— Да, нервы никуда не годные, — ответил Гетлинг, — с отстреленным ухом его легенда для партизанского отряда будет выглядеть правдоподобней. Пусть придумывает, чего хочет. Поехали быстрей отсюда. Лучше расскажите, что интересного успел сообщить ваш агент, как его… Адам Ковальчик?.. какой способ связи с ним вы придумали, ну и другие детали…
— Он теперь ваш агент, держите, — протягивая Гетлингу подписанную старшиной бумагу, ответил Штольберг. — Охота на партизан — это по вашей части. У меня как у коменданта города полно своих забот. На связь он будет выходить на южном выезде из города, в местечке Альба. Там у лесопарка крест католический установлен. Под ним тайник, из которого вы будете получать оперативную информацию, и отдавать распоряжения. Фотографии я вам сделаю завтра. Подошьете к делу. А теперь о главном, господин Гетлинг: завтра на рассвете партизаны планируют нападение на деревню Липки, так что я вам не завидую, придется побегать, похоже у вас сегодня будет бессонная ночь на подготовку контрмер…
Уже начало темнеть. «Опель-Адмирал» тихо шуршал колесами по самой длинной улице Несвижа Ленинской. Штольберг свернул налево на улицу своего соотечественника Карла Маркса и остановился рядом со своим домом. Не глуша мотор, он вышел из машины и забрал с заднего сидения фотоаппарат. Угрюмый Гетлинг пересел за руль.
— Желаю вам удачи, гаупшпурмфюрер, — произнес Эрих, — и, еще раз спасибо вам. Да, и не забудьте к утру вернуть машину Штраубе. Хайль Гитлер!
— Хайль! — ответил Гетлинг и, взвизгнув покрышками, рванул в сторону комендатуры.
Пожалуй, стоит перекусить, а потом проявить пленку, подумал Штольберг. Хоть лень, и глаза слипаются, но так хочется взглянуть, что же там вышло. Особенно на тот кадр, где мы с Генрихом прыгаем с моста. Пусть даже и в негативном изображении.
38
4 июля, наши дни. Несвиж
С самого утра Григория терзали какие-то неприятные предчувствия, поэтому он совсем не удивился, когда увидел на пороге своего дома Вадима Островского. Тот не стал звонить у калитки, а прошел через сад Серафимы Ивановны.
— Что это ты огородами крадешься? — удивился Григорий. Вот кого ему сегодня совсем не хотелось видеть, так это следователя. Он понимал, что не по-приятельски тот пришел к нему в половине девятого утра, а по делу, от одной мысли о котором портилось настроение. — Сейчас начнет меня колоть, — думал Гриша, испод-тишка рассматривая помятое, несвежее лицо милиционера. — Не спал видно, анализировал… Послушаю, что он там раскопал, может, дело скажет, а, может, и нет. В любом случае теперь с ним придется общаться. Наверняка дело Франца к убийству Юркевского уже пристегнули. Больно уж удар характерный, решили. Логики хреновы…
— Извини, просто не хотелось глаза соседям мозолить, — ответил Вадим, присаживаясь на ступеньку. — Поговорить надо, Гриша, — продолжал он, глядя куда-то вдаль поверх забора. — Серьезно поговорить, обстоятельно. А главное — откровенно. Понимаешь?
— Понимаю. В дом пойдем или здесь будем?
— Ты смотри сам, как тебе удобно. Я бы тут поговорил, на свежем воздухе. В последнее время из-за работы света белого не вижу. Вчера вот до двух часов ночи у себя проторчал.
— Решал, как меня прищучить? — с усмешкой спросил Григорий, присаживаясь рядом.
— Послушай, — вмиг посерьезнел Островский, — ты свою иронию засунь себе в задницу. Я ведь к тебе неформально пришел, без протоколов и повесток решил пока обойтись. Так что и ты уж, будь добр, прояви человеколюбие.
— Ладно, не дави, — буркнул Григорий. — Говори, чего надо. Только без предысторий и параграфов.
— Вот и хорошо, — согласился Островский. — Вижу, ты меня правильно понял. А раз понял, то скажи, пожалуйста, ты зачем позавчера к Францу приходил?
— Просто так, по-приятельски.
— Врешь, Гриша. Франц тебе не приятель. Ты ж не пьешь, так что друг из тебя никакой. Приходил ты к нему не просто так, а по делу, о котором не хочешь мне говорить. И понимать ты, как я вижу, не хочешь, что дело ваше уже стало уголовным и скоро придется отвечать на мои вопросы совсем в другой обстановке.
