Потом началась война, и полк улетел на запад, где в перечеркнутом дымами небе среднестатистическая продолжительность существования летательных аппаратов редко для кого превышала десяток минут. Устаревшие «МиГи», которые в несвойственной им от рождения роли легких штурмовиков пытались расчистить путь для танковых лавин, и их ничуть не менее древние зеркальные близнецы из ВВС НАТО, пытавшиеся эти лавины хоть на миг притормозить, – эти, расходный материал большой войны, гибли чаще прочих. Более дорогие и современные машины жили чуть подольше – их старались «тратить» экономнее, сберегая для важных целей. Старались, но война, как уже сказано, была большая, соответственно, важных целей имелось много, и цели эти, как правило, защищать старались ничуть не менее яростно, чем уничтожить.
Дольше всех мог продержаться какой-нибудь экспериментальный «невидимка», но рано или поздно – скорее, все же рано – и его прихлопнул бы сверхмощным ядерным молотом какой-нибудь усовершенствованный Хок. А все потому, что отупевшему от многочасового стресса оператору некогда было думать: видит ли он на мерцающем экране сквозь рябь помех очередной электронный мираж, НЛО или русский бомбардировщик с ракетой класса «воздух-РЛС»[15]. Пуск! А там, дальше, – будь, что будет, лишь бы уже скорей все это кончилось…
Полк улетел и не вернулся, растворившись в огненном небе бывшей Европы, в одночасье ставшей короткой аббревиатурой ЕТВД. Да он и не мог бы вернуться, потому что волны «отрыжки Судного дня», матерного отклика из недр планеты в ответ на ядерный долбеж снаружи – эти волны даже в виде докатившихся издалека отголосков перекорежили бетонные плиты немногим хуже какого-нибудь хваленого натовского «Дюрандаля»[16].
Правда, было и еще кое-что…
Та война началась внезапно – как это обычно и бывает. Разумеется, ей предшествовал «период напряженности», но люди устроены так, что привыкают ко всему – к череде сменяющих друг друга кризисов, тревожным звонкам, начальственным окрикам. Сложнее тем, кто «держит пальцы на кнопках» – у них-то в итоге и сдали нервы, – но в относительно тыловой части постоянно выдерживать «готовность ноль» вроде бы и резону нет. Либо все повернется так, что и никто ничего не успеет, кроме сидящих у тех самых кнопок, либо все-таки часы, а может, и дни «на все про все» будут…
Вот и получилось, что полк улетел, но два самолета остались. «По техническим причинам», которые в мирное время устранить было делом нескольких дней, а то и часов. Однако война – это, помимо всего прочего, еще и бардак, ответственным людям с большими звездами на погонах было в те горячие дни вовсе не до запросов из какой-то там части. Которая, тем более «формально», уже убыла из-под их ответственности. И когда «технические причины» наконец устранились – вдруг оказалось, что на войну они опоздали. Точнее, она кончилась без их участия – вместе с отдававшими грозные приказы штабами, вместе со страной, которую они собирались защищать в небе других стран, тоже в одночасье ставших «бывшими». Все кончилось. Ну, кроме жизни на Земле. Хотя оставшимся в какой-то миг показалось, что и в этом вопросе – уже.
Когда схлынул первый шок, то почти все решили, что делать здесь теперь уже нечего и нужно выбираться к более обжитым местам. Почти все…
Но несколько человек все же решили остаться.
Тайна с удивлением смотрела, как Вик, радостно улыбаясь, идет к вышедшему навстречу им высокому мужчине. Подходит, но вместо привычного рукопожатия они изображают что-то вроде соревнования: кто чью руку к столу прижмет.
– Как ты узнал, что я еду?
– А вот… сподобился. Дай, думаю, гляну, – ехидно произнес встречавший, – кто это у меня в округе браконьерствует втихаря.
– Не браконьерствую, а «санитарю лес», – засмеялся Вик. – Маньку, опять же, вспомнил… они ее, случаем, сожрать не успели?
– Нет.
– Ну да, эта бодливая зараза сама кого угодно сожрет… но все-таки…
– Увидел я тебя.
– Увидел?! Хм…
– Сказать, как?
– Нет, погоди, – тряхнул головой Вик, – дай сам попробую сообразить… неужели камеру от «Чайки» установил?
– Угадал.
– Ну, Старик… и не лень тебе было провод за двадцать верст волочь? – усмехнулся Вик.
Старик пожал плечами.
– Когда доживешь до моих лет, – медленно произнес он, – и у тебя так же не будет ни женщины… ни детей… никого рядом… только много свободного времени… ты тоже начнешь изобретать всякие глупости.
– Это намек, что я все еще не представил тебя даме? – Вик, обернувшись, призывно махнул рукой.
