Бунт поддержали мелкие лавочники — я уже понял почему, не только потому, что они сталкивались с самым страшным беззаконием, с низовым беззаконием мелких чиновников репрессивно-карательного аппарата, которые пользовались своей безнаказанностью вовсю. Я принимал делегацию лавочников, дуканщиков и понял, что вопрос не только в этом — они не хотят, чтобы открывались большие торговые дома и пассажи, потому что люди уходят из их мелких лавок в большие пассажи, где товар дешевле и лавочники теряют средства к существованию. Помилуй Бог, я могу жестоко наказывать вновь набираемых полицейских за поборы и бесчинства в отношении людей, давая тем самым понять, что полицейские не изъяты из сферы действия закона и отвечают перед ним точно так же как и все другие люди — но я не могу запретить восстановление старых пассажей и открытие новых! Более того — для чего сюда приглашаются купцы, миллионщики — да как раз для этого, чтобы они увидели здесь возможности и вкладывали сюда деньги! Я не могу делать ставку на базар, потому что это Россия, это цивилизованная страна, черт меня дери!
Но в этом случае лавочники меня никогда не поддержат.
Бунт поддержала практически вся провинция — кажется и здесь я понял, в чем дело. В стране активно развивался Север и Запад, в противовес довольно отсталым Югу и Востоку, граничащий с Афганистаном неспокойный юг и вовсе жил последнее время на кустарном производстве для нищего, примитивного Афганистана и на оголтелой контрабанде. Промышленные производства Севера и Запада просто отнимали работу у этих кустарей, которые занимались своим делом из поколения в поколение! Скажите, кто будет покупать ботинки, сшитые кое-как вручную с подошвой из старой автомобильной покрышки, если рядом стоят ботинки, сшитые на автоматической линии вновь открывшейся фабрики, сделанные не из примитивно обработанной кожи, а из специального материала, который не мнется, не рвется, не пропускает воду и не требует никакого ухода. Да еще этот пошитый на фабрике ботинок — он дешевле, потому что кустарь работает над ботинком несколько часов, а тут он изготавливается за несколько минут. Но ведь в этом случае — кустарь, получается, лишается работы и как ему прокормить семью, в которой несколько детей — сколько Аллах послал, так здесь принято. И что ему делать? Получается, что исламист, зовущий в средневековье, говорящий, что не надо носить трусы, потому что во времена Пророка Мохаммеда их не носили, и поджигающий фабрику, в которую вложили пятьдесят миллионов золотых рублей — он, получается, делает то, что хочет этот кустарь?! И так если разбираться… Тот, кто владеет примитивной, сделанной из древнего мотоцикла рикшей теряет работу когда появляются нормальные такси и у людей становится больше машин. Тот, кто веками ловил рыбу в Заливе — теряет работу, потому что добывается нефть, и в Заливе больше нет рыбы. Тот, кто шьет одежду… тот, кто строит глинобитные и саманные дома… да до черта тут можно перебирать! И все, получается, от моих действий теряют, а от действий террориста с гранатометом в руках и словами "Аллах Акбар!" на устах — выигрывают!
А как быть выросшему сыну этого кустаря — с одной стороны, он не видит никакой жизни кроме той, которую ведет его отец, школа здесь не сравнить с русской, в этом шахиншах смертельно ошибся — он видит унижение отца, нищету — и тут приходят исламисты, показывают ему на тех, кто виноват, то есть на меня, на нас, русских, дают ему фугас и десять рублей. Он идет с фугасом на дорогу. Если его засек беспилотник или снайпер казаков — получается шахид, а у местных к нам прибавляется счетов. Если он все-таки установил фугас — и кто-то подорвался на дороге — придут казаки, морские пехотинцы, десантники, спецназ, устроят зачистку — будут трупы и снова пополнится счет между нашими народами.
