Однако очень быстро, в течение полугода, взгляды Ленина на эту проблему меняются. Коэн придает особое значение следующему факту: «По возвращении Бухарина в Москву в мае 1917 года Крупская передала просьбу вождя — «ее первыми словами были: В. И. просил Вам передать, что в вопросе о государстве у него теперь нет разногласий с Вами»[258]. Ленин на протяжении 1916 и 1917 годов продолжает в своих работах использовать образ Парижской Коммуны, но трактовка этого образа в 1917 году значительно меняется.
Особенно хорошо это заметно в статье «О двоевластии», где Ленин впервые конкретизирует свое видение революционной диктатуры. Ленин пишет: «Эта власть — власть того же типа, какого была Парижская Коммуна 1871 года. Основные признаки этого типа: 1) источник власти — не закон, предварительно обсужденный и проведенный парламентом, а прямой почин народных масс снизу и на местах, прямой «захват», употребляя ходячее выражение; 2) замена полиции и армии, как отделенных от народа и противопоставленных народу учреждений, прямым вооружением всего народа; государственный порядок при такой власти охраняют сами вооруженные рабочие и крестьяне, сам вооруженный народ; 3) чиновничество, бюрократия либо заменяются опять-таки непосредственной властью самого народа, либо по меньшей мере ставятся под особый контроль, превращаются не только в выборных, но и в сменяемых по первому требованию народа, сводятся на положение простых уполномоченных; из привилегированного слоя с высокой, буржуазной, оплатой «местечек» превращаются в рабочих особого «рода оружия», оплачиваемых не выше обычной платы хорошего рабочего»[259]. В.И. Ленин наполняет образ Коммуны своим видением конкретной модели революционной власти в условиях 1917 года, ибо в реальности Коммуна не соответствовала тому образу, который нарисовал Ленин.
Но это будет заявлено в апреле 1917 года, а в 1915 году Ленина больше занимает проблема доминирования оппортунистических тенденций в международной социал- демократии, которая создает серьезную угрозу рабочему движению. Идею классового компромисса в условиях сохранения буржуазного империалистического государства Ленин считал крайне вредной, разрушающей «классовое сознание», в силу чего рушилась и вся логика революционного процесса. Лучше всего свою мысль он выразил в работе «О лозунге Соединенных Штатов Европы»: «Капитализм есть частная собственность на средства производства и анархия производства. Проповедовать «справедливый» раздел дохода на такой базе есть прудонизм, тупоумие мещанина и филистера. Нельзя делить иначе, как «по силе»1. Как видим, Ленин отторгает принцип экономической целесообразности, якобы заложенный в капиталистической социально-экономической системе. Для него классовая борьба есть объективная данность самого исторического процесса. Буржуазия, по мысли Ленина, никогда не пойдет на классовый компромисс с рабочим классом в целом, она способна лишь подкупать его квалифицированную верхушку. Материальное благополучие без ликвидации системы эксплуатации и института частной собственности, порождающего эту эксплуатацию, для Ленина — мещанство и проявление рабской психологии. Материальное благополучие только тогда является полноценным, по мнению Ленина, когда оно имеет трудовую природу и исключает эксплуатацию. Конкретная модель достижения такого благополучия в текстах Ленина не приводится. Очевидно, он убежден, что творчество масс, освобожденных революцией, само создаст эту модель. Но это не более чем иллюзия. Несколько постреволюционных лет уйдет на то, чтобы Ленин преодолел эту иллюзию.
Тезис Ленина о постоянном подкупе отдельных прослоек рабочих, что создает почву для связи империализма с оппортунизмом, вызвал саркастическую реакцию Л. Мартова, который заявил, что дело противников капитализма было бы безнадежно, если бы именно наилучше оплачиваемые рабочие оказывались склонны к оппортунизму. Мартов, очевидно, не до конца осознал, что в отношении западноевропейской ситуации он сказал чистую правду. Ленин в работе «Империализм, как высшая стадия капитализма» ответил Мартову софизмом, сравнив оппортунизм со злокачественным нарывом на здоровом теле. Это с очевидной убедительностью доказывает, что социально-психологический аспект заподноевропейского реформизма Ленин просто не воспринимал.
Однако это никак не умаляет значимости самой книги. «Империализм, как высшая стадия капитализма» — это аналитическая работа. Ленин указал на подлинные реалии формирующейся на Западе социально-экономической и политической системы, но при этом абсолютизировал некоторые тенденции этой системы, что позволило ему сделать вывод о неотвратимости ее гибели. Многие исследователи указывают на связь многих положений этого труда с работой Гобсона «Империализм. Исследование», вышедшей еще в 1902 году и переведенной Лениным на русский язык (текст перевода так и не был найден). Выше уже говорилось и о влиянии на Ленина труда Бухарина, а, следовательно, присутствовало и опосредованное влияние Гильфердинга. Но суть в том, что Ленин описал империализм в категориях классического марксизма XIX века, без учета постоянной эволюции социальных отношений внутри данной социально-экономической системы.
