приближается к критической массе улов пиратской программы, почти готовой высосать ее воспоминания до последней капли.
Слышится музыка, сначала очень тихая, потом громче и громче; это фортепьянная пьеса с красивой мелодией, прерываемой мучительно размеренными диссонирующими тактами.
— Итак, Рауль, скажи, — говорит она, усаживаясь рядом со мной в черном шелковом халате и с двумя бокалами шампанского в руках, — что же здесь неправильно?
В синей темноте под нами светятся неяркие огоньки Спокойных, тысячи больших и малых огоньков, словно перевернутое звездное небо.
— Абсолютно ничего, — отвечаю я.
Мы сдвигаем бокалы, и ее пальцы соприкасаются с моими. Она снова целует меня, медленно и неторопливо, легонько поглаживая одной рукой мой висок.
— Я хочу это запомнить, — говорит она. — И хочу, чтобы ты это запомнил.
Я ощущаю на себе ее теплую тяжесть, ее духи окружают нас сосновым лесом, ее волосы щекочут мое лицо, как
капли, когда мы напились вместе с раввином Исааком и пели под дождем поздней ночью, по пути домой, и я тащил ее на себе, глядя на тучи сквозь ее промокшие волосы.
И пока музыка окружает нас, я вспоминаю,
как она, обнаженная, в первый раз играла для меня после того как мы любили друг друга и ее легкие пальцы медленно порхали над черно-белыми клавишами,
Ее руки чертят линии на моей груди,
планы, эскизы, схемы следуют одни за другими, и она поднимает один из моих набросков и говорит, что он похож на партитуру.
— Расскажи мне, — говорит она,
и я рассказываю о том, что я вор, и о маленьком мальчике из пустыни, мечтающем стать садовником, о желании начать новую жизнь, и, к моему удивлению, она не убегает, а просто смеется
негромко,
словно шаги танцующего кота в широкополой шляпе, Кота в сапогах, вышедшего из сказки в коридоры замка…
— Ты мерзкий ублюдок. Грязный мерзкий ублюдок! — кричит Раймонда.
Настоящее обрушивается на мою голову бутылкой шампанского. Я на мгновение отключаюсь, а когда прихожу в себя, оказывается, что я лежу на полу, а она стоит надо мной со старой тростью в руке.
Ты. Представляешь. Что ты наделал?
Ее лицо закрывает серебряная маска, голос становится неприятно резким. Я только успеваю подумать, какое место в этом мире занимает полиция, а потом, почти не удивившись, вижу, как в окно врывается Миели.
Миели разбивает крыльями псевдостекло. Осколки, медленно кружась прозрачными снежинками, разлетаются по комнате. Из метамозга выплескивается поток информации. Вор здесь, наставник там — ядро из человеческой плоти, окруженное облаком боевой утилитарной пыли.
Она отказалась от всякой деликатности в поисках вора и, несмотря на риск обнаружения корабля, приказала «Перхонен» вычислить место, где был потерян сигнал биотической связи. А потом взмыла в небо под прикрытием пелены гевулота, не забыв бегло просмотреть имеющееся на корабле досье этой женщины. На то, чтобы составить полную картину, казалось, ушла целая вечность, но она не удивилась, выяснив, что наставник увел вора к себе домой.
Она пытается схватить вора и умчаться с ним как можно скорее, но пелена тумана опережает, покрывая крылья слоем густого геля, едва не проникая в легкие и блокируя гостганы. Она стреляет вслепую. Снаряд вылетает миниатюрным солнцем. Но туман действует быстрее. Она собирается вокруг яркой точки белым непрозрачным облаком, приглушая свет до мощности обычного гелевого светильника. А затем выходят из строя радиаторы ее крыльев, и Миели приходится возвращаться в реальное время.
Усиленный утилитарным туманом удар наставника не легче, чем столкновение с оортианской кометой. Он отбрасывает ее на застекленный стеллаж, за которым стоит стена. Она пробивает и то, и другое, штукатурка и кирпичи плотные, как мокрый песок. Броня стонет от напряжения, и ребро, усиленное текучим камнем, все-таки ломается. Метамозг подавляет боль; она поднимается из груды обломков. Это ванная комната. Из зеркала на нее смотрит ангел-чудовище.
Снова сыплются удары. Она пытается блокировать выпады, но они проскальзывают между ее руками. Наставник остается вне досягаемости, фоглеты образуют аморфные щупальца, подчиняющиеся ее воле. Миели сражается с призраком. Ей необходимо больше места. Она направляет поток энергии из ядерного реактора на бедре к микровентиляторам крыльев. Поднимается сильный ветер. Фоглеты рассеиваются. Она хватает воздух ладонью и глотает его, предоставляя работать гоголу. Вот оно. Вышедший из употребления боевой туман времен Протокольной войны. Гоголу потребуется несколько мгновений, чтобы определить оптимальные контрмеры.
Крылья освобождены, и она перенаправляет энергию, чтобы опять ускорить время. Теперь можно свободно приблизиться к наставнику, нагнувшись под застывшими фоглетами, которые для ее улучшенного взгляда превратились в замерзшие мыльные пузыри. Наставник замерла, словно статуя в серебряной маске. Миели атакует: тщательно нацеленного удара в мягкое основание шеи достаточно, чтобы лишить противника сознания…
…но кулак пронзает лишь образованный фоглетами силуэт.
Еще одной неожиданностью становится 120-децибельный динамик, прижатый к барабанной перепонке. Вирусы с генетическим алгоритмом наводняют все системы, отыскивая пути к ее человеческому разуму в обход машин. В голове пищит пронзительный голос гогола. Она запускает его в туман и отключает все системы.
Внезапное возвращение к человечности ощущается как сильный приступ тяжелой болезни. На мгновение она остается беспомощной в щупальцах фоглетов, крылья бессильно повисают вдоль спины. Но затем срабатывают контрмеры, и туман рассыпается инертным белым порошком. Миели, закашлявшись, падает на пол — теперь остается полагаться лишь