— Да какое оно уголовное? — заволновался Григорий, вскакивая на ноги. — Это для тебя оно уголовное, а для нас самое обычное, житейское. Франц хотел с выпивкой завязать, с тем ко мне и обратился, мол, помоги по старой дружбе. Денег у него не было, чтобы заплатить. Да я бы и не взял. Решил, помогу так. Для этого и ходил вечером к нему.
Островский улыбнулся.
— Это ты, Гриша, хорошо придумал, — начал он, уже понимая, что весь его первоначальный план разговора начинает рушиться. — Ты ж у нас знахарь известный по этой части. Ничего на скажешь… Только мне твоя версия кажется неправдоподобной.
— Это твои проблемы, — буркнул Григорий, снова садясь рядом.
— Хорошо, — решил зайти с другого конца Островский, — скажи, а что за вещицу приносил тебе Франц неделей раньше?
— Какую вещицу? — вполне натурально удивился Гриша.
— Это я тебя спрашиваю — какую.
Наверняка Алька проболталась, подумал Григорий. Только вот что она ему рассказала? Все? Или не все? Теперь нет смысла запираться, надо как-то обыграть ситуацию, представить ее в ином свете, сместить акценты. Франц, даже если заговорит, точно не расколется. Не в его это интересах.
Островский ждал, вертя в руках сигаретную пачку. Ему показалось, что его собеседник озадачен вопросом и сейчас лихорадочно обдумывает, какой информацией он располагает и от кого ее получил.
— Было дело, — нехотя начал Григорий, все еще не зная, как повести дальше разговор, — приносил он мне какой-то черепок и просил посмотреть. Алевтина еще тогда присутствовала, — на всякий случай уточнил он, чтобы вывести Островского на разговор о свидетельнице. — Собственно, ничего примечательного. Он и раньше ко мне обращался со всяким мусором, который находил. Ты ж знаешь, что Франц одно время кладоискательством увлекался.
— Серьезно увлекался, — заметил Вадим.
— А кто тут через это не прошел, — оживился собеседник. — Ты же сам мне рассказывал, что и тебя сия чаша не миновала. Кроме того…
— Не миновала, только мы сейчас не об этом, — оборвал его Островский. — Мы сейчас говорим об убийстве человека и о покушении на убийство. И только это меня интересует, а ты мне тут зубы заговариваешь. Между прочим, тем самым препятствуя расследованию. За такие вещи и статья предусмотрена, уголовная.
— Не надо меня пугать, — насупился Григорий. — Ты спросил, а я ответил. Не за тем ли ты пришел?
— Я пришел, чтобы услышать от тебя правду! — возвысил голос Вадим. — А вместо этого слушаю неизвестно что.
«Нет, пожалуй, так просто он от меня не отстанет, — размышлял Григорий, сидя на ступеньках своего дома рядом с Островским. — Может, оно и к лучшему. Камень-то утрачен, и найти его мне одному не под силу. Пусть уж милиция поработает, а потом я сумею убедить Вадима дать мне его на денек. Чем не план? Надо воспользоваться ситуацией. Лучше такой союзник, чем никакого».
— Черепок этот, как я думаю, очень интересный артефакт, вещь редкая и необычная для наших мест. Вот я и решил выкупить ее у Франца. Ты же знаешь, что я разными древностями интересуюсь. А он уперся, мол, не продам, не проси. Вот об этом мы с ним в тот вечер и говорили.
— Постой, — вдруг подскочил Островский, хватая Григория за руку, — черепок или камень?
— Скорее, камень, — ответил Григорий, глядя себе под ноги.
— Мне нужно его полное описание. Сможешь сделать?
— У меня фотография есть, — после некоторого колебания признался Григорий. — Успел тайком от Франца щелкнуть телефоном. Снимок, конечно, не очень, но впечатление составить можно.
* * *
Исчезновение одного из пациентов в местной клинической больнице обнаружилось только рано утром, когда дежурная медсестра пришла делать ему укол. Шум решили не поднимать, тем более тут же выяснилось, что сбежавший находится в своем номере в гостинице. После недолгих переговоров по телефону беглый пациент без каких-либо условий со своей стороны согласился написать расписку в том, что претензий к лечебному учреждению не имеет и покинул его по собственной воле вопреки предписаниям лечащего врача. Этим пациентом был ни кто иной, как пан Бронивецкий, доставленный накануне в кардиологическое отделение с симптомами сердечной недостаточности и уже спустя два часа вырвавшийся из-под капельницы с требованием отпустить его немедленно, несмотря на тяжесть диагноза и незаконченный курс процедур. Все же, на всякий случай главврач, оставаясь верным своим профессиональным принципам, послал в гостиницу одну из медсестер, чтобы сделать беглецу укол, передать лекарства и заодно оценить состояние больного. Медсестра исполнила все в точности и по возвращении сообщила, что больной пребывает в невероятном возбуждении, однако тревожных признаков не подает.