И крестьяне… они годами гнули спину на своей нищей, иссушенной солнцем земле, а тут пришли люди и стали проводить оросительные системы. Но за орошение надо заплатить, и пусть даже это окупится кратно возросшим урожаем, и пусть даже на это сельскохозяйственный банк даст ссуду (кстати, надо проверить, давали или нет и как эта работа организована сейчас) — все равно, для крестьянина это проблема. Я это понял только тогда, когда начал вплотную заниматься этим. Это для меня не проблема — я родился в цивилизованной стране, смотрел, как ведется домашнее хозяйство, потом учился, при поступлении на службу мне открыли счет в Офицерском обществе взаимного кредита и дали пластиковую карточку, потом я открыл счета в других банках, учился управлять нашими делами по мере старения деда. У меня есть машина, я умею пользоваться компьютером, искать информацию в Интернете, в морском училище нас учили управлять всем, что плавает, ездит и летает. Поэтому для меня — окажись я владельцем неорошаемой земли — проблем договориться об орошении нет, тем более если тянут ветку, и если нет денег — то взять кредит тоже проблем нет, тем более что, по крайней мере, в России государство заинтересовано в высоких урожаях и половину процента по таким кредитам идет от казны.[77] А вот этот крестьянин — для него и банк, и компания, которая взяла подряд на орошение и предлагает заключить договоры — существуют в каком-то другом измерении, для него это дико, он не знает куда идти и что делать. А те, кто все же цивилизованно хозяйствуют — они получают приличный урожай и за два-три года гарантированно разоряют всю округу, скупая за бесценок неорошаемые земли и налаживая на них орошение. И вроде все нормально — у земли есть хозяин, земля орошается, есть хорошие урожаи — вот только этот крестьянин оказывается согнанным с земли и попадает в город. Часто вместе с семьей. Нищий, темный, необученный — а в городе беспредел, который творят шахские полицейские, шахская гвардия, шахские чиновники. А потенциальные работодатели этого крестьянина, которых самих ограбила полиция, собирая дань — не прочь на нем отыграться, заставить работать в хвост и в гриву и не заплатить положенного. Вот и готова — наполненная порохом бочка. И наведение порядка, порядка в том смысле, в каком мы понимаем его — проблемы не решит.
И получается, те люди, беженцы, в основном как раз с юга и востока страны, которым я предлагаю восстанавливать дороги, дома и заводы за питание и один рубль в день — они отказываются не по лени, верней не только по лени. Они видят, что русские восстанавливают все, как было, и если снова заработает завод по производству обуви — без работы останутся обувщики, автомобильный завод — без работы останутся извозчики и моторикши. Они не хотят, чтобы все было как прежде, они хотят отмотать пленку лет на тридцать назад и жить так, как раньше жили. А террористы, которые нападают на строителей, подрядчиков, военных, взрывают то, что только что восстановили — они, получается, помогают людям вернуться на тридцать лет назад. И поэтому — для них по рублику, по туману[78] — собираются деньги. И поэтому как раз лагеря беженцев стали рассадником самого махрового терроризма и экстремизма, и нам никак пока не удается уничтожить систему, вербующую все новых и новых террористов, ликвидировать организаторов и уничтожить связи между террористами.
Вот и скажите мне, господа хорошие — что я, князь Александр Воронцов, военный и гражданский наместник ЕИВ в Персии — должен со всем с этим делать?
Не знаете?
Вот и я — не знаю. Реагируем пока в стиле пожарной команды — где горит, туда и едем. Сейчас увидите, в общем.
Броневик тяжело просел на левый борт одновременно с разворотом на девяносто градусов. Это тут промоина в асфальте, которую я приказал заделать еще третьего дня, и которую до сих пор так не заделали. По этой промоине одновременно с разворотом можно сделать вывод — приехали.
Резиденция Военного и Гражданского наместника ЕИВ в Персии располагалась не где-нибудь, а в Новом дворце, недалеко от дипломатического квартала, сейчас моя резиденция называлась "Хрустальный дом". Он не слишком сильно пострадал во время боевых действий, а строили его по особому проекту, и уже на этапе архитектурного проектирования в разработке проекта участвовали специалисты службы безопасности и эксперты по безопасности из России и Священной Римской Империи. Вот почему дворец такой странный — здание представляет собой замкнутый квадрат с очень большим внутренним двором, на втором этаже нет ни единого окна, обращенного наружу — все только внутрь, во внутренний двор, и это очень удачно замаскировано. Дворец построен в стиле модерн и больше походит на торговый пассаж — потому что снаружи, окон как таковых не видно — сплошной монолит зеркальных стеклянных панелей, снайперу просто не прицелиться — ослепнет от бликов отражающегося в стекле солнца. По исполнению это даже не дворец — это классический форт на дикой территории с метровой толщины внешними стенами. Все автомобили останавливаются либо в закрытой галерее, либо проезжают во внутренний двор. Во внутреннем дворе выходят только важные персоны, к которым ныне отношусь и я. Но что в галерее, что во внутреннем дворе — у снайпера нет ни единого шанса…