Еще раз стоит подчеркнуть, что Ленин не принимал положения, что в основе социально-экономических отношений внутри капиталистического общества лежит принцип экономической целесообразности, многократно увеличивающий адаптационный потенциал системы, хотя и не исключающий наличия самых острых противоречий. Империализм представлен в работе Ленина как социально-экономическая модель, переносящая свои внутренние противоречия на «периферию», причем господство финансового капитала характеризуется как признак загнивания всей системы в целом, ибо создает мощную социальную группу, паразитирующую на прогрессивных потенциях индустриального капитализма. Тенденции обозначены правильно, но вся сложность внутрисистемных отношений не учитывается, как не учитывается и возможность максимального расширения паразитирующей социальной группы за счет модернизации технологических процессов. Проблема рассматривается в своей конкретной фазе: мировая война, создание государственно-монополистических форм организации производства, милитаризация труда, рост антидемократических настроений в правящей верхушке. Ленин никогда не признавал за капиталистической системой потенциальной готовности к социализации труда и перераспределению доходов. Для него это нонсенс. Не учитывалось и влияние на производственный процесс достижений научно-технической мысли и последующая возможная трансформация всей совокупности социально-экономических отношений на базе научно-тех- нической революции. Ленин убежден в том, что никакие трансформации капиталистической системы не уничтожат основного ее противоречия между общественным характером труда и частным характером присвоения прибавочного продукта. При этом он акцентирует внимание, что капитализм в империалистической стадии своего развития благодаря концентрации производства и капитала вплотную подходит «к самому всестороннему обобществлению производства». Однако при капитализме прогрессивные тенденции системы обращаются в свою противоположность в силу частного характера присвоения — монополии обращают сверхконцентрацию капитала и ресурсов на удушение конкурентов. Честной и свободной конкуренции больше нет, монополии подчиняют производство не интересам социума, а интересам своего собственного господства. Одновременно усиливается тяга к спекулятивным финансовым операциям. В своих оценках Ленин ссылается на немецкого экономиста Кестнера: «Наибольшим успехом пользуется не купец, умеющий на основании своего технического и торгового опыта всего лучше определить потребности покупателей, найти и, так сказать, «открыть» спрос… а спекулятивный гений, умеющий наперед усчитать или хотя бы только почуять организационное развитие, возможность известных связей между отдельными предприятиями и банками…»[260]. Отсюда Ленин делает вывод: «Хотя товарное производство по-прежнему «царит» и считается основой всего хозяйства, но на деле оно уже подорвано, и главные прибыли достаются «гениям» финансовых проделок. В основе этих проделок и мошенничеств лежит обобществление производства, но гигантский прогресс человечества, доработавшегося до этого обобществления, идет на пользу… спекулянтам»[261].
Итак, Ленин особо подчеркивает паразитизм финансовой олигархии, как одну из причин возрастания внутренних противоречий империализма. Бухарин же в своей работе акцентирует внимание на резко возрастающем значении государственной власти в ситуации, когда «народное хозяйство» превращается в один гигантский комбинированный трест, пайщиками которого являются финансовые группы и государство. Бухарин писал: «Само являясь крупнейшим пайщиком государственно-капиталистического треста, современное государство является высшей и всеобъемлющей организационной инстанцией этого последнего. Отсюда его исполинская, почти чудовищная мощь»[262]. То есть, по логике Бухарина, государство утрачивает в подобной ситуации свое первоначальное значение арбитра общественных отношений, все более сра- щиваясь с капиталистической системой. Такое государство в случае революции необходимо уничтожить. Ленин же, по сути, воспринимал государство именно как аппарат классового господства, практически не признавая за ним самостоятельного значения или сводя такое значение к минимуму. Он не воспринимал государство в роли арбитра, для него это всегда инструмент влияния и господства. До определенного момента он продолжал мыслить старыми формулами, предполагая использование старого государственного аппарата победившим пролетариатом в своих целях. И только в 1917 году он постепенно преодолевает свои старые взгляды. Вначале это было связано с его убеждением, что мировая война не может не закончиться европейской революцией, которую он мыслил себе в форме гражданской войны. Европейское же государство — насквозь буржуазно. Уже в феврале 1917 года он начинает осознавать логичность Бухарина в этом вопросе. Оказавшись в революционной России, он уже воочию видит, насколько старый государственный аппарат царской России не приспособлен к управлению (как административному, так и экономическому) в условиях революции. Он принимает «теорию взрыва государства» Бухарина, но наполняет ее своим видением организации диктатуры пролетариата.
