Банки неизбежным образом ужесточили условия предоставления кредитов Бразилии. Для обсуждения рисков, которым подвергались заключенные банком сделки репо на рынках стран с переходной экономикой, Херб Эллисон, президент Merrill Lynch, созвал заседание на 4 сентября, пятницу, предшествовавшую Дню труда. Эллисон, некогда с таким энтузиазмом выступавший за развитие отношений с LT, пожелал узнать, почему Merrill Lynch финансирует сделки фонда с бразильскими ценными бумагами. «В чем дело, Херб? – спросил один из его подчиненных, имея в виду былую очарованность своего босса компанией LT. – Это же все из-за тебя». Эллисон рассмеялся и приказал сотрудникам не допускать повторения подобной истории.
Банки были возбуждены не только положением хедж-фондов, но и собственными нарастающими убытками. Огромные портфели облигаций Goldman Sachs, Morgan, Salomon Smith Barney, Merrill Lynch походили на портфель LT. Банки тоже хеджировали свои портфели продажей облигаций Казначейства США и страдали от того же безжалостного расширения спредов по кредитам. Более того, котировки акций самих банков заметно снизились. В Goldman Sachs, чьи убытки были самыми большими, особенно боялись, как бы «медвежий» рынок не сорвал публичное предложение его ценных бумаг, намеченное на следующий месяц. Нервничали и в Salomon. Сэнди Уэйлл боялся, что убытки, понесенные Группой арбитражных операций, могут поставить под угрозу намеченное им слияние с Citicorp, которое также запланировали на октябрь. Следуя жестким приказам Уэйлла, Salomon продолжал ликвидировать свои позиции. Нервный Хагани был очень расстроен, выбит из колеи и даже хотел скупить все, что еще оставалось в портфеле Salomon, и прекратить таким образом совершаемые Salomon продажи. Партнеры Хагани думали, что он рехнулся – LT была не в состоянии покупать, – и даже сомневались, делает ли нервный Хагани то, что необходимо для сброса активов. Он словно бы втайне наслаждался ситуацией, когда на кону стояло все. Находясь в Лондоне, Хагани продолжал ездить на работу на велосипеде, как будто ничего не изменилось.
Обнаруживалась зловещая закономерность: цены на сделки, заключенные партнерами, падали ниже, чем цены других сделок. Например, на рынке «мусорных» облигаций произошла стабилизация и наметилась тенденция к росту котировок, однако как раз цены на те выпуски облигаций, которыми владела LT, оставались угнетенными[222]. Сходным образом, спреды по свопам расширялись в Англии намного сильнее, чем в Германии, без какой бы то ни было явной экономической причины для этого, то есть подвижки на рынке были прямо противоположны ставкам, сделанным LT. В Великобритании спреды по свопам раздуло до 82 пунктов, тогда как в Германии они болтались где-то на уровне 45 пунктов. «Это просто чушь какая-то», – дымился от ярости один из трейдеров LT. Если Англия страдала от бегства к качеству, логично предположить, что такое же движение должно охватить и Германию. Но было ли то рациональным или иррациональным, трейдеры с Уолл-стрит бежали от заключенных LT сделок словно крысы с тонущего корабля.
Это более не было простым совпадением. В процессе своих судорожных поисков средств LT вынужденно раскрывала те или иные сведения о своем портфеле и даже его общие очертания. По иронии судьбы хедж-фонд, всегда отличавшийся маниакальной страстью к секретности, превратился в открытую для других книгу. Как сказал бы Винни Маттоне, рынки, возможно, организуют заговоры против слабых. А благодаря письму Меривезера вся Уолл-стрит знала о проблемах LT. Компании-конкуренты начали продавать, пытаясь предупредить лавину, вызванную ликвидацией позиций LT. «Как только люди учуяли беду, они стали уходить с рынка, – заметил Костас Капланис, бывший в то время одним из трейдеров Salomon. – Они делали это не для того, чтобы причинить вред LTCM, а ради собственного спасения». По мере отшатывания от сделок LT Лихи становилось все тошнее: конкуренты ликвидировали позиции компании, а не она сама[223]. Хилибранд не ошибся: публичность похожа на наготу – раскрывший свои секреты оказывается голым.
* * *
Меривезер мог считать, что фонд имеет запас ликвидности, но в Bear Stearns в этом не были так уж уверены. Активы, которые LT держала в сейфе, то есть наличные деньги и ценные бумаги, хранившиеся компанией в Bear Stearns на случай, если банк потребует дополнительного обеспечения, ежедневно убывали. В Bear Stearns испытывали все большее неудобство в связи с выполнением расчетов фонда. Дело усугубил Роберт Шустак. Во второй половине дня он всегда информировал Bear Stearns о результатах деятельности фонда и при этом неоднократно занижал убытки. Шустак делал это без злого умысла. LT надо было произвести оценку многих своих сделок, особенно сделок по ПФИ, которые публично не котировались. LT получала свои оценки, то есть цены, у других трейдеров. А теперь конкурирующие банки либо действовали наверняка, либо играли на беде LT, занижая стоимость ее сделок, заставляя Шустака снова и снова сообщать Bear Stearns более точные цифры.
