— Но тебя не волнует, что они видели, как ты волок меня сюда, будто преступницу.
— Тебя нашли в мужской одежде и в компании Кайана. Ты намеревалась сбежать вместе с ним?
— Если мы собирались сбежать, то зачем тогда направлялись к лагерю?
— Я приказал тебе оставаться в своей палатке.
— До меня дошли слухи, что на тебя напали три тысячи боевых слонов и что всех вас перебили. Если бы это оказалось правдой, разве я могла бы чувствовать себя в лагере в безопасности? Неужели ты полагаешь, что твои пешие солдаты способны сдержать натиск слонов?
— Как ты ухитрилась проскользнуть мимо охраны незамеченной?
— Это уже неважно.
Не было никакой необходимости пояснять ему, что она подкупила прачку и спрятала лицо и волосы под покрывалом, что украла лошадь из-под носа часового, прихватив заодно и сушившуюся рядом мужскую одежду. Не стоило также упоминать, что страх за него заставил ее вернуться, поскольку уже не было сил прятаться в ожидании худшего.
— Если я не могу доверить своей пехоте охрану всего одной женщины… то должен содрать со всех них кожу!
— Они ни в чем не виноваты. Если следует кого-то высечь за невыполнение твоих приказов, пусть это буду я.
— Разве я когда-нибудь бил тебя? Разве из-за меня на твоей нежной коже появился хотя бы один синяк?
— То, что ты сделал, гораздо хуже. Ты оскорбил меня, посягнул на мою честь.
— Твою честь? А что же тогда говорить о моей чести, если я поймал тебя с этим проклятым Кайаном?
— Мой брат был со своей кавалерией. Он нашел меня на полпути к лагерю и настоял на том, чтобы сопровождать меня до палатки для обеспечения моей безопасности. Это произошло уже после твоей встречи с царем Амби.
— Но, что я должен быть думать? Я приехал прямо в твой шатер, чтобы сообщить о капитуляции Амби, и твои женщины сказали, что ты спишь. Когда я решил разбудить тебя, то не обнаружил ничего, кроме подушек, разложенных под одеялом. Что это за детские игры?
— Ты сам вынудил меня к этому, потому что обращался со мной, как с вещью, а не как с супругой.
Александр грязно выругался.
— Супруга… Ты никогда не вела себя как настоящая жена. И отдай мне свою саблю. Не смей никогда больше обнажать против меня оружие.
— Оно вонзится прямо в твое греческое сердце!
Ее глаза метали молнии. Она чувствовала, что приступ бешенства царя вызван чем-то более важным, нежели ее ночная выходка. Она вскочила с табурета и прислонилась спиной к центральной опоре шатра.
— Тебе не удастся меня запугать, клянусь кровью Ормузда!
Он стал приближаться к ней.
— Я никогда не бил женщин. Но клянусь…
— Если хочешь ударить, бей сильнее, потому что, если ты не убьешь меня, я убью тебя! — воскликнула она, переходя на родной язык. — Ты отец этого ребенка и единственный мужчина, который познал меня. Но ты можешь верить всему, во что желаешь верить.
Александр попытался выхватить у нее оружие. Сабля полоснула воздух. Он увернулся, но клинок разрезал тунику и оставил тонкую кровоточащую полоску на его груди. Он выругался и отскочил за пределы досягаемости клинка.
— Ты называешь меня дикаркой с холмов, македонец! Подойди ближе, и я помогу тебе выяснить, бессмертен ты или нет.
— Ты слишком возбуждена, Роксана.
— Ты клялся мне в любви, — тихо произнесла она, — но нельзя любить меня и одновременно так мало доверять мне, а я считаю свою честь дороже жизни.
Смертоносное пламя в его глазах угасло до тлеющих огоньков.
— Поклянись своим единым богом, что ты не изменила мне ни с одним мужчиной.
— Я клянусь именами всех Защитников Света!
Он некоторое время колебался, но затем кивнул.
— Значит, я ошибался в отношении тебя. — Он медленно вздохнул. — Опусти свое оружие, тебе ничего не угрожает. — Он опустил руки и шагнул навстречу ее убийственной ярости. — Пронзи меня клинком, если хочешь, Роксана. Я не намерен защищаться от собственной жены.
Она застыла в нерешительности, следя за глазами Александра, как учил ее китайский мастер меча Ши Сай Чон. Следует всегда наблюдать за глазами противника, поскольку разум реагирует быстрее, чем мышцы. Размышляя, можно ли доверять Александру или это всего лишь уловка, призванная усыпить ее бдительность, она ощутила, что кожа на затылке стала гусиной.
— Ты уже говорила правду, — сказал Александр. — Раньше… когда сообщила, что скифы не тронули того, что принадлежит только мне.
Напряжение между ними несколько ослабло, как ослабевает натянутая тетива лука, когда выпущена стрела.
— Так значит, вот почему ты гневался. Не потому, что я сбежала, пытаясь прояснить обстановку, а из-за того, что могло случиться со мной то же, что и тогда, когда я была пленницей скифов. Согласись, что это так!
— Нет, не соглашусь.
— Если бы я тогда подверглась насилию, я бы тебе сообщила. Среди наших людей считается, что для женщины нет ничего постыдного в этом. Разве становится нечистой река, если путник хлебнет из нее воды? Если совершается преступление, то кто виноват в нем — преступник или жертва?
— Только не говори мне, что не любишь Кайана!
— Он мой родственник. Неужели испытывать теплые чувства к тем, кто близок тебе по крови, является преступлением? Я люблю своего отца. Это тоже неправильно?
Александр скорчил недовольную гримасу.
— Замечательное качество, но мне оно не свойственно. Мой отец, Филипп Македонский, внушал к себе уважение и трепет, но не любовь.
Она сглотнула, пытаясь снять напряжение в горле.
— Кайан не совершил ничего недостойного, так же как и я. Но я не могла сидеть взаперти, как пленница, и поэтому решила взглянуть, что же происходит. Я боялась за твою…
— Александр! — В палатку ворвался Гефестион. — Азиатские войска взбунтовались. Оксиарт возглавляет…
— Они решили, что я нахожусь в опасности. — Роксана вернула свою саблю в ножны. — Позволь мне показаться им и…
— Клянусь богами! Я прикончу эту вероломную суку! — Гефестион схватил короткое охотничье копье Александра и занес руку, чтобы пронзить Роксану.
— Нет! — Александр стал между ней и своим другом. — Это дело касается только меня и моей жены. Угрожая ей, ты рискуешь своей жизнью.
— Значит, ты позволишь этой согдианской ведьме изменять тебе и разлагать твою армию?
— Вон отсюда! — произнес Александр, так понизив голос, что он прозвучал почти как шепот. — Ради любви к тебе я забуду, что ты посмел произнести подобные слова. Роксана носит в чреве сына от меня, а не от кого-то другого. То, что происходит здесь между нами, — не более чем любовная игра, и в ней нет места для тебя. А теперь убирайся, или моему терпению придет конец.
