Промерзнув под душем так, что даже кости заныли, я вышел из этой душегубки, начал одеваться. Про зарядку речи больше не было — просто некогда. Кофе пить я тоже не стал — в администрации напьемся.
Одеваясь, я мельком слушал новости. CNN — каждый день я слушал новости на разных языках, чтобы поддерживать в форме свои лингвистические способности. Это своего рода зарядка для ума, иначе язык забывается…
Сегодня годовщина со дня трагических событий в Нью-Йорке и приходится с горечью констатировать, что за этот год мир не стал безопаснее. В Триполи…
Дальше я не стал слушать — выключил. Понятно, что в Триполи — итальянцы просирают, простите, страну. У них есть такое понятие — искусство жить. Но жить с удовольствием и жить в Империи — две вещи суть несовместимые.
Внизу меня ждали броневики — два массивных стальных урода с пулеметными башенками, держат по кругу пятнадцатимиллиметровый бронебойный патрон, решетки от РПГ — иначе по городу передвигаться опасно. Когда только начинали — вставал вопрос, а не передвигаться ли нам на вертолетах, благо вертолеты были, а посадочные площадки оборудовать и защитить от шахида с гранатометом было возможно. Я отказался сам и воспретил другим по одной простой причине — этим самым мы лишим себя стимулов к улучшению ситуации в городе и дадим всем заинтересованным сторонам понять, что мы не контролируем ситуацию и всего боимся. А этого — допустить нельзя. Хотя вертолеты были, и не только у меня — на них перемещались по стране, так намного быстрее. Нас было мало, и успеть нужно было везде.
Надев привычный уже бронежилет — тоже хоть смейтесь, но с безопасностью здесь шутки очень плохи — я влез в головную машину, во вторую погрузился мой лейб-штандарт, то есть группа охраны. Тронулись…
Улицы уже расчистили, начали разбирать завалы, самосвалы, кабины которых были заменены на бронированные, курсировали по улицам, вывозя на свалку мусор и битый кирпич — но работы был еще непочатый край. Поражало другое — работу эту делать не хотели. Пытаясь занять людей — в конце концов, чем-то же они должны были заниматься — мы объявили о наборе гражданских добровольцев за один рубль в день и кормежку. Пришло — на удивление мало людей, хотя беженцев вокруг города было столько, что весь город можно было уже вылизать как на коронационные торжества. Удивляло то, что люди не хотели приводить в порядок землю, где они жили, город, где они собирались жить (если пришли сюда — наверное, собирались здесь жить) они просто пассивно сидели и ждали чего-то. Активных было меньшинство… многих перебили, активные-то как раз и пользовались лютой ненавистью исламских экстремистов, они говорили — это мы сделали, это не Аллах сделал, по шариату сказать так страшный грех, все на этой земле — по воле Аллаха. Я знал, что с этим будет трудно — но все равно массовая апатия поражала. Такое ощущение, что многим все равно было — жить или умирать.
Потом — исламские экстремисты, сориентировавшись и оправившись от полученного удара, видимо получив какое то пополнение, перегруппировав ряды и получив указания сверху, начали террор против тех, кто все же пошел работать, и с этой идеей пришлось временно распрощаться. Сейчас людям, сидящим в лагерях, просто раздавали гуманитарку, кормили, как могли и они были предоставлены сами себе. Знаю, насколько это плохо, еще на корабле нередко старые боцманы говаривали, что бездельничающий матрос хуже дезертира — но пока ничего поделать невозможно. Пока все есть так, как есть.
Еще одна проблема — автомобили. Улицы повреждены, поток транспорта напоминает бурную реку с заводями, нормальное движение налажено только на центральных магистралях, на остальных заниматься этим некому, да и опасно — постовой все равно что мишень. В итоге — машины с минами оставляют на людных улицах, мотоциклисты — убийцы дают очередь по толпе или по солдатам и срываются с места…
Пока двигались — в окно я не смотрел. Насмотрелся. Был у меня с собой ноутбук — но и его я не включал. Думал, пока есть возможность. Это очень кстати важно — иметь время и место, чтобы спокойно подумать. Многие необдуманные поступки совершаются только потому, что элементарно некогда подумать над тем, что ты делаешь.
