— Я вполне понимаю ваши опасения, — отвечает Пораваль. — Но в таком случае, зачем было вообще рекомендовать создание батальонов? Нужно было сохранить деление на группы и отряды, менее уязвимые для врага.
— К этому нас вынуждала военная необходимость, — поясняет Марсо. — Рост наших сил и увеличение масштабов стоящих перед нами задач потребовали такой реорганизации. Из этого, однако, вовсе не следует, что три-четыре сотни людей, составляющих батальон, должны быть сосредоточены в одном месте.
— Вот теперь мы пришли почти к полному согласию… У меня, представьте, было впечатление — может быть, потому, что я видел в вас прежде всего человека, занимающегося политикой, — что опыт военной науки не имеет в ваших глазах значения.
— Как раз наоборот, — возражает Марсо, — я многому учусь у вас в этой области. Например, вы не так давно показали мне, как производится топографическая съемка местности, и я считаю это очень полезным для себя… Только скажу вам откровенно: война, которую нам приходится сейчас вести, — это особая война. Методов ее ведения нельзя почерпнуть ни из опыта кадрового офицера, какова бы ни была его личная доблесть, ни из военных учебников Сен-Сира.
— Мне также есть чему у вас поучиться, — говорит Пораваль. — Мы еще вернемся к этому вопросу… Я остался, чтобы переговорить с вами о моем друге Лусто. После того как боши сожгли его дом, и особенно после трагической гибели Кулондра, он решил покинуть «Тайную армию» и перейти к нам.
— Пусть приходит к нам, ему будет дана командная должность.
— Нужно бы сделать это поскорее.
— Почему?
— Боюсь, как бы с ним не стряслось беды…
* * *
Сразу же после ухода Пораваля в библиотеку входит Ролан. Лицо у него нахмуренное и злое, как всегда, когда он готовится к какому-нибудь отчаянному поступку.
— Что случилось, старик?
— Прошу освободить меня от командования батальоном.
— Мотив?
— Я лишен свободы действий.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я не создан для штабной работы. Вечно надоедают, вечно куча хлопот и в довершение всего — ругань и головомойки. Всегда кто-нибудь у тебя на шее: «Начальник, как вы думаете насчет этого?», «Начальник, как насчет того?…» — Словом, так целый день… Нет, куда лучше иметь только отряд и самому воевать…
— Однако же ты не очень много воюешь… с трудностями.
— Скажи, каково вообще твое мнение обо мне? Давай поговорим откровенно, как коммунисты. Мне надоели все эти намеки — с меня довольно.
— Прежде всего, мне больше нравится, когда ты кричишь, — говорит Марсо. — Это значит, что ты приходишь в себя. Но если тебе так хочется — поговорим. Я о тебе самого хорошего мнения и действительно считаю, что ты соответствуешь занимаемой должности. Однако у тебя есть один большой недостаток: ты все хочешь делать сам и всегда по-своему, не считаясь с мнением других. Этим и объясняется, что столько дел в батальоне валится на твою голову: никто не осмеливается разрешать их без тебя. Ты подавляешь инициативу подчиненных. Так бывает в тех вопросах, которые затрагивают твое самолюбие. Во всех же остальных случаях у тебя, наоборот, полнейший самотек: делайте, что хотите! Выходит, что ты фактически не руководишь батальоном. Конечно, куда легче командовать отрядом, но ты поставлен во главе батальона по указанию партии и не должен этого забывать.
Вопреки ожиданию Марсо, его повышенный тон не вызывает взрыва негодования у Ролана. Похоже даже, что у того вот-вот выступят слезы на глазах. Хороший признак.
— Ты согласен с моей критикой?
— Нет, — говорит Ролан. — Впрочем… я подумаю над всем этим. А можно мне покритиковать тебя?
— Разумеется.
— Ты неправ, думая, что я не считаюсь с решениями партии. Это неверно. Может быть, я еще недостаточно образован. Тем более мне надо все объяснять, и лучше, чем ты это делаешь, а не бросать необоснованные упреки, не разобравшись, в чем дело. Возьмем хоть историю с газетами. Разве я это придумал? Я слышал, как ответственные товарищи говорили: прежде всего Ф.Т.П. Как, по-твоему, откуда мне знать, соответствует это мнению партии или нет?
— Я никогда не говорил тебе, что ты плохой коммунист.
— Что-то в этом роде ты сказал мне на днях. Да и сегодняшнее твое упоминание о Советской армии… словно ты хотел вправить мне мозги. Я тебя прекрасно понял. Это меня так покоробило!
— Хорошо, положим, я неправ в этом отношении; буду впредь осторожнее. Но все же это менее серьезно, чем покидать свой пост, как ты собрался сделать. Согласен?
Ролан, не желая признать поражение, пожимает плечами.
— С тобой невозможно спорить. Ты всегда оказываешься прав…
В этот момент раздается выстрел, а за ним автоматная очередь. Марсо и Ролан сразу же бросаются к окну.
— Где-то близко, — говорит Марсо. — Пожалуй, в ложбине.
— Да, вот еще… и еще… стреляют со всех сторон. На нас нападение, старина!
Сбитые с толку криками и поднявшейся невообразимой суетой, где-то, по-видимому, совсем рядом, они несколько мгновений колеблются: что же предпринять? Какой отдать приказ?
— Твоя очередь! — кричат в ложбине.
— Теперь ваша!
Еще один залп, и сразу же — торжествующие возгласы. На поляне перед замком появляется Рамирес с дымящимся автоматом в руке.
— Что случилось? — кричит ему из окна Марсо.
Лицо испанца расплывается в улыбке. Он еле сдерживает смех.
— Ничего особенного, — объясняет он. — Товарищи упустили быка с бойни. Бык был в ярости! Я никогда не видел такого замечательного боя быков!
XVII
Солнечным утром по проселочной дороге медленно едет на велосипеде молодая женщина; ее голубая блузка, стройная фигура и тонкий профиль хорошо знакомы местным крестьянам. Дорога, залитая солнцем, кажется ослепительно белой, словно покрытой снегом. Вокруг раскинулись зеленые виноградники, местами виднеются желтеющие поля ржи, тут и там привлекают взор пышная листва могучих дубов и заманчивая тень кустарников. В траве весело стрекочут кузнечики. Склоны холмов, усеянные цветами, прозрачное голубое небо и далекий, спокойный горизонт — все это создает чарующую картину первых июльских дней.
Роз Франс думает о Марсо. После памятного вечера на прошлой неделе он не возвращался больше к этому разговору. Словно между ними ничего и не произошло. А между тем они видятся каждый день. Роз невольно ищет в его лице, в его словах и взгляде намек на затаенное чувство. Она даже ловит себя на том, что стала тщательнее следить за своей наружностью… Как странно все же, что ее мысли неизменно возвращаются к Марсо! К тому, кто был другом Бернара… Правда, в конце концов все забывается… И ей всего только двадцать три года… Разве сам Бернар не говорил ей, что, ведя эту войну, люди борются за мир, за свое будущее счастье?… «Смотри вперед!» — всегда учил он ее. Но Роз боится, что заглядывает слишком далеко вперед… Впрочем, не так уж далеко, если не успевает вовремя заметить молодого человека, стоящего на краю дороги; она чуть не сбила его с ног.
