступил приступ дурноты, но она сделала пару глотательных движений и пришла в себя.
— Я понимаю, Рахиль. Для тебя непривычна подобная ситуация, равно как и для меня. Мне тоже сейчас совсем несладко. И все же мы это сделаем.
Рахиль посмотрела на нее влажными, но холодными глазами.
— Я пережила в своей жизни гораздо больше, чем ты думаешь, — произнесла она неожиданно жестким тоном. — Да, мне страшно, но не за себя. Лишь бы ничего не испортить.
Исабель поставила машину поперек проселочной дороги, после чего они вылезли и встали посреди двора под деревьями, ожидая, что произойдет дальше.
С крыши доносилось гурканье голубей, сухая дикая трава по периметру двора шелестела, колеблемая слабым бризом. Помимо этого, единственным звуком, свидетельствующим о жизни, было их собственное глубокое дыхание.
Окна фермы казались черными. Возможно, они были запачканы, возможно, были завешаны чем-то изнутри, чтобы невозможно было заглянуть внутрь. Вдоль стены стоял старый ржавый садовый инвентарь, краска на срубе облупилась во многих местах. Место выглядело мертвым и необитаемым. Тревожный знак.
— Пойдем, — позвала Исабель, направляясь прямо к входной двери. Она громко постучалась с некоторым интервалом. Отступила на шаг в сторону и пробарабанила суставами пальцев по стеклу, однако за стеной никто не пошевелился.
— Святая Богоматерь. Если они находятся внутри, возможно, они каким-то образом пытаются вступить с нами в контакт, — сказала Рахиль, выходя из транса. Затем с поразительной решительностью схватила мотыгу со сломанным черенком, лежавшую на брусчатке около стены, и с силой размахнулась ею, нанеся удар по стеклу рядом с дверью.
Стало очевидно, что ее повседневная жизнь была наполнена тяжким бытом, когда она затем вскинула мотыгу на плечо и высадила окно. Все ее действия указывали на то, что она приготовилась применить орудие против мужчины, если он окажется внутри вместе с ее детьми. Приготовилась дать ему понять, что ему следует тщательно взвесить свой очередной шаг.
Исабель держалась за ней, пока они продвигались по дому. Кроме четырех-пяти газовых баллонов, в ряд выставленных в коридоре, и скудной мебели, стратегически расставленной перед щелями между шторами, чтобы помещение хотя бы немного выглядело жилым, на первом этаже больше ничего не было. Только пыль на полу и всех гладких поверхностях. Ни бумаги, ни рекламы и еженедельных газет, ни кухонной утвари, ни постельного белья, ни пустой тары. Не было даже туалетной бумаги.
В этом доме никто не проживал — и не собирался.
Они обнаружили крутую лестницу на второй этаж и осторожно поднялись по ней, вплоть до последней ступеньки тщательно выверяя шаги.
Их встретил мягкий мазонит на всех стенах и обои всех возможных цветов и расцветок. Перегородки были тонкими, как бумага. Настоящая оргия стилей и кричащая нехватка денег. В трех комнатах оказался всего один предмет мебели — облупленный светло-зеленый шкаф с полуоткрытой дверцей.
Приглушенный послеполуденный свет проник в комнату и осветил ее, едва Исабель раздвинула шторы.
Он был здесь совсем недавно, потому что в одежде, развешанной на вешалках, она опознала ту, что он носил, живя у нее. Замшевая куртка, светло-серые «ранглеры» и рубашки от «Эсприт» и «Морган». Явно не та одежда, которую можно было бы рассчитывать увидеть в столь убогом месте.
Рахиль затрясло, и Исабель понимала ее. Один только запах его лосьона после бритья вызывал приступ дурноты.
Она взяла одну из рубашек и быстро осмотрела ее.
— Одежда нестираная, так что теперь у нас есть образец его ДНК, если он вдруг нам понадобится, — с этими словами она указала на волосок, обнаруженный под воротником рубашки. Судя по цвету, волос точно не ее. — Идем, большую часть барахла возьмем с собой, — продолжала она. — Хотя я и не рассчитываю, но, может, найдем что-нибудь в карманах.
Забрав вещи, Исабель сверху рассмотрела сарай и двор. Прежде она не заметила следов на гальке, усыпающей двор, однако сверху они были хорошо различимы. Перед дверью в сарай тянулись две полоски из небольших вдавленных камешков, и полоски эти выглядели весьма свежими.
Она задернула шторы.
Они не стали убирать после себя осколки стекла у входа. Хлопнув дверью, наскоро огляделись. Ничего необычного не обнаружилось — ни в огороде, ни на лугу, ни в гуще деревьев. Так что они сосредоточились на замке, висящем на воротах сарая.
Исабель указала на мотыгу, так и лежащую у Рахили на плече. Рахиль кивнула. На то, чтобы сбить замок, ушло не более пяти секунд.
Обе женщины чуть не задохнулись, как только ворота распахнулись.
Прямо перед ними стоял фургон. Голубой «Пежо Партнер» с абсолютно верно оформленными регистрационными номерами.
Рахиль принялась тихо молиться.
— О, не допусти, чтобы в этой машине лежали мои мертвые дети, милостивая Богоматерь! Не допусти, чтобы они были там! Не допусти!
Исабель совершенно не сомневалась — хищник улетел со своей жертвой в когтях. Она взялась за ручку задней дверцы и открыла кузов. Он никогда не утруждал себя запиранием машины на замок, настолько уверенно ощущал себя в своем убежище.
Затем она дотронулась до крышки радиатора. Еще теплый. Почти горячий.
После чего она вышла во двор и принялась вглядываться сквозь деревья в дорогу, на обочине которой выворачивало Рахиль. Либо он уехал этим путем, либо направился вниз к воде. В любом случае в данный момент он находился совсем близко.
Они опоздали. На всего ничего.
Рахиль задрожала. Все мысли, которые она перемалывала на протяжении их долгой дороги, все страдания, которые не выразить словами, вся боль, выразившаяся в чертах ее лица и движениях тела, — все это сконцентрировалось в едином крике, заставившем голубей взмыть в воздух на трепещущих крыльях и скрыться в кустарнике, огораживающем двор. Когда крик смолк, из ее носа текло ручьем, а уголки рта побелели от пены. Она осознала, что их единственный козырь побит.
Похитителя не оказалось по имеющемуся у них адресу. Дети не нашлись. Несмотря на все мольбы.
