глаза.
– Я скажу тебе, – проговорила она, – но не сейчас.
– Тогда давай уйдём отсюда, – сказал Понтер. Они с Мэри двинулись к лестнице. По дороге вниз им встретился уборщик в синем комбинезоне, шагающий вверх через две ступеньки, и Мэри показалось, что сердце сейчас выпрыгнет у неё из груди. Но нет, нет, то был Франко – она его знала довольно хорошо, и Франко был итальянцем. С карими глазами.
– О, профессор Воган! – сказал он. – Я думал, вы уехали на весь год!
– Так и есть, – ответила Мэри, пытаясь совладать с голосом. – Просто заехала в гости.
– Ну, тогда всего хорошего, – сказал Франко и прошёл мимо.
Мэри выдохнула и продолжила спуск. Она вышла из здания; Понтер следовал за ней по пятам. Они пошли к машине Мэри, но в этот раз она сделала большой крюк, чтобы не идти мимо сходящихся стен, у которых произошло нападение. Наконец, они добрались до парковки.
Сели в машину. Внутри было жарко, как в аду. Обычно летом Мэри оставляла стёкла самую малость приспущенными – а на дворе всё ещё было лето, осень официально начнётся только 21 сентября, – но в этот раз забыла, слишком много всего всколыхнулось у неё в голове от возвращения в Торонто.
Понтер моментально вспотел – он терпеть не мог жару. Мэри завела машину. Она нажала кнопку опускания стёкол и включила кондиционер на полную мощность. Через минуту он начал изрыгать холодный воздух.
Так они и сидели в машине, стоящей на парковке с включённым двигателем, пока Понтер не спросил:
– Итак?
Мэри снова подняла стёкла, боясь, что их услышит ктонибудь, проходя мимо.
– Ты знаешь, что меня изнасиловали, – сказала она.
Понтер кивнул и легонько коснулся её руки.
– Я не сообщила о преступлении, – сказала Мэри.
– Без компаньонов и архивов алиби, – сказал Понтер, – в этом не было особого смысла. Ты говорила, что в вашем мире многие преступления остаются нераскрытыми.
– Да, но… – У Мэри перехватило горло, и она замолчала, пытаясь совладать с чувствами. – Но я не подумала о последствиях. На этой неделе в кампусе снова кого-то изнасиловали. Возле Фаркуарсон-билдинг – того здания, где мы были.
Глаза Понтера расширились:
– И ты считаешь, что это был тот же самый?
– Невозможно сказать с уверенностью, но…
Она не договорила, но Понтер определённо понял её мысль. Если бы она сообщила об изнасиловании, возможно, преступника схватили бы прежде, чем он надругался бы над кем-то ещё.
– Ты не могла предвидеть, что всё обернётся таким образом, – сказал Понтер.
– Очень даже могла, – резко ответила Мэри.
– Ты знаешь, кто вторая жертва?
– Нет. Нет, об этом не сообщают. А что?
– Ты должна освободиться от этого бремени – а это возможно лишь путём прощения.
Мэри почувствовала, как напряглась её спина.
– Я бы не смогла смотреть ей в глаза, – сказала она. – После того, чему я позволила случиться…
– То была не твоя вина.
– Я собиралась сделать то, что должна была. За этим я и приехала сюда, в кампус. Я хотела передать улики в полицию.
– Они были в пропавших контейнерах?
Мэри кивнула. В машине к этому времени уже стало совсем холодно, но она не выключала кондиционер. Она должна страдать, она это заслужила.
Не дождавшись от Мэри продолжения, Понтер сказал:
– Если ты не можешь попросить прощения у других жертв, тогда ты должна простить саму себя.
Мэри немного подумала над этим, а потом, ни слова не говоря, переключилась на заднюю передачу и начала выезжать с парковочного места.
– Куда мы едем? – спросил Понтер. – К тебе домой?
– Не совсем, – сказала Мэри, разворачивая машину и направляя её к выезду с парковки.
* * *
Мэри вошла в деревянную исповедальню, встала коленями на специальную подушечку и перекрестилась. Маленькое окошко в стене, отделяющее её от священника, открылось, и она увидела профиль отца Калдикотта, вырисовывающийся на фоне деревянных планок.
– Простите меня, отче, – сказала Мэри, – ибо я согрешила.
У Калдикотта был лёгкий ирландский акцент, хоть он и прожил в Канаде уже сорок лет.
– Как давно ты последний раз исповедалась, дочь моя?
– В январе. Восемь месяцев назад.
– Расскажи мне о твоём прегрешении. – Его тон остался нейтральным, не содержал ни упрёка, ни осуждения.
Мэри открыла рот, но слова не шли. Через некоторое время священник подбодрил её:
– Дитя моё?..
Мэри сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.
– Я… Меня изнасиловали.
Некоторое время Калдикотт молчал, по-видимому раздумывая о том, как повести дальнейший разговор.
– Ты сказала «изнасиловали». На тебя напали?
– Да, отче.
– И ты не давала согласия?
– Нет, отче.
– Тогда, дочь моя, на тебе нет греха.
Мэри почувствовала, как что-то сжимается у неё в груди.
– Я знаю, отче. Не в этом мой грех.
– Ах, – сказал Калдикотт, словно ему всё стало ясно. – Ты… ты забеременела? Ты сделала аборт, дочь моя?
– Нет. Нет, я не забеременела.
Калдикотт подождал, не продолжит ли Мэри говорить, но она молчала, и он заговорил сам:
– Это случилось благодаря противозачаточному средству? Наверное, в подобных обстоятельствах…
Мэри действительно принимала таблетки, но с этим она примирилась давным-давно. И всё-таки ей не хотелось лгать священнику, так что она очень осторожно подбирала слова.
– Это не тот грех, в котором я хочу исповедаться, – тихо произнесла она. Потом снова вздохнула, собираясь с силами. – Мой грех в том, что я не сообщила о преступлении в полицию.
Мэри услышала, как скрипнула под Калдикоттом скамья.
– Господь знает о нём, – сказал он. – И Господь покарает того, кто сделал это с тобой.
Мэри закрыла глаза:
– Насильник напал снова. По крайней мере, я подозреваю, что это был тот же самый человек.
– О, – сказал Калдикотт.
«О? – подумала Мэри. – „О“, и всё? Неужели это и всё, что он может…»
Но отец Калдикотт продолжал:
– Ты сожалеешь о том, что не заявила в полицию?
Этот вопрос был, вероятно, неизбежен; раскаяние было частью пути к отпущению. И всё же голос Мэри дрогнул, когда она ответила:
– Да.
– Почему ты не заявила, дочь моя?
Мэри задумалась. Она могла бы сказать, что просто была слишком занята – и это была бы почти правда. Изнасилование произошло вечером накануне отъезда в Садбери. Но она приняла решение до того, как Рубен Монтего ей позвонил в поисках специалиста по неандертальской ДНК.
– Я была напугана, – сказала она. – Я… рассталась с мужем. Я боялась того, что они со мной сделают, что будут говорить про меня, про мои моральные устои, если дело дойдёт до суда.
– Однако кто-то другой пострадал из-за твоего… твоего бездействия.
Слова священника напомнили ей о лекции по искусственному интеллекту, которую
