Он чиркнул зажигалкой.
— Моника согласилась поддержать меня? Мы не очень-то дружим…
— Моника за несколько фунтов готова на что угодно. Но, Джоани, по правде говоря, на сей раз она не взяла ни пенни.
— А что-нибудь известно об отце Томми?
— Вчера мы, было, решили, что нашли его: на окраине Лондона выловили тело. Увы, это оказался не он. Но он неизбежно появится. Дерьмо всегда всплывает на поверхность.
— Да уж… — вздохнула Джоани.
— Я не хотел арестовывать тебя. Ты просто собиралась выполнить нашу работу.
Джоани улыбнулась.
— А вы знаете, я даже рада, что не прикончила его. Не хочу опускаться до его уровня. Но когда я думаю о своей Кире…
Ди Бакстер тяжело вздохнул.
— Послушай, Джоани: у нас нет твердой уверенности в том, что он виноват. К тому же мы не знаем, что случилось с Кирой.
Она покачала головой:
— О, мистер Бакстер. Вы это прекрасно знаете…
Глава двадцать вторая
Джесмонд достал сигарету с марихуаной. Чтобы раскурить ее, понадобилось время, но Джон-Джон может и подождать. Теперь он добьется правды во что бы это ни стало.
Было бы глупо думать, что он здесь только потому, что Кэндис разоткровенничалась с ним. Он бы и так достал Джесмонда.
События последних месяцев многому научили его. Он стал мудрее и… хитрее. Мудрость подсказывала ему, что та жизнь, какую он ведет сейчас, ничем хорошим не закончится.
Даже Пол, и тот остался на бобах. Толстушка Сильвия ободрала его как липку. Конечно, Пол восполнит потери, и скоро, но какой ценой, вернее, за счет кого, — Джон-Джон жалел бедных девчонок, которым придется вкалывать, не покладая рук и… других частей тела. А хитрость, хитрость позволяла ему расправляться с такими, как Джесмонд.
Джон-Джону не так уж много лет, и у него все впереди. В школе ему не раз говорили, что у него светлый ум. В принципе он может стать кем захочет. Англия — свободная страна, предоставляющая всем равные возможности. И он воспользуется ими. Но прежде всего он рассчитается с убийцами Киры.
То, что его мать проститутка, нисколько его не смущало. Скорее напротив: превратило его в бойца, он научился защищать себя от насмешек других ребят и одновременно защищать мать.
Джон-Джон всегда любил ее. Кем бы она ни была, она достойная женщина. Она — честная, а честность в наше время почти ископаемая редкость. Но главное — она потрясающая мать. Она дала им столько, сколько не дала бы ни одна другая женщина.
Он повторял это про себя как мантру.
Истина будет установлена, Джон-Джон в этом нисколько не сомневался. И Джесмонд лишь первая ниточка, за которую стоит потянуть. Он и без Кэндис вышел бы на него, хотя она молодец, не побоялась подсказать, что он связан с педофилами.
В душе Джон-Джон был рад тому, что Бернард Ли оказался свидетелем их разговора. Похоже, Джесмонд боится его даже больше, чем самого Джон-Джона.
Однажды Бернард Ли спалил целый дом за какие-то 75 фунтов. Главное — не деньги, сказал он тогда, главное — принцип. Уж если он пошел на такое ради 75 фунтов, то что же он сделает с педофилом?
Джон-Джон знал, что похожие мысли морщинят лоб Джесмонда, — потому-то он и тянет время.
— Говори же, нам некогда.
Голос Бернарда Ли был на редкость раздраженным. Джесмонд затягивался сигареткой, когда увесистый кулак компаньона врезался в его правое ухо.
— Ты что, издеваешься надо мной? Я бы за это время слетал на Луну! Тебе задали вопрос, не тяни резину, отвечай!
Джесмонд был оглушен, но отнюдь не ударом, а страхом. Если его тайные дела выплывут наружу, он погиб. Правда, многое будет зависеть от того, удастся ли ему умягчить Бернарда. Деньги, конечно, сыграют свою роль, но только деньгами здесь не обойдешься.
Он вспотел, но, самое плохое — он потерял способность адекватно реагировать на происходящее. Никогда ранее он не испытывал такого страха.
— Все началось несколько лет назад…
Чтобы успокоиться, он зажег еще одну сигаретку. Вдыхая дым, Джон-Джон с трудом удержался от улыбки. Такой огромный мужчина — и курит эту дрянь? Как бы то ни было, но марихуана снимает напряжение. Пустая затяжка… Как сказать — кому-то и она помогает.
— Так что же началось несколько лет назад?
Бернард Ли говорил очень тихо, и Джон-Джон придвинул стул поближе, чтобы не упустить нюансов. Он понимал, что разговор будет вести компаньон Джесмонда.