Почему-то ей было страшно. В поезде Виктор почти ничего не рассказывал про цель их поездки – место, которое он считал своим домом. Сама увидишь, отшучивался он… это лучше смотреть глазами…
И когда он пару раз все же помянул некоего старика, воображение Тайны придало тому черты сказочного Деда Мороза с картинки в истрепанном букваре. Красный колпак, длинная седая борода, посох…
Абсолютно непохоже на стоящего перед ней человека в старой армейской, с тщательно закатанными рукавами, рубашке. Особенно по части бороды не похож – по сравнению с его гладко выбритым подбородком дедушкой начинал казаться ее Виктор со своей недельной щетиной.
Она даже возраст его толком не могла определить. Судя по виду – немногим за сорок, по крайней мере, большинство известных ей мужчин выглядели так именно в период между сорока и пятьюдесятью, далее стремительно превращаясь в тех самых длиннобородых Дед Морозов. Но этот человек был явно старше – Тайна знала это, просто не могла сама себе толком объяснить, откуда это знание взялось. Просто знала – как в подобных случаях узнает такие вещи большинство женщин.
– Знакомьтесь. Тайна – это Старик. Старик – это Тайна.
Она несмело протянула руку и едва не отдернула ее, когда Старик вместо привычного ее пожатия вдруг наклонился.
– Тайна, – задумчиво повторил он. – Что ж… настоящая женщина и должна быть тайной для мужчины.
– Мне тоже очень… очень приятно с вами познакомиться.
Он выпрямился, но ладонь ее не выпустил, неторопливо, чуть прищурившись, разглядывая девушку сверху вниз.
Тайна, вспыхнув, сначала попыталась опустить взгляд. Но почти сразу же, словно бы и не она сама, а что-то внутри нее заставило девушку гордо вскинуть носик.
А у него ведь глаза Вика, неожиданно поняла она. Вернее, это у Вика – его глаза, хоть и совершенно другие по цвету.
– Вы чего-то боитесь, юная леди?
– Нет, – соврала она. – Просто… мне еще никто никогда не целовал руку.
– В самом деле? – изумленно приподнял бровь Старик. – Какой кошмар… И – Виктор, с твоей стороны это упущение из числа непростительных.
– Обстоятельства не сложились, – не будь внимание Тайны поглощено другим, она бы непременно поразилась необычайному по редкости зрелищу: смущенный Швейцарец.
– В любом случае, – продолжил Старик, – я невероятно счастлив, что мне выпала честь исправить эту несправедливость. Сейчас же… – улыбнувшись, он отступил на шаг, – приглашаю вас почтить своим присутствием жилище скромного отшельника.
За спиной Тайны негромко фыркнул Вик.
– Ты б еще сказал: «приют убогого чухонца».
– Я не настолько хорошо знаком с собственной родословной…
ШВЕЙЦАРЕЦ
Он был дома.
Для Швейцарца это понятие всегда – по крайней мере, так ему казалось – включало в себя больше, чем для всех остальных. Дом – это не просто деревянно-каменно-бетонное строение из стен, окон и полусъехавшей крыши. Не просто место, где можно сесть на стул, придвинуть его к столу, поваляться на кровати, плюнуть в потолок и принять ванну.
Для него дом был в первую очередь местом, где он мог быть самим собой. Здесь не нужно было вслушиваться в каждый звук – хоть он и продолжал делать это, слишком уж глубоко въелась в кровь и кости привычка. Здесь не требовалось всегда иметь оружие не дальше вытянутой руки. А еще…
…здесь были книги, которые он любил…
…и, главное, именно здесь жил человек, перед которым ему не было ни малейшей нужды изображать из себя Черного Охотника – потому что этот человек знал Швейцарца даже лучше, чем он сам.
До недавнего времени – единственный такой человек. Сейчас, правда, это могло уже быть не совсем так.
Комната была наполнена звуками. Свист резца, обрезающего дульца, смешивался с низким гудением развертки и звоном готовых под снаряжение гильз, сбрасываемых со стола в коробку.
– Не понимаю, – ворчливо произнес Старик. – Зачем тебе такой большой запас «парок»? Сколько ты настрелял за свое последнее турне? Двадцать? Тридцать?
– Двадцать три.
– Так для чего нужна еще сотня?
– Тебе, – ехидно спросил Швейцарец, – жалко тэтэшных гильз или макаровских пуль?
– Мне хотелось бы получить ответ! – резко отозвался Старик.
– Пожалуйста. Я считаю, что мне в этот раз потребуется больший запас патронов калибра «девять пара», потому что у меня могут возникнуть трудности с его пополнением. Кстати, Громыхалу и Красотку я оставляю, возьму только карабин.
