Ранее Корзайна интриговала мысль о сплочении с Меривезером. Теперь обстоятельства позволяли вести дела с соперником с позиции силы. Он согласился предоставить инвестиционный капитал, но за определенную цену и потребовал половину созданной партнерами управляющей компании, полный доступ к стратегиям LT и право устанавливать лимиты по рискам фонда. Прирожденный финансист предлагал почти то же самое, что поглощение, впрочем, в обмен на миллиард долларов из средств Goldman и его клиентов, а также обещал помочь LT в мобилизации второго миллиарда. Одна поданная миру весть о том, что LT залучила в союзники Goldman Sachs, могла остановить убытки компании. Меривезер просто не посмел сказать «нет».
LT и Goldman Sachs быстро заключили условную сделку, в соответствии с которой банк собирал деньги, а LT подвергалась инспекционной проверке, что было обычным делом. Банку следовало действовать быстро, упреждая новые убытки LT. В течение недели, начавшейся 14 сентября, фонд передал банку горы дел и отправил Розенфелда, Мертона и четырех сотрудников на Броуд-стрит. Мертон вспомнил о поэзии, чтобы воспеть предполагаемую стратегическую ценность объединения двух компаний. Сотрудники Goldman Sachs забросали арбитражеров вопросами. Затем в дело вступила полудюжина юристов из Sullivan & Cromwell, внешнего юридического консультанта Goldman Sachs. Эти парни подвергли эмиссаров LT мучительному поджариванию.
В Гринвиче ищейки из Goldman, получившие доступ к управлению офисом, перевернули все вверх дном. Персонал LT не мог уследить, сколько именно человек прибыли из банка, – так много людей рылись в архивах хедж-фонда. Главным в группе, прибывшей из Goldman, был Джейкоб Голдфилд, долговязый и талантливый, но очень резкий в общении трейдер. Свидетели утверждали, что своенравный Голдфилд, по-видимому, перекачивал данные о позициях, столь ревностно оберегаемые LT, из компьютеров компании прямо в большой переносной компьютер (позднее Goldman это отрицал). Тем временем орудовавшие в офисе LT трейдеры банка начали продавать некоторые из этих позиций, существенно полегчавшие за день. Они неторопливо подходили к торговому отделу и предлагали купить позиции LT[237]. Бесстыдно играя и как покупатель, и как продавец, Goldman являл собой инвестиционный банковский бизнес в его самом отвратительном виде. Джей-Эм и его партнеры считали, что Goldman попросту насилует их компанию на глазах всего света.
В понедельник, когда Goldman начал свое вторжение в LT, волатильность акций подскочила на ошеломляющие 32 %! Во вторник показатель вышел на уровень 33 %, а каждый пункт стоил LT 40 миллионов долларов. События развивались одинаково для всех сделок из портфеля компании: они безжалостно разваливались, в особенности те, которые были заключены именно фондом. Это касалось и датских закладных, и акций Volkswagen, и «мусорных» облигаций Station Casinos и Starwood. Спред по ценным бумагам Shell Transport, купленным LT у Royal Dutch с дисконтом 8 %, катастрофическим образом расширился до 14 %. Даже надежные сделки с итальянскими облигациями, приносившие прибыль на протяжении большей части 1998 года, теперь тоже рухнули.
На рынках всего мира котировки ценных бумаг любого класса изменялись в ущерб хедж-фонду из Гринвича. Рикардс, поверенный LT, коротко определил коллегам происходящее: «Смертельные операции LTCM». Корреляции пришли к единице; каждый новый виток давал один и тот же результат. Этого математики не предвидели. В своих расчетах они исходили из того, что рынки подчинены случайности, а это приводит к стандартному распределению, к нормальному порядку, при котором на одну черную овцу приходится одна белая, на одну голову приходится один хвост, на каждый плюс приходится минус. Такой расклад исключал ошеломляющие ежедневные убытки.
Профессора упустили из виду прописную истину (хорошо им известную): на рынках «хвосты» распределений всегда «жирные». Замкнувшись в своем стеклянном дворце, удаленном от переполненных людьми торговых площадок Нью-Йорка, профессора забыли, что трейдеры – не молекулы, движущиеся по случайным траекториям, и даже не механические логические устройства вроде Хилибранда, а живые люди, побуждаемые алчностью и страхом, подверженные тем резким изменениям настроения и поведения, какие часто наблюдаются у толпы. В конце лета 1998 года именно люди, торгующие облигациями, были крайне испуганы и предубеждены, в особенности против рисковых кредитов. Профессора не учли этого в своих моделях. Они строили программы, рассчитанные на холодную предсказуемость рынка, которой на рынке никогда не бывало; они забыли о том, что действиями реальных трейдеров управляли хищнические инстинкты и желание выжить любой ценой. Профессора забыли о человеческом факторе.
