да, там же ни салонов красоты, ни модных тусовок, да и Леонид Витальевич сомневался, что у него хватит сил на дом, который постоянно требует внимания: что-то починить, что-то достроить, что-то переделать. А в центре города жить куда удобнее, если часто возвращаешься с очередного концерта за полночь.
В огромной квартире места хватило всем: и Натали, которой требовалась специальная комната под гардероб и личный санузел, и домработнице Даше, постоянно у них жившей. У Леонида Витальевича были кабинет и отдельная спальня, из супружеской его выселили по банальнейшей причине: приходя поздно домой, он, видите ли, будил супругу, уставшую за день от непосильной работы — прогулок по магазинам и посещения модных показов. Впрочем, он с удовольствием переехал на второй этаж в самую дальнюю комнату вместе с пуделем Маэстро и был совершенно не против спать в одиночестве. Часто он вообще не доходил до спальни, ночевал в кабинете, где рядом с любимым «Бехштейном» стоял удобный кожаный диван. «Бехштейн» он купил себе давно, когда ещё дома на Берсеневской и в проекте не было. Они с Натали жили в маленькой двухкомнатной квартирке не в самом лучшем районе, и она ругалась на чём свет стоит, когда грузчики привезли огромный концертный рояль. Он занял всю гостиную, и соседи поначалу устраивали скандалы, заслышав музицирования Волка. А потом поняли, кто живёт с ними рядом, и поутихли. Более того, летом даже нарочно открывали двери на лестницу, чтобы лучше слышать бесплатные концерты-распевки.
Леонид Витальевич открыл своим ключом. Навстречу ему выбежал Маэстро, заливаясь радостным лаем. Стоило только протянуть руки, и неугомонный пудель с цирковой ловкостью запрыгнул на них, визжа от счастья, норовя лизнуть хозяина в лицо.
— При-ивет! При-ивет, со-обака. — Волк ничуть не меньше радовался встрече. — Я ску-учал. А ты?
— А он без вас безобразничает, Леонид Витальевич, — доложила появившаяся в коридоре Даша. — Сгрыз сапог Натальи Сергеевны и покусал соседскую болонку.
— Бо-олонку? Ма-аэстро, ну как так мо-ожно?
Леонид Витальевич покосился на домработницу. Даша жила с ними больше десяти лет и привыкла не задавать лишних вопросов. Её волновало исключительно сыт ли Волк, есть ли у него свежие рубашки на завтра и не нужно ли выгулять Маэстро. Вот и сейчас она сделала вид, что не замечает его заикания, и спокойно поинтересовалась:
— Леонид Витальевич, вы обедать будете?
Волк покачал головой:
— Не бу-уду. Но к трё-ом при-иедет Евге-ений Па-авлович, при-иготовь что-ни-ибудь. А где На-атали?
— Наталья Сергеевна ещё позавчера уехала в Петербург. Сказала, примерно на неделю, — не моргнув глазом отрапортовала домработница.
Золото она у них всё-таки. Муж не знает, что жена на неделю в Петербург уехала, сам он неизвестно где обретается, а Даша невозмутима как слон. При упоминании города на Неве Леонида Витальевича передёрнуло. Ну не могла же Натали… Да нет, не могла, конечно. Не в её характере ехать выяснять отношения. Скорее всего, в Петербурге проходит какая-нибудь выставка или очередной тренинг по женской психологии, на которые супруга прочно подсела. Что ж, оно и к лучшему, общаться с женой ему сейчас хотелось меньше всего.
По-прежнему держа пуделя на руках, Леонид Витальевич поднялся на второй этаж. Первым делом переоделся: Борькины шмотки, болтающиеся на нём, как на пугале, успели ему основательно поднадоесть. Побродил по спальне, не зная, чем себя занять до трёх. Телевизор включать не хотелось, на поющих коллег у него была стойкая аллергия, новости про политику интересовали ещё меньше, а фильмы сейчас не полезут, голова другим занята. Он зашёл в кабинет. Пользуясь отсутствием хозяина, Даша в очередной раз навела тут порядок, на чёрном «Бехштейне» ни пылинки, разбросанные им ноты, списки приглашённых на юбилейный концерт и репертуарный план для всё того же концерта сложены аккуратной стопочкой на столе.
Кабинет был любимым местом Волка в доме и, пожалуй, единственным, которое он обставил на свой вкус: электрический камин с имитацией пламени напротив дивана, толстенный ковёр на полу, чтобы можно было даже зимой ходить без обуви, антикварное кресло возле стола. Кресло ему подарили к очередной дате, по легенде, оно принадлежало Утёсову и, когда музей певца был разорён, а его экспонаты распроданы недальновидными наследниками, перекочевало к одному из приятелей Волка. Он и преподнёс его Леониду Витальевичу. Надо сказать, кресло оказалось весьма удобным.
В кабинете хранились и все награды Волка, по которым легко прослеживался творческий путь. На одной стене грамоты и дипломы: за Сопот, за «Орфея», за «Красную гвоздику» и все прочие конкурсы и фестивали. На полочке стояли статуэтки: золотая лира, золотой микрофон, золотые скрещённые в аплодисментах руки, даже золотой диск MIDEM — ценнейшая награда для певца, чьи пластинки расходились миллионными тиражами.
Чего в кабинете не было, так это его фотографий. Натали настаивала, что так модно: повесить в рамочках снимки с известными людьми, президентами, губернаторами и прочими политиками, артистами. Леонид Витальевич решительно отверг это предложение. Собственной морды ему хватало в зеркале, а уж лицезреть губернаторов и мэров ещё и дома у него не возникало никакого желания.
Леонид Витальевич сел за стол, отыскал в верхнем ящике запасные очки и взялся за бумажки. Господи, какое наслаждение видеть чёткий, а не размытый текст — за дни, проведённые у Карлинских, он изрядно намучился без очков. Волк перебирал бумаги, раскладывая их по кучкам: в одну те, что касались юбилея, во вторую — ноты, песни и прочий рабочий материал, в третью — договоры на аренду зала, передачу авторских прав, неоплаченные и оплаченные счета. Среди прочего попался листок, исписанный его рукой — план гастролей на осень.
В плане плотно стояли города и названия концертных залов: Омск, Томск, Новосибирск, Екатеринбург — это всё афишные концерты, тур по Сибири, и там уже идёт продажа билетов, расклеены его портреты и люди ждут встречи с любимым артистом. Казань — там корпоратив, юбилей какого-то завода. Хорошие деньги, и опять же люди ждут. Для простого рабочего завода большой праздник — увидеть и услышать Волка. Тула — там шефский концерт для детского дома. Леонид Витальевич смотрел на список, и мысленно представлял концертные залы, так хорошо ему знакомые. Почти чувствовал волнение, всегда охватывающее за миг до того, как выйти из кулис, особый запах пространства за сценой и волну энергии, идущую от зала. Он действительно любит свою работу до сих пор. Хотя ему уже тяжело и летать, и стоять по два-три часа под жаркими лампами, и спать каждый раз в разных постелях. Но бросить невозможно, отказаться от сцены — всё равно что отказаться от самого себя.