Иногда поражаешься тому, как быстро рушится цивилизация, как легко людей превратить в зверей, и как недалеко мы ушли от средних веков, когда казнили, убивали и кровь лилась рекой. Как легко люди, у которых была работа, было какое-то положение в обществе, пусть и небольшое — меняют это все на кровавый хаос. Позавчера я вынужден был потерять полчаса своего времени (не скажу что драгоценного, но за эти полчаса тоже что-то можно было сделать) на интервью нескольким журналистам, в том числе иностранным — приличия надо было соблюдать, мы должны были вести себя как цивилизованные люди в цивилизованном месте, чтобы рассчитывать на инвестиции и восстановление нормальной жизни. В числе прочих испанским журналистом был задан вопрос… точнее не вопрос, это была реплика на мое высказывание. Вопрос бы такой — может быть люди здесь просто хотели справедливости, поэтому и пошли на это? Я ответил довольно резко, в том смысле, что миллион погибших слишком большая плата за любую справедливость — а вот сейчас в моей душе поселились сомнения…
Я видел этот режим, хоть и находился здесь довольно непродолжительное время — причем в отличие от всех тех, кто здесь жил — меня защищал дипломатический иммунитет. Этот режим нельзя было назвать однозначно злодейским — шахиншах Мохаммед многое сделал для страны, он не мог не воровать, даже наверняка воровал — но при этом он развивал страну. Даже в каком то смысле пинками — он брал своих подданных, погрязших в многовековом сонном царстве за шкирку, и пинками гнал их туда, куда они не хотели идти — в цивилизацию. От лачуг — к квартирам в многоэтажных домах, от грязных базаров — к торговым пассажам[76], от ледащих верблюдов — к автомобилям, от кустарного гончарного круга — к работе на заводе, причем к работе с правами, с выходными днями и отпуском, с пенсией — все как у людей.
Почему же люди отринули все это?
Я никогда не лгал себе, потому что лгать самому себе, видеть то, чего на самом деле нет — худшая из всех возможных форм лжи. И здесь я видел — террористический режим сторонников Махди пользовался поддержкой подавляющего большинства населения. Этот режим не дал людям ничего кроме ужаса, разрухи, войны, кровавых игрищ на стадионах и площадях, голода — но люди поддержали его. То, что случилось — не могло случиться без явной доброжелательной поддержки очень значительного процента населения Персии. Потом, когда пришла русская армия и в ходе блестящей многовекторной операции, потеряв меньше тысячи человек убитыми, наголову разгромила террористов — часть населения приняла наш приход так, как это принято на Востоке. По праву сильного — мы пришли, продемонстрировали свою силу разгромив и уничтожив прежних владык — значит, мы имеем право владеть этой землей и навязывать свою волю людям. Но эти люди — не поддержали нас душой они по прежнему считают то, что делаем мы несправедливостью и не будут защищать строящуюся нами страну, если на горизонте возникнет, к примеру, еще один Махди. Часть людей — не поддержала нас вообще, став либо террористами, либо активными сторонниками террористов. Да, у нас была поддержка, это были люди, которым удалось уцелеть в развязанной исламистами бойне, те, кто вернулся в страну по программе возвращения беженцев и даже часть тех, кто увидел творимое террористами и ужаснулся. Но количество этих людей исчислялось в более развитых северных местностях, на побережье — тридцатью-сорока процентами населения, в тех районах, которые были ближе к Афганистану, этот процент падал до десяти. Конечно, были люди, которые в душе поддерживали нас, но опасались выразить это открыто, опасаясь ночных гостей с приговором шариатского суда в кармане — но этих людей было не так то много. Несмотря на все наши усилия — большинство нас не поддерживало.
Вопрос — почему?
На Востоке — совсем другая жизнь, все здесь устраивается и складывается совершенно по-другому. Мы, северяне, привыкли все делать быстро — а ну-ка, промедли в стране, где период агротехнических работ составляет четыре-пять месяцев и это в лучшем случае. Здесь — все делается неспешно — потому что жара, круглый год жара и отличается она только степенью: сильная жара — не слишком сильная жара. Мы, цивилизованный мир полагаемся на систему, в которой каждый занимает какое-то место — на Востоке смотрят, прежде всего, на человека, и неважно какое у него звание, и какое место в системе он сейчас занимает. Мы идет по пути технического прогресса — быстрее, выше, сильнее — здесь в почете самосозерцание и самосовершенствование. У нас считается нормальным, если человек не смиряется со своей судьбой и стремится многого добиться в жизни — здесь, если Аллах повелел тебе быть бедным, значит, на то воля Аллаха. Мы очень разные — но все равно, это не дает ответа на вопрос — почему?