* * *
Меривезер горько жаловался Питеру Фишеру из Федеральной резервной системы на то, что, располагая инсайдерской информацией о предстоящей крупной операции Goldman, в числе прочих, заключал опционные сделки для получения прибыли от прогнозируемого изменения цен. Действительно, в середине сентября Goldman проявлял исключительно высокую трейдерскую активность, и вся Уолл-стрит знала о том, что Goldman продает позиции LT по свопам и «мусорным» облигациям. И верно: говорят, удачливые трейдеры Goldman хвастались тем, что распродают позиции LT.
Должностные лица Goldman Sachs отвергали эти обвинения, во всяком случае едва ли относящиеся только к их банку. Информация о портфеле LT стала общеизвестной. Salomon уже многие месяцы бомбардировал позиции LT и продолжал это делать. Deutsche Bank выходил из сделок по свопам, а American International Group, никогда прежде не занимавшаяся сделками по волатильности акций, внезапно начала их покупать. Откуда этот странный всплеск интереса, как не из стремления воспользоваться бедственным положением LT? Сделки по волатильности приобретали и Morgan, и UBS. Изрядная доля этой активности явно имела хищническую природу. Старая, как сама Уолл-стрит, игра была проста: если LT можно причинить достаточную боль, если из нее можно хоть что-то «выжать», компания должна признать поражение и выкупить свои короткие позиции. Тогда любой владеющий этими позициями озолотится.
И все же масштабы хищничества были меньше, чем предполагалось, и, разумеется, меньше, чем позднее утверждалось в некоторых параноидальных теориях, возникших в Гринвиче. Искаженное долгой самоизоляцией мнение о мире сделало партнеров LT крайне подверженными воздействию теорий заговора, в особенности потому, что такие объяснения перекладывали вину за понесенные ими потери на других. Вследствие острой поглощенности самими собой арбитражеры, естественно, решили, что и банки обуяла зависть к LT.
В действительности все обстояло проще: к середине сентября LT не была главной причиной озабоченности банков Уолл-стрит; их волновали собственные проблемы. Учитывая, что у каждого из банков было много сделок, подобных сделкам LT, выход из обесценивающихся позиций оказывался вопросом самосохранения. Особенно глубоко погряз в неудачных сделках Goldman. Он всего лишь несколькими неделями ранее предложил свои акции на бирже и теперь отчаянно стремился сократить свои убытки. Стоит, однако, повторить, что к середине сентября общее представление о портфеле LT имел не только Goldman, чьи люди ознакомились с документами этой компании, и продажа сделок банками приобрела распространенный характер.
Неважно, сознательно стремились банки нажиться за счет LT или просто защищались от нараставшей волны продаж, прихода которой они ожидали из Гринвича, результатом было одно и то же – всеобщее тотальное бегство от сделок LT. Кто-то из трейдеров этой компании видел, как его лучший друг (когда-то они были коллегами по научной работе), ныне служивший в Deutsche Bank, подрывает позиции LT. Трейдеры знали: если LT рухнет, земля содрогнется. Один из них, работавший в Лондоне трейдер Goldman Sachs, заметил: «Если думаешь, что крупному игроку придется продавать, конечно же захочешь продать раньше него. Мы очень тонко ощущали грань; наши продажи не были незаконными».
За исключением рынка акций в США (этот рынок особенно жестко подчинен законам о запрещении операций на основе инсайдерской информации, соблюдение которых обеспечивается как нигде строго), сделки, опирающиеся на частную информацию, происходят постоянно. Инвестиционные банки вроде Salomon и Goldman, имеющие собственные отделы операций с облигациями, открыто похваляются своей осведомленностью о «потоке клиентов». В переводе на обычный язык это означает, что, зная направление ветра, который движет их клиентами, такие банки часто устремляются туда же, куда и их клиенты, действуя при этом быстро. Именно поэтому прежние управляющие Goldman Sachs отказывались от ведения операций за счет банка; вероятность конфликта интересов при таких операциях слишком высока. Но в 1998 году Goldman был известен как агрессивный, жесткий трейдер, давно уже отказавшийся от всяких претензий на то, чтобы быть банкиром-джентльменом.
Разумеется, если Goldman или кто-то еще использовал в своих интересах информацию, полученную в частном порядке у LT, теоретически его можно было привлечь к ответственности по законам о мошенничестве. Корзайн не отрицал того, что трейдеры Goldman совершали на рынках поступки, которые могли нанести вред LTCM. «Нам надо было защищать собственные позиции, – говорил он. – И за это я не стану приносить извинения».
