на улицах Петербурга и русских, которые и зимой и летом ходят в шубах и меховых шапках…
На причале, недалеко от дворца императора, меня уже встречали. Я обратил внимание на двух русских, которые были одеты в невиданную мною ранее военную форму. Она была пятниста, словно шкура леопарда. Про этих ребят тоже ходило много слухов. Говорили даже, что если бы не они, адмирал Нельсон пренепременно остался бы жив и разнес бы орудиями своих кораблей Ревель вдребезги, проделав с этим русским городом то, что он сделал накануне с Копенгагеном. Я с удивлением смотрел на этих «пятнистых», а они, в свою очередь, с неменьшим любопытством разглядывали меня.
– Мсье Кадудаль? – наконец произнес один на не совсем правильном французском языке. – Вас ждут в Михайловском дворце.
Я вспомнил, что русский император недавно переехал из своего роскошного дворца на набережной реки в специально построенный для него замок. Значит, я буду рядом с царем, и если мне повезет, то увижу его.
Михайловский дворец показался мне не таким красивым, как старый дворец императора. Он больше был похож на замки германской и английской знати, которые мне довелось увидеть за годы моих странствий за пределами моей милой Франции.
Я сразу понял, что, скорее всего, русского царя сегодня не увижу. Меня проводили в помещение, расположенное в здании, похожее на обычную караулку. Как мне потом сказали, именно для этой цели оно и было изначально построено. Там меня встретил пожилой мужчина с короткой седой бородкой и внимательными прищуренными глазами. Он не говорил по-французски, и наш разговор переводил еще один военный в странной пятнистой форме.
– Приветствую вас в Петербурге, – произнес седобородый. – Мы много слышали о вас. Знаю, что вы стали генералом, сражаясь против якобинцев, которые огнем и мечом прошлись по вашей любимой Бретани. Мы рады, что вы решили посетить Россию. Здесь вы будете в полной безопасности. Чувствуйте себя, как дома…
12 июля 1801 года.
Фишерхаузен, Восточная Фризия.
Чарльз Джон Кэри, девятый виконт Фолклендский
– Выходите, – буркнул матрос. – Вам пора. На этот раз нам не стали завязывать глаза, как было, когда нас доставили на этот, с вашего позволения, корабль. На небе не было видно ни единой звездочки, лишь тоненький серп луны, просвечивавший сквозь тучи, давал хоть какой-то свет. Но все равно ничего толком разобрать было невозможно. Дул довольно-таки сильный ветер, пронизывавший нас до костей – хоть мы и покинули Лондон, здешняя погода была ничуть не лучше, а, пожалуй, даже хуже. Хорошо еще, что не шел дождь.
– Лодка вас ждет, – произнес с издевкой незнакомый мне голос – лица нашего собеседника мы рассмотреть при всем желании не могли. – Она доставит вас на берег, а там уж как-нибудь сами.
– Но, – начал было возмущаться я, – вам заплатили за то, чтобы вы нас доставили прямо в Норден.
– В сам Норден ни нам, ни вам дороги нет – пруссаки там так закрутили гайки, что нам приходится пользоваться близлежащими к городу пляжами, – тон собеседника посерьёзнел. – Да и море здесь, скажу вам сразу, ваттовое – то есть сплошные отмели, а в отлив часть дна выходит из-под воды. Ночью идти к берегу – самоубийство, а днём нас сразу же сцапают местные таможенники. Поэтому только на лодках. Либо на баркасе – но он нам и самим нужен.
– Так что прикажете делать? – обескураженно спросил я, сообразив, что ситуация практически безвыходная.
– Вас доставят на берег недалеко от Круммхёрна, там, где начинается старая тропа, вытоптанная такими купцами, как мы, – он вновь усмехнулся. – В сам Круммхёрн не заходите, там теперь то и дело шастают прусские патрули, обойдите его, пока еще темно. После него можете вернуться на дорогу. Где-то через час выйдете на развилку и пойдете налево в городок Хинте. Там есть пара трактиров, где вы сможете не только поесть, но и заночевать.
– Но…
– Не теряйте времени, спускайтесь в лодку.
Помнится, два дня назад мы пришли туда, куда нам велел явиться О’Нил. Там нам завязали глаза и куда-то повели. При этом нас поддерживали под руки, чтобы мы ненароком не споткнулись. Потом мы оказались в лодке, а затем нас на веревках втянули на палубу – по веревочной лестнице мы с завязанными глазами вряд ли смогли бы передвигаться. Нас вели дальше, спускали по каким-то трапам, вели, велев согнуться, коридорами, где Кадудаль, как он мне потом рассказал, все равно пару раз приложился головой о какие-то предметы, висевшие на подволоке.
Наконец с наших глаз сняли повязку, и мы обнаружили, что находимся в крохотной каморке. На полу лежали два тощих соломенных матраса, а в углу стояло ведро. На соломенном коврике между матрасами – места было очень мало – стояли кувшин с пивом, два оловянных бокала и две тарелки с хлебом и солониной. Время от времени приходил молчаливый матрос, приносил нам пиво и еду и выносил за нами ведро.
Один раз он споткнулся и выругался на каком-то непонятном языке. Кадудаль воспрял и задал ему вопрос то ли на той же самой тарабарщине, то ли на чем-то похожем. Тот удивленно ответил, и с тех пор они не раз и не два разговаривали между собой. На все мои попытки задать ему вопрос на английском моряк либо не реагировал, либо отвечал односложно. Я наконец-то спросил у Кадудаля, что это за язык, и тот усмехнулся:
– Он валлиец. Валлийский немного похож на бретонский, а он еще не раз и не два бывал в Бретани, а я в свое время общался довольно много с валлийцами. Так что кое-как объясниться мы сможем.
Когда мы спустились в лодку, тот же матрос сел за весла, и лодка медленно пошла в сторону берега – по крайней мере, я очень на это надеялся, хоть и не знал, откуда наш Харон знал, куда именно надо грести. И действительно, где-то через час наша лодка заскребла днищем по камням и выползла на пологий берег. Черная ночь уже потихоньку превращалась в предрассветные сумерки, и матрос, приятель моего спутника, махнув куда-то рукой, сказал:
– Прибыли. Вам в ту сторону. – И что-то сказал Кадудалю на своей тарабарщине, на что тот ответил что-то вроде:
– Тругарез, ма миньон!
Тот лишь кивнул, оттолкнул лодку от берега и плюхнулся животом на банку. Вставив весла в уключины, он погреб куда-то вдоль берега.
– Что вы ему сказали? – спросил я.
– Спасибо, друг, – усмехнулся Кадудаль. – Ну что, пойдем?
Как назло, вскоре пошел дождь, а ветер, хоть мы были уже на суше, усилился. Тропинка постепенно