Майк Эликс, управляющий кредитами в Bear Stearns, чувствовал – настало время предупредить LT, и сообщил Шустаку, что, если активы LT, хранимые в сейфе, снизятся до суммы менее 500 миллионов, Bear Stearns прекратит выполнять расчеты по операциям LT. Подчеркивая всю степень озабоченности своего банка, Эликс приказал LT найти новые источники финансирования тех контрактов по фьючерсам, которые прежде финансировал Bear Stearns. Осторожный и благоразумный банк не хотел из-за хедж-фонда подвергаться чрезмерному риску.
Давление со стороны Bear Stearns вогнало в тревогу Майка Рейсмана, в LT занимавшегося операциями репо. Рейсман умел находить деньги, источники финансирования операций с облигациями, причем на самых лучших из возможных условиях. К тому же Рейсман отличался от других сотрудников LT тем, что называется подлинным характером. Ему исполнился 31 год, он был комиком от природы и владел долей в Gotham Comedy Club на Манхэттене. Только благодаря Рейсману офис LT еще не погрузился в полный мрак. Но в начале сентября специалисту по операциям репо было не до смеха. Он более, чем кто-либо другой, ощущал пульс компании и сказал одному из коллег, что если LT не мобилизует новые средства к концу месяца, то лишится линий по сделкам с обратным выкупом, без которых попросту не выживет.
У рядовых сотрудников компании были личные причины для беспокойства. Они вложили в фонд собственные средства, но их держали в неведении относительно того, что делают партнеры для спасения этих средств. Служащие были молчаливыми героями, ежедневно трудившимися по многу часов, в то время как их собственное будущее становилось все более туманным. Естественно, они возмущались поведением партнеров, которые работали с ними рядом, но никогда не делились своими секретами. Когда боссы уходили на совещания и закрывали за собой двери, служащим оставалось только стискивать зубы и ждать. Потом партнеры возвращались с заседания и кто-нибудь спрашивал их: «Эй, парни, что происходит?» Следовал типичный ответ: «Мы работаем над этим». Своеобразной заменой отсутствующей информации был в шутку придуманный «индекс галстуков»: чем больше партнеров являлось в галстуках, тем крупнее были заседания, тем дольше они продолжались и тем серьезнее оказывались проблемы компании!
На самом деле партнеры опасались того, что рядовые сотрудники запаникуют и побегут из компании. Этим вопросом нельзя было пренебрегать, поскольку LTCM, платившая жалованье сотрудникам, была практически банкротом. В первую неделю сентября Fleet Bank сообщил, что намеревается потребовать от LTCM погашения выданных ей кредитов. Это означало, что жизнь управляющей компании висит на волоске, Fleet Bank мог обанкротить ее в любой момент. А если такое случится, торговые партнеры LT объявят о том, что LT не исполняет своих обязательств по своповым соглашениям, и это станет тем последним толчком, который ввергнет фонд в банкротство.
Столкнувшись с самым жестоким кризисом, какой им только доводилось переживать, партнеры изъяли из портфеля 38 миллионов и закачали их в LTCM (она была их личной собственностью) в виде кредита. Эта сомнительная операция дала деньги, необходимые для выплаты жалованья до конца 1998 года, и некоторую передышку в отношениях с сотрудниками. Внешние директора фонда одобрили этот кредит, рассудив, что в случае банкротства LTCM пошатнется и фонд. Но кредит, хотя он и был допустим с точки зрения договорных отношений, обострил конфликт интересов. Партнеры выводили или (говоря техническим языком) заимствовали из собственных инвестиций в фонд, не предоставляя такой же возможности внешним инвесторам, для которых являлись доверенными попечителями. Это было признаком явного безумия.
Но даже такой странной импровизации было недостаточно. Все еще подвергаясь опасности со стороны Fleet Bank, LTCM убедила Дэвида Флюга, финансиста из Chase Manhattan, взять на себя кредиты, выданные Fleet Bank, на общую сумму около 46 миллионов долларов и дать согласие не требовать погашения другого кредита Chase Manhattan на сумму 62 миллиона, срок которого истекал. Розенфелд был глубоко признателен Chase Manhattan за такой невероятный шаг[224]. Но теперь LTCM была должна Chase Manhattan 108 миллионов, Credit Lyonnais – 50 миллионов, Lloyds – 7 миллионов и еще 38 миллионов своему собственному фонду.
