Когда Глеб вернулся в пост «Прицела», в комьюнити появилось новое сообщение, чуть ли не горячее от свежести.
YMHEEBCEX: Мерси за аналогию, сенк ю за поддержку, но все не так уж и плохо. Прошу прощения у тех, кто счел себя оскорбленным.
Дело не во мне и не в чуме. Дело в вас, господа. Как говорится, над кем смеетесь… «ДиКСи», семантический Интернет, — это подобие, ну, скажем, Золотого Шара. Помните этот странный артефакт в «Пикнике на обочине» Стругацких? Шар исполняет желания. У Тарковского Шар замещен Комнатой с теми же функциями, в эту Комнату Сталкер ведет своих нанимателей Писателя и Профессора. Но со сбычей мечт не все так просто. Шар (или Комната) исполняет не те желания, которые будут озвучены, а сокровенные желания, истинные, порой — тайные и постыдные даже для желающего. Есть у Стругацких герой, сталкер, ходивший к Золотому Шару вымаливать погибшего сына, — а получил он кучу денег. В общем, человек сам не знает, что у него в душе, и лишь очень наивный гражданин согласится на разбор души с помощью машины — Шара… или семантического Интернета на портале «ДиКСи».
Семантический Интернет — исполнение наших желаний в области информации. «ДиКСи» исполнил. А чего мы могли пожелать? Мы — с нашими обидами от Несбывшегося, с комплексом неполноценности, с унижением лузера (где всё доступно, все становятся аутсайдерами, потому что невозможно победить везде и всех)? Ничего хорошего мы, лузеры, не пожелаем. Однако «ДиКСи» исполнит и нехорошее, потому что «ДиКСи» — машина. Но за сотворенное зло нам придется заплатить. И мы расплачиваемся. Расплата называется ЧУМА.
Это проблема человека в Интернете, проблема Media Sapiens, проблема Homo телекома. Я предлагаю обсудить эти вопросы уже в моем комьюнити, в новом. А на память вот об этом комьюнити, о чумном, я возьму ник-нэйм ABRACADABRA. Я жду вас у себя, господа. Обещаю, что хамства и мата больше не допущу. Вот ссылка. Please.
И по этой ссылке Глеб уже не пошёл.
37
Подняв воротник кашемирового пальто Roberto Cavalli, опустив тёплые наушники такой же кашемировой зимней кепки, купленной в ансамбле с пальто, кашне, перчатками и ботинками, Глеб спешил по скользким тротуарам к Мичуринскому проспекту. Десять минут назад он ещё сидел в комьюнити, но раздался звонок от Орли. Ничего не объясняя, Орли сухо сказала: если Глеб хочет снова поговорить с Гермесом, пускай тотчас едет в «ДиКСи». Гермес там, и он ждёт. Глеб хотел поговорить с Гермесом. Хотел извиниться и попросить отыграть назад. Он не желает конфликтовать, он отзывает свои обвинения и отказывается от самой мысли про чуму, лишь бы всё стало, как было.
Ехать в «ДиКСи» на «лексусе» Глеб не рискнул. Вдруг попадёт в пробку? Свою машину не бросишь. Вызвать тачку? А сколько её ждать? Проще всего на метро. Увы. Глеб уже год, наверное, не спускался в метро, но ничего, не помрёт, доедет. Зато надёжно. И Глеб нырнул в пылающую и холодную московскую ночь, будто в залп салюта.
Ему надо было перейти через улицу, и он остановился в тылу у небольшой толпы, ожидающей зелёного света у светофора. Глеб давно не оказывался частью такой вот обезличенной массы, что живёт лишь общими функциями. Это было неприятно, будто тебя оценивали не по уму, красоте или богатству, а просто на вес, как свиную тушу.
Глеб подумал, что телеком здорово его избаловал, — Дорн прав. С семантическим Интернетом Глеб ощущал себя демиургом, центром вселенной, судией. Его нить, конечно, была жёстко вплетена в общую ткань, но этой ткани Глеб не видел: он один сам для себя и для всех прочих был лучом света в тёмном царстве. А сейчас он стоял в табуне и ничего с этим не мог поделать. Табун зависел от пастуха-светофора.
Перед Глебом находился модный мужчина в шерстяной шапке набекрень, в каком-то кондукторском пальто с пуговицами в два ряда и в вельветовых брюках, собранных складками подобно голенищам сапог. У мужчины зазвонил телефон. Глеб презирал любопытство такого пошиба, но сейчас против воли, повинуясь зову звонка, пускай и чужого, бросил взгляд на экранчик смартфона в чужой ладони. На экране был он сам. В кашемировом пальто и в кепке с опущенными наушниками. Кто-то сфотографировал Глеба минуту назад.