Джесмонд стал нервно теребить кончики волос.
— Однажды ко мне обратился знакомый румын, торговец девочками. — Он почти заикался от напряжения. — Вернее, даже не сам румын, а один из его помощников. Он спросил, не нужны ли мне девочки. — Он взглянул на Джон-Джона, пытаясь найти в его глазах понимание. — Девочки работали на меня бесплатно. Я отбирал у них паспорта и заставлял отрабатывать те деньги, которые были потрачены на английскую визу. Многие из них и дня бы не прожили без меня. Я им нужен.
Бернард Ли рассмеялся.
— Прямо добрый дядюшка! Вот сволочь! У этих румынок сифилис — это всем известно, а где сифилис, там и СПИД.
— Не у всех…
— Заткнись! С иммигрантками лучше не связываться, себе дороже. Они не знают языка и создают кучу проблем!
— Ты и сейчас занимаешься этим? — обратился к Джесмонду Джон-Джон.
Джесмонд глубоко вздохнул. Наркотик наконец подействовал на него. Он слышал биение собственного сердца.
— В общем-то, да. Это легкие деньги, кто ж будет отказываться, когда они сами плывут в руки!
Услышав это, Бернард Ли проявил заинтересованность.
— И сколько же ты стрижешь?
Джесмонд широко улыбнулся, обнажив свои золотые (до этого были платиновые) зубы, давно уже вышедшие из моды.
— Примерно шестьдесят тысяч за неделю.
Он явно хвастал — такова была его натура. Он не мог без этого.
— И ты все забирал себе, да?
Злость Бернарда Ли не осталась незамеченной.
— Но послушай: о моем бизнесе никто не знал…
— Ничего себе хапанул! — Бернард Ли осуждающе покачал головой. — Черномазая тварь! Да только за это тебя надо придушить!
Джон-Джон поднялся. Ему это стало надоедать.
— Я плевать хотел на ваши разборки, я хочу знать, замешаны ли в твоих делах дети?
Оба компаньона вздрогнули, возвращаясь к теме. Джесмонду показалось, что в груди у него застрял кусок бетона, — настолько велик был испытываемый им страх. Он предчувствовал, что скандал будет грандиозным. Оставалось только одно — представить себя невинным свидетелем. Или почти невинным.
— Дети были частью сделки, но сам я не занимался этим.
— Дети? Ты что, где-то запирал их? — не выдержал Бернард. В его голосе сквозило отвращение.
— Это уже пройденный этап. Я и сам осуждаю детскую порнографию, — промямлил Джесмонд. — Может, промочим горло? Я хочу выпить.
Бернард Ли сделал знак Джон-Джону.
— Мы все хотим выпить. Принеси нам, сынок, бутылочку, думаю, она будет не лишней.
Джон-Джон поднялся и подошел к бару. У стойки сидели телохранители Джесмонда. Они явно нервничали. В присутствии Бернарда Ли они не имели права приближаться к боссу.
— Бутылку виски и бутылку коньяка.
Рыжий детина с выпирающими из-под майки бицепсами спросил:
— Там у них все нормально?
Джон-Джон подмигнул ему.
— А ты кто такой, чтобы задавать вопросы? Сиди и помалкивай, а лучше вали отсюда — так будет лучше.
Вопреки ожиданиям дружков, парень молча проглотил оскорбление. Он шкурой почувствовал, что босса прижали к стенке. Кто знает, чем закончится эта разборка. Может, и ему вскоре придется работать на Пола. А раз так, лучше стерпеть.
— Не горячись, не надо, — сказал он Джон-Джону.
Джон-Джон рассмеялся:
— А я и не горячусь, со мной все в порядке.
В голову ему закралась нехорошая мысль: чем бы это ни кончилось, он не окажется в накладе. Если получится, он заберет девочек Джеймса себе. Переведет их в другое место и сделает деньги.
На несколько секунд он забыл о Кире. Как это могло произойти? Работа на Пола изменила его сознание.
Моника открыла дверь и, увидев Джоани, радостно улыбнулась. Она скучала по подруге, а то, что люди перестали здороваться с ней, только подливало масла в огонь.
Джоани любили раньше и любят теперь. Без нее Моника не сблизилась ни с кем. С Джоани у нее были друзья и деньги, она могла пойти с ней куда угодно в любое время суток. Ей не хватало мелких проявлений доброты со стороны Джоани, ей не хватало визитов в ее квартиру, но главное — поддержки во всем. Особенно сейчас, когда она растратила все деньги, полученные за интервью.
— Заходи, Джоани, дорогая.
Джоани крепко обняла ее.
— Ты — молодчина, Моника. Заступилась за меня, я этому рада.
Казалось, она готова была расплакаться.
Моника пожала плечами.
