хотят протащить Миловицкую. Мы Сопот в прошлом году выигрывали, второй года подряд «Соловей» не может уехать в Союз.
Тут Лёнька понял, что его разыграли как карту. Все заранее знали, что в нынешнем году Союз не выиграет конкурс, потому что в прошлом первое место занял Андрей Кигель. А отправить кого-то надо было, и этим кем-то стал Лёня. Он тогда проглотил все обидные слова, которые хотел высказать, бушевал потом дома, на кухне. Чаще всего у Лёньки вырывалось: «Нечестно!» Наивный такой, дело к тридцати, а он ещё считал, что в жизни всё должно быть честно.
Но история закончилась хорошо. Поляки совещались всю ночь, и я представляю, чего Лёньке та ночь стоила. И не расслабишься же, не выпьешь, даже из номера гостиницы не высунешься, когда за тобой присматривают «ответственные товарищи». Промаявшись до утра, он с красными глазами, ничего уже не соображающий, поплёлся на объявление результатов. Вообще-то он туда и идти не хотел, но его желания никто не спрашивал, надо, и всё. И когда объявили, что первую премию получает Леонид Волк из Советского Союза с песней «Родина мира», он не сразу поверил, переспросил у рядом сидящего руководителя делегации, который пребывал в таком же шоке, невольно оглянулся на Миловицкую, польскую певицу, которой прочили победу, — и она хлопала глазами, не понимая, что происходит. На фотографии, напечатанной в той же газете, Лёнька стоит с «Янтарным соловьём», растерянный-растерянный, и улыбается как последний идиот.
Ну а в Москву он вернулся, как сейчас сказали бы, настоящей звездой.
* * *
Однако пора было и честь знать. За три дня пребывания у Карлинских Леонид Витальевич несколько оправился от пережитого шока, выспался, наелся домашней еды и привёл нервы в порядок. На четвёртое утро одолжил у Мишель, задержавшейся в доме отца, зарядное устройство и осторожно включил телефон. Чёртово заикание никуда не пропало, но не мог же он теперь вечно скрываться от мира.
— Ми-ишка, и-иди-ка сю-уда, — поманил он Мишельку. — Ты со-общения пи-исать уме-ешь?
Мишка фыркнула, разумеется, она умела и писать, и по скайпу звонить, и вообще активно пользовалась социальными сетями, раскручивая через них свои услуги фотографа.
— На-апиши со-общение мо-оему ди-иректору. На-айди тут Же-еку. — Волк протянул девушке телефон.
— Дядь Лёнь, тебе давно пора сменить трубу, — деловито заметила Мишка, щёлкая по клавишам. — «Пятёрка» — это каменный век! Все нормальные люди давно на «шестёрке». Ого, да этот Жека тебе раз сорок звонил! Что ему написать?
— На-апиши: «У ме-еня про-опал го-олос. Ра-аботать не мо-огу. При-иезжай на Бе-ерсеневскую се-егодня к трё-ом, по-оговорим».
Мишка быстро настрочила сообщение и отправила. Телефон тут же начал звонить. Леонид Витальевич со вздохом нажал сброс.
— Ска-азали же че-еловеку, го-олос про-опал, смы-ысл зво-онить?
— Так он, наверное, думает, что певческий голос, в смысле, что ты не звучишь, — заметила Мишка. — А если голос вообще пропал, то как вы собираетесь разговаривать? Логичнее надо врать, дядь Лёнь.
— По-оучи ме-еня ещё, — проворчал Волк и, чмокнув Мишельку в макушку, пошёл собираться.
Борька уже ушёл на работу, но ему ничего объяснять и не требовалось. А к Поле, возившейся в саду, он вышел одетым (свитер, правда, был Борькин, и на нём болтался, но до дома доехать сойдёт), причёсанным, с телефоном в руках, и она сразу всё поняла.
— Ну слава богу, — облегчённо вздохнула она, едва увидев Волка.
Он ничуть ей не мешал, Полина давно привыкла воспринимать Лёню как члена семьи, однако долго вся эта ситуация, по её мнению, длиться не могла. Глупо скрываться от всего мира и лелеять собственные комплексы, тем самым только усугубляя проблему. Подумаешь, заикание! Пройдёт, однажды ведь уже прошло! Ну а заведённое уголовное дело — вообще глупость, какое-то недоразумение, которое быстро разрешится. Как будто в первый раз! Лет двадцать назад его тоже пытались привлечь к ответственности за левые концерты и скрытые от государства деньги, обошлось же! Ну не убийство, конечно, но в каком страшном сне можно представить, что Лёнька способен убить человека? Нет, Полина даже думать о таком не собиралась.
— Ты домой?
Волк кивнул.
— Да, по-окажусь На-атали, по-оговорю с Же-екой. На-адо что-то по га-астролям ре-ешать, и с юби-илеем. Спа-асибо те-ебе за всё.
Полина покачала головой:
— Не за что. Будет невмоготу, возвращайся. Ты же знаешь.
— Зна-аю.
Водителю он позвонил сам. Плюнул на всё и позвонил. В приказном порядке велел забрать его от Карлинских. Тот, правда, пару раз переспросил, откуда забрать, не мог понять, почему шеф странно разговаривает, но Волк и заикаясь рявкнул так, что лишние вопросы отпали.
Пока ехали домой, Леонид Витальевич размышлял, что делать дальше. Легенда для Жеки была уже заготовлена. Разговаривать он с ним не станет, начнёт писать записки. В одну из бессонных ночей в доме Борьки Леонид Витальевич вспомнил про Ивана Семёновича Козловского, которого в юности очень уважал как вокалиста. Перед выступлениями Иван Семёнович так берёг голос, что объяснялся с окружающими исключительно записками. Лёня всю жизнь относился к голосу бережно, но без фанатизма, мороженым не злоупотреблял, горло на улице укутывал, но до записок как-то не доходил. А теперь вдруг решил воспользоваться. Тут же пришла и идея сообщить о потере голоса. Полной. Это единственный способ скрыть от директора заикание.
Больше всего Леонид Витальевич боялся не сорванных выступлений и даже не отмены юбилейного концерта (что вообще немыслимо, аренда зала уже наполовину оплачена, билеты поступили в продажу, коллеги оповещены, даже декорации уже готовятся, словом, такая махина запущена в работу, столько денег потрачено, что и представить страшно). Больше всего он боялся, что заикание вернулось навсегда. И это конец карьеры.
Откровенно говоря, карьеру можно было бы и закончить. Скоро ему исполнится шестьдесят пять, для эстрадного певца возраст более чем солидный. Их всего-то трое таких на сцене, Андрей Кигель постарше, Маша Зайцева помладше. Остальные либо на пенсии, либо на том свете. Не так давно ушёл Марат. Сначала со сцены, а через несколько лет из жизни. Оба раза исключительно по своей воле. Волк часто думал о нём и понимал, что так бы не смог. Ему повезло, интерес слушателей к нему сохранился, хотя и весьма специфический. Чаще всего зовут Волка на корпоративные концерты, юбилеи фабрик и заводов, городов и сёл. Афишные концерты для него редкость, слишком пожилой стала его аудитория, на пенсию не очень-то разгуляешься. Но факт оставался фактом, журналисты всё чаще в статьях о Волке упоминали слова «патриарх», «мэтр» и «ветеран сцены», поражаясь его творческому долголетию. М-да, кто бы знал, чего Леониду Витальевичу стоило удержаться на сцене