Загорелся зелёный свет, и табунчик побежал через дорогу. Глеб не успел подумать, как же ему понимать случившееся. Кондукторское пальто вырвалось вперёд, не заметив Глеба, а Глеб чуть приотстал. Но в толпе, что двигалась навстречу с другого берега улицы, Глеб увидел молодого человека, который на ходу тоже смотрел в смартфон.
Блестящая куртка с накладными ремнями и клапанами, джинсы в обтяжку, длинноносые ботинки… Уши и нижняя часть лица у этого модника были замотаны клетчатым шарфом — словно юноша, как ковбой из кино, собирался ограбить почтовый дилижанс. Глеб быстро прошёл мимо, но сумел разглядеть: ковбой изучал в своём смартфоне его, Глеба, портрет. В последний момент модник поднял глаза и ошеломлённо уставился на Глеба, но инерция движения уже разнесла потоки людей.
Что же это такое? — потрясённо думал Глеб. — Кто рассылает всем встречным-поперечным его фотографию? Зачем? Его ловят, что ли?.. А сзади вдруг раздался визг тормозов, гудки и женский изумлённый вскрик. Глеб обернулся. На зебре пешеходного перехода лежал тот самый ковбой. Его клетчатый шарф размотался, а смартфон валялся под колесом «ГАЗели», которая, видимо, толкнула ковбоя бампером и сразу остановилась. Юноша ворочался, вставая, — его только помяло.
По расположению участников ДТП Глеб понял, что ковбой кинулся на красный свет обратно через дорогу. Но удивительнее оказалось не это… У ковбоя сейчас было другое лицо. Не то чтобы с гримасой испуга или боли, а вообще другое. Мертвенно-белое и… прекрасное. Что случилось? Юноша получил фото Глеба в свой телефон — обрёл лик смерти и повернул за Глебом… Так?..
Глеб быстро шагал по Ломоносовскому проспекту к метро. Слева от него в тёмное небо звездолётом возносилась сияющая огнями громада МГУ. Час уже был поздний, но людей на тротуарах оказалось много: в основном это были шумные компании молодёжи.
Глеб увидел двух девушек, стоявших под ручку. На одной была короткая белая шубка-распашонка с остроконечным капюшоном, а на другой — какой-то пиджак из чёрной норки, красный берет и красные зимние лосины. Девушки были разные, но обе одинаково держали перед собой айфоны и смотрели на экранчики. Глеб догадался, кого они там видят.
Обе девушки так же синхронно повернули головы и посмотрели прямо на Глеба. Можно было решить, что девчонки под гипнозом — но их лица вдруг неуловимо изменились, посветлели и тоже стали похожими, как у близнецов… А точнее, у них на двоих теперь стало одно лицо — разом и прекрасное, и мёртвое.
Едва сдерживая себя, чтобы не побежать, Глеб устремился к плоскому и круглому павильону станции с тонкими колоннами и большими окнами в квадратик. Девушки, словно заколдованные, под ручку шли вслед за Глебом, качаясь на шатких каблуках. Глеб то и дело оглядывался на этих подружек, но всё же заметил, как у входа в павильон представительный мужчина в военном бушлате полез во внутренний карман — возможно, за смартфоном, на который чума прислала ориентировку на Глеба.
Конечно, это была чума телекома.
Глеб покупал проездной для метро, спускался на станцию и думал про чуму. Чьё лицо он видел у преследователей? Абракадабры? А не важно. За ним гнался не демон чумы, а сама чума. Даже не так: чума не гналась за ним, а просто была вокруг него, как воздух.
Демон — это молния, а чума — гроза. Гроза убивает ударом молнии, а может убить, когда ураганным ветром валит деревья и столбы, может убить, когда от ливня реки выходят из берегов и топят города. Молния появляется и исчезает, а гроза, пока не иссякнет сама по себе, всегда вместе с тобой. И сейчас Глеб не просто бежит, увёртываясь от молний, а прорывается сквозь смертельную бурю, хотя другие эту бурю не видят.
На платформе Глеб сразу укрылся за углом массивного пилона, облицованного кремовым мрамором, но это было глупо: сука-чума не рыскала по следу, как собака, а неслась по магнитным полям телекома. В чёрном тоннеле нарастали свист, грохот и тот волшебный серебряный клёкот, с которым летали поезда метро. Поезд будто вывалился из тоннеля и заполнил собою мучительную пустоту за краем платформы.
Толкотни в этот час в метро уже не было, и в вагоне Глеб встал так, чтобы можно было осматривать станции в окно. Двери схлопнулись, поезд покатился, и Глеб успел увидеть у красно-синего столба посреди станции человека, поднимающего к уху смартфон. У человека было то же самое лицо, что у ковбоя, сбитого маршруткой, и у тех двух девушек на Ломоносовском проспекте.
А что будет, когда люди с лицами чумы догонят? — думал Глеб, раскачиваясь на поручне в вагоне. — Убьют? Скорее, подстроят несчастный случай. Толкнут с платформы на рельсы или с тротуара под колёса… Наверное, они и сами не соображают, что делают.
