им далеко до моей весовой категории.
– Как самокритично, – хмыкнула Гита. – Поскорее бы со всем этим покончить. У меня и так был паршивый день.
– Не только у тебя. Вороны на кого напали? Они меня обгадили, между прочим! А это было одно из моих любимых сари, представь себе. Фарах сказала, восстановлению не подлежит, но обещала сшить из него курты[106] детишкам.
– Ты заходила к Фарах? – удивилась Гита.
Салони пожала плечами:
– А что такого? Она лучшая портниха в деревне.
За разговором они приблизились к дому Прити и Прии. Салони постучала в дверь. Здесь тоже еще не сняли украшения для Карва-Чаутх – алые ленты обрамляли дверной проем, на земле у крыльца стояли два погасших светильника-дия. Они имели форму капли, и погасшие фитили лежали у острого конца. Раньше Гита не замечала, что это похоже на женский половой орган, а сейчас тряхнула головой, будто отгоняя пошлую мысль, – ну надо же, всего один поцелуй сделал ее сексуально озабоченной!
Дверь открыла Прити, Прия выглядывала у нее из-за плеча.
– Он спит, заходите, только тихо!
Когда близнецы вели их с Салони по полутемному коридору, Гита слегка отстала, осматривая дом. Здесь было просторно, так что вполне могли с удобством разместиться две семьи. Она миновала обеденный зал и гостиную, после чего догнала остальных женщин на кухне. Близнецы наготовили огромное количество острого овощного карри. Салони воспользовалась тем же рецептом, но добавила кешью и, разумеется, понг-понг.
– Все дети уже поели с родителями Зубина, так что за столом будем только мы вшестером. – Прити вытянула руки, расписанные хной; Прия взялась за одну, Салони – за другую, и обе они подали ладони Гите, чтобы замкнуть круг. Ей не хотелось в этом участвовать, но руки будто сами приняли за нее решение.
Прити сделала глубокий вдох:
– Хочу поблагодарить вас, сестры. Вы придаете мне сил, когда кажется, что их совсем не осталось.
– «Мы здесь для того, чтобы помочь себе и своим сестрам…» – процитировала Прия строчку клятвы заемщиц, и все женщины, даже Гита, хором подхватили:
– «В тяжелые времена обязуемся помогать сестрам из нашей группы».
Когда Гита попыталась высвободить руку, Прия ее не отпустила.
– Салони только что сообщила нам, что Фарах тебя шантажирует, Гитабен, – сказала Прити. – Это подло.
– Да просто подлейшая подлость, типа.
– Но ты не беспокойся. Как только Даршан нас покинет, Рамеш объявится, и у Фарах исчезнет повод для шантажа.
Прия пожала вспотевшую ладонь Гиты:
– Теперь мы вместе, Гитабен. Расслабься.
– А вас не волнует, что Фарах сумеет сложить два и два, когда станет известно о смерти Даршана? Она может начать шантажировать нас всех! – предупредила Гита.
Салони покачала головой:
– Нас много, а она одна. Если рискнет, мы поставим ее на место. Но давайте решать проблемы по порядку.
Прити осклабилась:
– Повыдергаем ублюдку все, что осталось от усов!
«А может, деревня и не превратилась в дурдом без санитаров, – подумала Гита, чувствуя легкое головокружение. – Может, они-то как раз все нормальные, а я тут единственная сумасшедшая? Может, психическое здоровье, как и красота – в глазах смотрящего?..»
После того как Прити сбегала разбудить Даршана, чтобы он успел зайти в ванную освежиться после сна, женщины принялись накрывать на стол. Для Гиты это был новый опыт. Ей выпало расставлять стаканы с водой рядом с одинаковыми металлическими тарелками. Она уже привыкла есть одна за своим рабочим столом, а многие семьи в деревне и вовсе принимали пищу, сидя прямо на полу, скрестив ноги. В этом доме, однако, был настоящий круглый обеденный стол, правда, с разномастными стульями, не очень к нему подходящими. У Салони тоже был стол, как Гита помнила по недавнему визиту к ней, но у нее был и холодильник, так что неудивительно.
Наконец женщины расселись и стали ждать мужчин. В центре стола красовался большой вращающийся поднос для закусок, на котором сейчас стояли кувшин с водой, блюдо с пападамами, миска с маринованным зеленым перцем-чили и несколько мисок с карри.
– Погодите, а где он обычно сидит? – озадачилась Гита.
– Здесь, – хором ответили близнецы, при этом Прия показала на один стул, а Прити одновременно с ней на другой.
Сестры обменялись взглядами, встали и пересели.
– Это карри с кешью? – спросила Гита у сидевшей рядом Салони.
– Да, кажется, я вижу орешки.
– Кажется?!
В этот момент вошел Зубин, муж Прии, и разговор прервался. Зубин был выше среднего роста и худощавой комплекции – он принадлежал к тому типу мужчин, которые остаются стройными всю жизнь. Оглядевшись, он хотел сесть рядом с женой, но та вскочила и подвела его к другому стулу.
– Неужели я тебе еще не надоела? – игриво воскликнула Прия странно высоким, тоненьким голоском. – Может, отдохнем разок друг от друга хотя бы во время еды? А то все подумают, что у нас затянувшийся медовый месяц.
Зубин озадаченно покосился на нее, но все же сел там, где ему указали – слева от Гиты, перед миской с карри без яда. Справа от Гиты устроилась Салони.
К ним присоединился Даршан, вытирая о штаны мокрые руки – обе были в перстнях.
– Вас всех ждет грандиозный пир! Острое овощное карри, которое готовит моя Прити, уже вошло в легенды. Правда, мэри джан[107]? – Присутствие чужих людей не помешало Даршану выразить свои чувства – он чмокнул жену в висок со сморщенной от кислотного ожога кожей.
– Сегодня мое карри особо острое. Кажется, я его переперчила. – Прити отодвинула для него стул: – Присаживайся.
– Чудесно! Ты лучшая в мире жена, мэри джан.
Его второй поцелуй Прити выдержала с идеально прорисованной улыбкой. Даршан уселся, Зубин пробормотал приветствие в адрес свояка. Прити садиться не стала – побежала на кухню, вернулась со свежеподжаренными лепешками-роти, принялась раздавать их желающим.
– Лепешки у моей Прити – высший класс, согласны? – осведомился Даршан, хотя никто, кроме Зубина, еще не взялся за еду. – Прия тоже их хорошо готовит, но нет ничего вкуснее того, что ты получаешь из рук любимой женщины.
Гита наклонилась к Салони:
– Он это серьезно?
Салони наступила под столом ей на ногу.
Гита потыкала пальцем в лепешку-роти у себя на тарелке:
– Да, Прити, ты должна научить меня, как их сделать такими… такими масляными.
Зубин поднял на нее глаза.
– Масла добавить, – посоветовал он.
– Точно! – хмыкнула Гита. – Как это я не догадалась?
Она снова уставилась в свою тарелку. Над столом витали весьма заманчивые ароматы, но ей кусок в горло не лез. Проглотить сейчас что-либо, пусть даже восхительно вкусное, казалось таким же невыполнимым действием, как отрастить крылья и улететь на свободу. Еще ей пришло в голову, что хоть она и готовит сама у себя дома, звания настоящего кулинара никак не достойна. Гита все-таки взяла роти, зачерпнула ею карри, поднесла к открытому рту – и замерла. А потом, чуть слышно охнув, опустила еду обратно на тарелку. И пнула под столом Салони.
